Черное эхо
Шрифт:
– Гарри, послушайте, вы же не собираетесь предположить, что их цель состояла в этом? Что люди неделями рыли подкоп, взорвали пол в подвале под банком – и все для того, чтобы украсть фотоколлекцию детской порнографии?
– Конечно, нет. Но именно поэтому возникает такой вопрос. Зачем им было брать эту ерундовину?
– Ну, может, им так захотелось. Может, один из них был педофилом и ему она понравилась. Кто знает?
– Или, может, это являлось частью прикрытия. Обчистить каждый взломанный сейф, чтобы скрыть важный факт: то, за чем они охотились в действительности, находилось только в одном. Понимаете, взломать десятки сейфовых ячеек, чтобы смазать, затушевать истинную картину преступления. А при этом целью все время являлась одна-единственная ячейка.
Элинор безмолвно слушала. Босх повернул к ней голову, но за стеклами солнечных очков невозможно было прочитать выражение ее лица.
– Звучит так, будто вы опять толкуете о наркотиках, – проговорила она через некоторое время. – А ведь собака не обнаружила никаких наркотиков. И АКН не обнаружила никакой связи между наркотиками и людьми из списка клиентов банка.
– Может, наркотики, может, нет. Вот почему нам следует еще раз повнимательнее пройтись по клиентам депозитария. Я хочу сам взглянуть на этот список. Хочу посмотреть, не наведут ли меня эти имена на какую-то мысль. Причем начать с тех самых, которые уверяют, что у них ничего не пропало.
– Я добуду вам этот список. Все равно больше нам не за что ухватиться.
– Ну, нам надо еще пройтись по тому списку, который дал нам Скейлз, – заметил Босх. – Я вот думал о том, чтобы выудить оттуда каких-нибудь уголовников и показать Шарки.
– Пожалуй, стоит попробовать, вреда не будет. Больше для проформы.
– Не знаю. Мне кажется, мальчишка чего-то недоговаривает. Думаю, в ту ночь он мог разглядеть лицо.
– Я оставила Рурку памятку насчет гипноза. Он, должно быть, еще напустится на нас сегодня или завтра.
Они поехали вокруг бухты по шоссе Пасифик-коуст. Смог ветром отнесло в глубь материка, и воздух был достаточно прозрачен, чтобы можно было видеть за белыми барашками волн остров Каталину. Они остановились перекусить возле ресторана «У Алисы», и, поскольку было уже довольно поздно для ленча, здесь нашелся стол у окна. Уиш заказала чай со льдом, а Босх – пиво.
– В детстве я часто приходил к этому пирсу, – поведал ей Босх. – Нас привозили сюда целым автобусом. В те времена здесь был рыболовный магазин на конце причала. Я удил сериолу. [37]
37
Рыба семейства люциановых, водится в южных частях Тихого и Атлантического океанов.
– Дети из ведомства ДДН?
– Да. То есть… нет. Тогда это называлось ДСС. Департамент социальных служб. Несколько лет назад они наконец поняли, что для детей требуется отдельная служба, поэтому создали департамент по делам несовершеннолетних.
Она бросила взгляд в окно ресторана, на пирс. Улыбнулась – видимо, каким-то своим мыслям, и он спросил, о чем она вспоминает.
– Обо всем. Мой отец был военным. Я никогда не жила на одном месте больше двух лет. Так что мои воспоминания не связаны с какими-то определенными местами. Они связаны с людьми.
– Вы были дружны с вашим братом? – спросил Босх.
– Да, учитывая, что отца подолгу не бывало дома. А брат всегда был рядом. Пока не завербовался в армию и не ушел навсегда.
