Черногорец на русской службе: генерал Бакич

Ганин Андрей Владиславович

В эту же ночь, т.е. с 5 на 6 сентября 1919 года, офицеры всех находившихся тут частей, казаки и солдаты, пожелавшие пойти через Тур- гайские степи на Сибирь, для соединения с Сибирской армией, успели организоваться в маленькие группы и выехать из поселка Романовского. К ним присоединились и семьи беженцев.

1 Речь идет о командире 2-й Отдельной Оренбургской казачьей бригады полковнике Филиппе Архиповиче Богданове, перешедшем позднее вместе с бригадой на сторону красных.
– А.Г.

Голодный поход Оренбургской армии

209

Стража, выставленная, по приказанию полковника Богданова, для задержания всех едущих из поселка, была мало бдительна

или не обращала никакого внимания на происходящее. Во время нашего отъезда в поселке Романовском происходило что-то ужасное: возвращающиеся домой жгли патроны, оружие, казенные и офицерские вещи; стоял крик, шум; слышались стрельба, музыка и пение. Всюду виднелись большие костры огня, поселок горел в двух местах.

Так перестала существовать в целом Южная армия, героически боровшаяся с численно превосходившим противником. Мне пришлось быть свидетелем трагической агонии этой славной когда-то армии и вместе с остатками ее совершить большой и трудный переход вплоть до китайской границы.

Все остатки частей Южной армии, разбившиеся на разные группы, вышедшие из поселка Романовского, перевалив Мугоджарский хребет, оказались в степи Иргизского уезда Тургайской области. Специального обоза не имелось, так как запасов продовольствия и фуража не было. И раньше ощущался в этом большой недостаток, а теперь, при поспешном выезде, было и негде достать, да и некогда. Людям было объявлено, что каждый будет получать продовольствие - 2 фунта сырой баранины. Хлеба и других продуктов, за полным отсутствием таковых, выдаваться не будет.

Все движущиеся по Тургайской степи группы представляли из себя то длинную живую ленту, то отдыхающую на лоне степи пеструю толпу. Все спешили, чего-то боялись, нервничали, ссорились, бросали вещи и даже лишнюю одежду, лишь бы не утомлять лишним грузом себя и свою лошадь. Много казаков, солдат и беженцев отстали от своих частей и групп, а потому пробирались от одной группы к другой. Каждый пуще смерти боялся остаться без лошади, а последние очень часто исчезали во время остановок.

С каждым днем наши запасы истощались. Доставать продуктов было негде, так как в пустынной, безводной, песчаной и совершенно лишенной растительности степи не было населения. Если где и ночевали киргизы, то, услыхав, что идут русские, откочевывали куда-нибудь подальше от пути нашего следования. Благодаря питанию одним мясом, начались массовые желудочные заболевания. Смертность сильно повышалась. Были частые солнечные удары, со смертельным исходом. В первую же неделю пути пало много лошадей, в особенности кровных. Многие были оставлены на пути, как отказавшиеся идти далее от изнурения. По всей дороге целыми рядами стояли и лежали лошади, обреченные на верную гибель. Жаль было смотреть на этих

8-3217

210

И. Еловский

несчастных и невольных жертв человеческих неурядиц: с такою невыразимо глубокою грустью смотрели они на мимо проходящие обозы и людей, делая попытку присоединиться к ним, но от слабости не могли сделать ни одного шага. Очень много лошадей гибло в соляных озерках по степи, когда, после перехода по трудному и безводному пути, они на остановках пускались пастись. Увидав озерко, лошади жадно бросались к воде, но тотчас же вязли в очень топкой грязи, будучи не в состоянии, по своей слабости, выбраться из топи.

Случалось, что по несколько дней в пути не было воды. А когда подходили к озерку, вода в нем оказывалась столь соленою, что не годилась не только для питья, но даже для умывания. Иногда можно было видеть, как у озерка, размером в квадратную сажень-две, лежат трупы утонувших лошадей, и здесь же казак, встав на эти трупы, достает из-под них в котелок воду.

