Чернее некуда
Шрифт:
— Я не могу, Мин, — сказал он. — Не могу.
— Почему ты не можешь? — она прижала ладонь к губам. — Тебя арестовали! Дознались, что ты…
— Заткнись! — рявкнул он. — Глупая корова! Сама не понимаешь, что несешь! Заткнись!
С минуту оба молча глядели друг на друга. Потом Чабб сказал:
— Прости, Мин. Я не хотел обзываться. Меня не арестовали. Вовсе нет.
— Тогда где же они? Те двое?
— Эй вы! Чабб! — сказал Гомец. — Вы что, с собственной бабой справиться не способны? Гоните ее в шею.
— Я вас самого сейчас… — взревел Чабб, свирепо поворачиваясь к нему.
Утонувший в кресле полковник Кокбурн-Монфор вдруг произнес голосом на удивление ясным и хлестким:
— Чабб!
— Сэр!
— Вы забываетесь.
— Сэр.
— Миссис Чабб, — сказал Аллейн, — все, что я сказал вам сегодня утром, я сказал совершенно искренне. Однако с того времени обстоятельства резко переменились, о чем вы пока не знаете. Все объяснится в самом скором времени. Пока же вы можете, если хотите, остаться в этой комнате, но только тихо…
— Лучше останься, Мин, — вставил Чабб.
— …или уйти домой и подождать там. Долго ждать вам не придется.
— Я остаюсь, — сказала она, отошла в дальний конец комнаты и села.
Гомец, последние несколько минут трясшийся, если судить по внешним признакам, от гнева, вдруг заорал:
— В последний раз спрашиваю, где они? Куда они смылись? Сбежали? Я требую ответа. Где Санскриты.
— Они внизу, — сказал Аллейн.
Гомец вскочил, выкрикнул что-то — по-португальски, решил Аллейн, — замешкался, явно не зная, что сказать, и наконец, едва ли не с облегчением спросил:
— Вы их арестовали?
— Нет.
— Я хочу их увидеть, — сказал Гомец. — Я очень хочу их увидеть.
— Сейчас увидите, — пообещал Аллейн.
Он бросил взгляд на Фокса, и тот ушел вниз. Гомец рванулся к двери.
Констебль, все еще остававшийся в комнате, отступил на несколько шагов и перекрыл дверной проем.
— Ну что же, спустимся вниз? — предложил Аллейн и первым вышел на лестницу.
III
С этой минуты события в мастерской стали принимать такой гротескный и жуткий оборот, что Аллейн, когда он впоследствии оглядывался назад, называл этот эпизод самым диковинным в своей профессиональной карьере. Каждый из трех мужчин, стоило ему увидеть труп мисс Санскрит, обращался в карикатуру на самого себя, в двумерную марионетку, движущуюся с нарочитой неуклюжестью. Будь обстановка в мастерской несколько иной, происходящее, наверное, приобрело бы оттенок черного фарса. Однако и здесь, в ужасном присутствии Санскритов, мотивы последнего время от времени прорывались наружу, подобно всплескам неуместной истеричности в дурном представлении якобианской трагедии.
Помещение внизу было готово к приему посетителей. Бейли с Томпсоном поджидали их, стоя у окна, Гибсон присел к столу, Фокс с блокнотом в руках замер у ниши. У двери стояли двое полицейских в форме, третий расположился в глубине ниши. Ничем не прикрытые тела брата и сестры Санскритов так и остались в прежних позах. В комнате царила ужасная духота.
Аллейн занял позицию рядом с Фоксом.
— Входите, мистер Гомец, — сказал он.
Гомец застыл на пороге, похожий на настороженного зверя, подумал Аллейн, который, прижав уши, озирает чужую территорию. Не поворачивая головы он оглядел находящихся в мастерской полицейских, поколебался, заподозрив, по всей видимости, нечто неладное, чуть качнулся вперед и вошел внутрь.
Приблизившись к Аллейну, он снова застыл и спросил:
— Ну?
Аллейн легко повел рукой в сторону Санскритов. Гомец проследил за ней взглядом, повернул голову — и увидел.
Звук, изданный им, представлял собой нечто среднее между позывом к рвоте и восклицанием. Мгновение он простоял неподвижно, казалось, будто Гомец и мисс Санскрит, замерли лицом к лицу и каждый мерит другого взглядом. Из-за своего рода игривости, с которой безжизненная голова мисс Санскрит склонялась на ее безжизненную руку, создавалось впечатление, будто она изображает Банко, обличающего Гомеца.
Сделав несколько шагов, Гомец вошел в нишу. Стоявший у печи полицейский кашлянул и выпятил челюсть. Гомец оглядел тела, обошел рабочий стол и заглянул в упаковочный ящик. Он вел себя, словно посетитель музея. Единственным, что слышалось в комнате, были звуки его легких шагов по деревянному полу да безучастное жужжание мух.
Наконец, повернувшись к нише спиной, Гомец ткнул в Аллейна пальцем и сказал:
— Вы!Чего вы надеялись этим добиться? Думали, что я забьюсь в нервном припадке? Испугаюсь настолько, что ляпну что-нибудь, из чего вам удастся состряпать признание? О нет, друг мой! Не я раздавил этих червей. Покажите мне человека, сделавшего это, и я расцелую его в обе щеки, как брата, однако я к этому руки не приложил и ничего иного вам доказать не удастся.
Гомец умолк. Казалось, его бьет озноб. Он дернулся к выходу и только тут увидел, что дверь охраняется. И тогда он взвизгнул:
— Прикройте их чем-нибудь! Они непристойны! — и отошел к окну, повернувшись к комнате спиной.
Аллейн взглянул на Фокса и тот ушел наверх. Томпсон еле слышным шепотом сказал:
— Можно вас на секунду, мистер Аллейн?
Они вышли в прихожую. Томпсон извлек из кармана конверт и вытряс себе на ладонь его содержимое — два плоских, круглых, чуть вогнутых предмета размером со старый шестипенсовик. У одного имелся на нижней поверхности круглый пупырышек, у другого — углубление. Оба были покороблены, к обоим прилипли еле заметные кусочки какого-то сгоревшего материала.
— В печке? — спросил Аллейн.
— Совершенно верно, сэр.
— Хорошо. Давайте их сюда.
Он уложил кругляши обратно в конверт, сунул его в карман и перевел взгляд на лестницу, вверху которой стоял в ожидании Фокс.
— Следующий, — сказал он и подумал: «Как в очереди у дантиста».
Следующим был Полковник. Он сошел вниз размеренной поступью, расправив плечи, задрав подбородок и нащупывая каблуками ступени. Перед тем как войти в мастерскую, он подкрутил кверху кончики воображаемых усов.