Черное эхо
Шрифт:
Через час они закончили. Они оставили Шарки в прокуренной комнате, а сами опять вышли совещаться. Уиш сказала:
– Теперь нам остается только найти джип с одеялом в багажной части. Провести микроанализы и установить соответствие обнаруженных волос с волосами Медоуза. Но только в нашем штате может оказаться миллиона два белых или бежевых джипов. Вы хотите, чтобы я выложила эти сведения в текущий бюллетень по нераскрытым преступлениям или хотите их придержать?
– Вот смотрите. Два часа назад у нас не было ничего. Теперь мы имеем целую уйму. Если не возражаете, давайте я введу парня в гипноз. Как знать, может, нам удастся вытянуть
Говоря это, Босх с жаром выбросил вперед руки ладонями вверх, вновь настаивая на своем предложении, но она уже отвергла его прежде и сделала это опять.
– Не сейчас, Босх. Позвольте мне сначала переговорить с Рурком. Может быть, отложим до завтра? Мне не хочется бросаться в это дело очертя голову, чтобы потом все обернулось роковой ошибкой. О’кей?
Он кивнул и уронил руки.
– Итак, что теперь? – спросила она.
– Что ж, парнишка поел. Почему бы нам не закончить дела с ним, а затем двинуть куда-нибудь поесть? Я тут знаю одно местечко…
– Я не могу, – тут же отозвалась она.
– …в Оверленде.
– У меня уже есть планы на сегодняшний вечер. Извините. Может, перенесем это на какой-нибудь другой раз?
– Разумеется. – Он подошел к двери комнаты для допросов и стал смотреть через стекло. Не важно, сгодится все, что угодно, – лишь бы не встретиться с ней глазами. Босх чувствовал себя дураком, оттого что попытался действовать так поспешно. – Если вам пора идти, не стесняйтесь. Я отвезу его в приют или еще куда. Нам не обязательно обоим тратить на это время.
– Вы уверены?
– Да. Я о нем позабочусь. Возможно, вызову патрульную машину, она нас отвезет. По дороге захватим его мотоцикл.
– Это славно. Я имею в виду, что вы заберете его мотоцикл и позаботитесь о нем.
– Мы ведь с ним договорились, не забывайте.
– Да, я помню. Но я вижу, вы о нем беспокоитесь. Я наблюдала, как вы обращаетесь с ним. Вы видите в нем что-то от самого себя?
Босх отвернулся от стекла и посмотрел на нее.
– Нет… не то чтобы, – сказал он. – Он для меня просто очередной свидетель, с которого надо снять показания. Сейчас вы видите в нем маленького ублюдка. Подождите годик-другой, подождите, пока ему стукнет лет девятнадцать-двадцать, – если он доживет, конечно. Тогда он станет настоящим чудовищем. Людям от него достанется. Он не в последний раз сидит в этой комнате. Он будет входить сюда и выходить всю свою жизнь, пока не убьет кого-нибудь или не убьют его самого. Закон Дарвина: выживает наиболее приспособленный, а он достаточно приспособлен, чтобы выжить. Так что нет: я за него не беспокоюсь. Я собираюсь поместить его в приют, потому что хочу точно знать, где его найти, в случае если он снова нам понадобится. Вот и все.
– Славная речь, но я вам не верю. Я кое-что о вас знаю, Босх. Вы ему сочувствуете, это бесспорно. То, как вы накормили его обедом и расспрашивали…
– Послушайте, меня не интересует, сколько раз вы перечитали мое досье. Вы что же, считаете, что досконально меня изучили? Я уже сказал вам: все это чушь собачья!
Ему пришлось подойти к ней вплотную, пока его лицо не оказалось не дальше фута от ее лица. Но она не смотрела на него, а уставилась в свою записную книжку – как будто то, что она там записала, имело какое-то отношение к тому, что он говорил сейчас.
– Послушайте,
Она закрыла записную книжку и убрала ее в сумочку. Потом наконец взглянула прямо на него. Из комнаты для допросов раздался стук. Шарки смотрел в зеркальное стекло и стучал в дверь. Но оба они не обратили на него внимания. Уиш сверлила Босха глазами.
– Вы всегда ведете себя вот так, когда женщина отклоняет ваше предложение вместе пообедать? – спокойно спросила она.
– Мои привычки не имеют к этому делу никакого отношения, и вы это сами знаете.
– Разумеется, я это знаю. – Она двинулась было прочь, потом остановилась. – Завтра в Бюро в девять утра?
Он не ответил, и тогда она действительно зашагала к выходу из отдела. Шарки снова замолотил в дверь, и Босх, обернувшись в ту сторону, увидел, что парень, глядя в зеркало, выдавливает прыщ на лице. Уиш еще раз оглянулась, прежде чем выйти из комнаты.
– Я ничего не говорила о своем младшем братишке, – произнесла она. – На самом деле он – мой старший брат. И я говорила о временах, которые давно прошли. О том, как он выглядел, когда я была маленькой девочкой, а он на время уезжал во Вьетнам.
Босх не стал к ней оборачиваться. Не смог. Он понял, что последует вслед за этим.
– Я хорошо помню, как он тогда выглядел – он как живой стоит у меня перед глазами. Потому что тогда я видела его в последний раз. Да, он чем-то напоминал вас. Он был из тех, кто так и не вернулся.
Она вышла из комнаты.
Гарри доел оставшийся кусок пиццы. Было холодно, он терпеть не мог анчоусы и чувствовал, что так ему и надо. То же самое было и с колой, которая оказалась теплой. Потом он сел на свое место за длинным общим столом секции убийств и стал названивать по телефону, пока не нашел свободную койку – скорее, свободное спальное пространство – в одном из приютов, где не задавали лишних вопросов, в районе бульвара. В приюте «Уличный дом» не пытались отсылать беглецов туда, откуда они сбежали. Там понимали, что в большинстве случаев родной дом является еще худшим кошмаром, чем улица. Там просто предоставляли детям безопасное место для ночлега, а затем старались переправить их в любое другое место, кроме Голливуда.
Он оформил получение машины без полицейских опознавательных знаков и отвез Шарки к его мотоциклу. Мотоцикл не влезал в багажник. Тогда он заключил с парнем сделку: Шарки на мотоцикле поедет до приюта, а Босх на машине двинется за ним следом. Когда парень доберется туда и будет размещен, Босх отдаст ему обратно деньги, бумажник и сигареты. Но только не отобранные полароидные снимки и не сигарету с марихуаной. И то и другое отправилось в мусорный ящик. Шарки это не понравилось, но он согласился. Босх велел ему побыть в приюте хотя бы дня два, однако понимал, что парень, вероятнее всего, удерет с утра пораньше.