Также нередко можно было наблюдать, как около павшей лошади рыдала вся семья беженца, обреченная

остаться в степи на голодную смерть. Кто им поможет в этом горе, и к кому обратиться, когда каждый спасает себя, и, может быть, не сегодня - завтра сам окажется в таком же положении? Чувство сострадания исчезло у каждого. У дороги лежит умирающий человек, который умоляет о помощи, протягивает руки к проходящим, плачет, стонет, но никто не видит и не слышит. Такие картины становились обычными. Вот жена и дети оплакивают мужа и отца, а здесь кто-то бьется в предсмертной агонии, пораженный солнечным ударом… Никто ни на что не обращает внимания. Каждый исполнен только одним желанием: вперед, как можно скорее вперед, ибо каждая минута промедления грозит смертью.

В начале нашего путешествия по голодной степи погода стояла благоприятная, хотя днем бывало иногда очень жарко. Ночи были теплые. К нормальному движению не было особенных затруднений, за исключением плохой дороги и глубокого песка. Утром вставали рано, чтобы успеть до жары сделать полупереход. Во время полуденной жары делались остановки часа на два, на три. А затем продолжали путь вплоть до ночи. Конечно, было бы лучше ехать в ночное время, ибо не страдали бы ни люди, ни лошади от сильной жары, жажды и преждевременного утомления. Но это представлялось, по некоторым причинам, неудобным: в темную ночь легко можно было сбиться с направления и потерять дорогу, которой и так почти не было; кроме того, лошади во время ночной прохлады лучше ели и отдыхали. В дневную жару лошади не ели, а лезли к воде, стараясь избавиться от жары, комаров и овода.

Голодный поход Оренбургской армии

211

Местами степь была так безводна и мертва, что ни одного зверька, ни одной птички, ни одного насекомого нельзя было увидеть. Никаких признаков жизни. Каждый день мы видели необъятное пространство степи. Каждый день все тот же вид, все те же картины. Монотонно, однообразно… И настроение все то же: тяжелое, подавленное, с нехорошими предчувствиями. Я часто видел миражи: вдали - красивый большой город, с многочисленными церквами, башнями и красивыми зданиями. Или чудный оазис с дивною растительностью, садами, рекою и проч[им]… Порой мираж представлялся так ясно, что я начинал уже верить в действительность его; я не хотел, чтобы это был только обман зрения, галлюцинация. Иногда бывало и обратное: реальная действительность представлялась сном или галлюцинацией.

Продуктов в пути почти не было. Мясо, единственный продукт, который служил нам питанием, нередко портился от жары. Не было в степи и топлива. Считалась очень редкою и счастливою та остановка, где можно было найти сухие травяные корни и можно было сварить чай, конечно, если есть вода, а то может быть одно, но не быть другого.

Однажды во время пути разразилась гроза, продолжавшаяся более суток, с сильным дождем и ветром. Движение стало невозможным, так как глубокий песок пропитался водой. Мы промокли до костей, ибо у всех нас, кроме шинелей, не было ничего, чем бы можно было предохранить себя от дождя. Спать во время остановки приходилось на мокрой земле, без всякой подстилки и прикрытия, под сильным дождем. Мы страшно измучились физически и нравственно, прозябли и были голодны. Зажигать огня было нельзя: нет топлива, а если были травяные корни, то они были смочены дождем и не горели.

После грозы мы продолжали наш путь с невероятными трудностями, по грязи и глубокому мокрому песку. На первых трех верстах пути, измученные лошади начали останавливаться, некоторые издыхали. Каждый из нас предпочитал лучше умереть самому, чем остаться без лошади, и для облегчения лошадей, до полного изнеможения, сами помогали им тащить телеги. Хозяин павшей лошади бросал на дороге телегу и все имущество, а сам пешим присоединялся к своим спутникам, рассчитывая на милость последних и полагая, что они не дадут ему умереть голодною смертью. Лошади значительно с каждым днем убывали. Пеших стало больше, чем конных.