На столе перед ними появились салаты, они потихоньку ели и потихоньку
– Каждую неделю он писал мне оттуда и каждую неделю сообщал, что боится и хочет домой, – сказала она. – Он говорил мне то, чего не мог сказать отцу или матери. Майкл вообще был такой. Ему не следовало уезжать на войну. Он пошел из-за отца. Не мог его подвести. Ему недоставало храбрости, чтобы сказать отцу «нет», но хватило, чтобы отправиться туда. Это просто абсурд. Вы когда-нибудь слышали о такой глупости?
Босх не ответил, потому что знал подобные истории, включая свою собственную. И похоже, на этом ее рассказ завершился. Либо она не знала, что произошло с ее братом там, во Вьетнаме, либо не хотела вдаваться в подробности.
Помолчав, она спросила:
– А почему вы пошли?
Он ждал этого вопроса, но за всю свою жизнь так и не сумел правдиво на него ответить даже самому себе.
– Не знаю. Не было выбора, вероятно. Так случилось. Институциональный образ жизни, как вы недавно сказали. Я не собирался в колледж. Никогда всерьез не думал о Канаде. Думаю, было бы тяжелее уехать туда, чем призваться и поехать во Вьетнам. Затем, в 68-м, я как бы выиграл в призывную лотерею. Обстоятельства так складывались, что я понял: все равно придется туда отправиться. Так что я решил, что перехитрю их и завербуюсь сам, пусть это будет мой собственный выбор.
– И?..
Босх засмеялся – таким же фальшивым смешком, который раньше слышал от нее.
– Я вступил в армию, прошел базовую подготовку и всю прочую муру, и, когда пришло время выбирать, выбрал пехоту. До сих пор так и не пойму почему. Тебя забирают в таком возрасте, понимаете? Ты чувствуешь себя неодолимым. Когда уже оказался там, на месте, то вызвался добровольцем в туннельный отряд. Вроде как в том письме, которое Медоуз написал Скейлзу. Хочется испытать себя, понять, на что ты способен. Ты делаешь такие вещи, которых потом не можешь себе объяснить. Вы понимаете, о чем я?
– Думаю, да, – ответила она. – А что вы скажете насчет Медоуза? У него была возможность уехать, но он ничего подобного не сделал, вплоть до самого конца. Почему человек хочет остаться, коль скоро никто от него этого не требует.
– Таких, как он, было много, – сказал Босх. – Я так думаю, это не было ни обычным, ни необычным. Некоторым просто не хотелось уезжать оттуда. Медоуз был одним из них. Это решение могло быть также связано с бизнесом.
– Вы имеете в виду наркотики?
– Ну, я ведь знаю, он употреблял героин, пока был там. Мы с вами также знаем, что уже потом, когда вернулся, он и сам употреблял, и приторговывал. Так что, вполне возможно, там он оказался втянут в наркотрафик и не хотел оставлять доходное место. Масса признаков указывает на это. Он получил назначение в Сайгон после того, как его перевели из туннелей. В этом отношении Сайгон был бы для него самым подходящим местом, особенно с посольским допуском, который он имел как человек, состоящий на службе в военной полиции. Сайгон был городом греха. Шлюхи, гашиш, героин – там по части всего этого был свободный рынок. Многие люди кидались во все это очертя голову. С помощью героина он должен был сколотить себе кругленькую сумму, особенно если нашел способ переправлять какое-то количество зелья сюда.
Она гоняла вилкой по тарелке несколько кусочков красного люциана, которые не собиралась есть.
– Это несправедливо, – проговорила она. – Он не хотел возвращаться. А были ребята, которые очень хотели домой, но им это так и не удалось.
– В тамошних делах вообще не было ничего справедливого.
Босх повернулся и стал смотреть в окно, на океан. Там, на волнах прибоя, скакали четверо серфингистов в мокрых блестящих костюмах.
– А после войны вы пошли в копы.
– Ну, я поболтался некоторое время, а потом пошел на службу в полицейский департамент. Похоже, большинство демобилизовавшихся, кого я знал, шли либо в полицейские, либо – точь-в-точь как сказал сегодня Скейлз – прямиком в исправительные учреждения.