Черное чудовище
Шрифт:
Марк Григорьевич медленно шевельнулся, собираясь повесить трубку, ее голос становился все слабее и слабее. И вдруг она как почувствовала, что происходит, потому что он услышал ее крик: «Постойте!» и почти нехотя поднес трубку к уху.
— Вы здесь? — взмолилась она. — Вы ведь слушаете?
— Да, да, слушаю, — с трудом произнес он.
— Вы знаете, что тогда случается. Девушка обнаруживает,
А у него есть дочка. Они мало говорили о ней, и девушка не сознавала, насколько он ее любит. Вы понимаете, это и ей повредит. Нет, сперва он ничего не говорит. Но девушка видит, что он расстроен. И вот вместо того, чтобы любить человечка, зарождающегося внутри, она начинает ненавидеть, потому что от этого плохо ему. В конце концов именно она заговаривает об аборте. Ему сразу становится легче. Он просит, чтобы она не волновалась — он все устроит, за все заплатит. А это ведь все равно не человек, пока не родился. У них еще будет возможность иметь детей — потом, позже, когда все будет улажено, когда все будет как положено, правильно, без скандала и шума.
Она замолчала, и ему показалось — сейчас заплачет. Но она уже продолжала:
— Он сделал все, как обещал. Все устроил. И даже пришел навестить меня, принес цветы и ликер в шоколаде. Он забыл, что я не люблю ликер в шоколаде, но ведь нельзя же помнить все, правда? И он, наверное, был очень занят, думая о записке, которую собирался мне написать. Как все потактичнее изложить… Он подождал, пока я не оправлюсь. Она была очень хорошо написана.
Очень деликатно… Что такая ситуация заставляет человека взглянуть на вещи трезво. Что он зря мечтал о счастливом конце. Потому что Лена, его жена, никогда его не отпустит. И Ира, это его дочь, — для нее ближайшие годы особенно важны, скоро она пойдет в школу, нельзя допустить никаких потрясений. Да и он сам мне никак не пара, он просто меня недостоин. Конечно же, я найду себе другого, гораздо лучше. Заботливо, не правда ли?
Это было вчера. Я написала ему. Я умоляла прийти ко мне сегодня, по крайней мере позвонить. Я сказала, что буду ждать. А утром я подумала, что они
Я ничего не сказала, только вцепилась в трубку изо всех сил. И я слышала, как она обратилась к нему: «Вадик, кто-то звонит, но молчит»; и он ответил, очень издалека: «Какая-то шутка. Повесь трубку». И вот я сижу здесь с тех пор, жду, что он придет или позвонит.
Забавно, я всегда боялась высоты, а сегодня нет. Никогда не могла выглядывать из окна, а сейчас меня к нему тянет. Все внизу кажется таким маленьким, таким незначительным… Как он, как я… Я сказала себе: жду до семи часов. Потом прибавила еще час, еще… Наконец я дала ему полчаса и почти уже решилась и была рада, и тогда, в самую последнюю минуту, зазвонил телефон. Это были вы.
— Простите, — выдавил он.
— Не жалейте. Поговорите со мной. Или послушайте. Мне все равно, о чем мы будем говорить. Ведь все такое маленькое и так далеко внизу, а я оставила окно открытым, и теперь мне кажется, что я немного боюсь, но мне это безразлично, потому что я не могу так жить, не могу! Неужели не понимаете? Ведь должен же быть на свете кто-нибудь, кроме меня!.. Хотите я расскажу о нашей последней встрече? Я ему приготовила поесть — жареную печенку, он очень любит печенку, — а он принес шампанского, а потом мы включили проигрыватель и…
Повинуясь внезапному порыву, Марк Григорьевич резко бросил трубку.
Сгущалась тьма. Воздух был теплым и спокойным. Через распахнутое окно вплывал густой аромат жасмина.
Он любил сад. Сад возвращал силы и мир в душе. Но сейчас даже сад не мог его успокоить. Мозг жил чужой агонией. Он попытался посмеяться над собой: истеричная девчонка, через день у нее все пройдет. Его это не касается. Ему безразличны все, кому он звонит. Они не люди — голоса. Она одинока… а кто нет? Все равно он ничего не может сделать.
На небе показались первые звезды. Земля вкатывалась в ночь.
Он вернулся в дом. Некоторое время стоял у телефона, слепо глядя на черное чудовище. Затем набрал ее номер. Телефон звонил, звонил, звонил…
1976–2004