Чернокнижник (сборник)
Шрифт:
Прежние камеры для заключенных превратились в укромные уголки, где весело проводят время парочки и целые компании. В одной из более значительных тюрем, тоже обставленной бочками, за длиннейшим столом сидела большая компания студентов-корпорантов в цветных шапочках; стол перед ними был уставлен шеренгами опустошенных бутылок. Убирать их до окончания пирушки не полагается и чем безмернее выпито корпорацией вина, тем больше ей славы. В том же погребке имеется и отличный буфет, где можно получить какую угодно закуску. Студенты пели песни и чокались; воздух был пропитан густым духом вина; в закоулках — камерах для одиночек — целовались парочки… все в конце концов мимолетно на свете!
Трое суток провели мы в Кенигсберге, знакомясь с его достопримечательностями; к числу их отношу и изделия из марципана; Кенигсберг не только родина его, но и главный кондитер по этой части для всей Германии.
Следующая остановка наша была Мариенбург — главнейший оплот Ордена меченосцев, куда стекались рыцари со всей Европы и откуда потом они распределялись по ливонским замкам или изливались крестоносными полчищами на Литву, стойко отстаивавшую своих богов и каждый клочок родной земли.
Зеленая равнина… На невысоком холме взъерошенным гнездом цвета запекшейся крови тесно жмутся друг к другу островерхие башни, иззубренные стены, узкие дворики, громады многоярусных зданий с высочайшими крутыми черепичными кровлями; глубокий и широкий ров окаймляет стены: толщина их такова, что внешние разбить возможно было бы только современными пушками: сокровища, хранившиеся в замке, были достойны такой охраны!
С крещением Литвы существование Ордена потеряло смысл и приток средств и рыцарей начал иссякать; замок стал приходить в запустение, кровли провалились, рамы и двери исчезли… Только совы да ветры обходили дозором мертвые залы и башни. Вильгельм Второй вспомнил о замке предков и приказал воскресить его во всех подробностях. Суровый замок восстал из праха перед Великой войной.
Подъемный мост на цепях впускает путника в ворота и он останавливается на небольшом дворе, заключенном в квадрат из высоких строений. Все в порядке, все на местах, но все безмолвствует; из множества окон не выглядывает ни единого лица.
В наружную стену одной из башен вделана несоразмерно вытянутая во всю вышину ее узкая, аляповатая, ярко раскрашенная статуя Божьей Матери — покровительницы Мариенбурга, более походящая на египетскую мумию… Вступаешь в главное здание — охватывает холодом и пустыней: старина знала только камины, топившиеся денно и нощно гигантскими пнями… теперь в этих каминах не чернеет ни уголька…
На стенах кое-где заметны следы живописи. Ступаешь тихо, но эхо звучно отзывается от сводов, от стен передает дальше весть о приходе живых людей… Мимо тянутся одна за другой залы конвента, палаты гроссмейстера, каплицы, громадные столовые, дортуары, чудовищные кухни, десятки всевозможных помещений… нет только тех, для которых все это было выстроено.
В лунную ночь замок превращается в жилище колдунов. Черными, загадочными углами и зубцами рисуются на синем небе необычайные строения; тускло светятся многочисленные окна; иногда их закрывают чьи-то тени, быть может, от плывущих мимо белых облаков… там, как говорят легенды, творится своя, иная жизнь. У ворот, в двухэтажном здании, помещается музей из предметов, найденных в земле при восстановлении замка или относящихся к его истории. Там из витрин глядит множество всякого оружия, орудий пыток и прочего обихода средних веков. Но главное не в нем, главное в отряде конных рыцарей-меченосцев, устремляющихся на входящего с копьями наперевес. И кони и всадники закованы в железо с головы до ног и жизненность видению придана полная.
Такую же картину можно увидать и в Лондоне, в Тауэре. Но там свои, английские крестоносцы и строй несущихся в атаку рыцарей огромен; там служители ходят в древних одеждах и шляпах; там нет путаницы прошлого с настоящим.
Поздним вечером скорый поезд унес нас в Кенигсберг, а на следующий день мы стояли у таможенного прилавка в Погегене и ждали досмотра своих немногочисленных вещей.
Чтобы попасть в Юрбург, нам нужно было сделать в автобусе около ста километров и любезный таможенный чиновник, чтобы не задержать нас к сроку отхода его, быстро выполнил все формальности и нас пропустили одними из первых. Тем не менее, нас ждало разочарование: когда мы вышли с носильщиком на подъезд, около него стояли несколько автомобилей, но автобуса не было и следа. Оказалось, что по расписанию отход его назначен на пять минут позже прихода поезда, и когда настает срок, кондуктор с немецкой аккуратностью двигается в путь, не обращая внимания на публику.
Что было делать? Погеген даже не местечко, а несколько домиков среди леса и остаться в нем ночевать было негде. Машина отошла всего минут десять-пятнадцать назад и один из шоферов предложил попытаться нагнать ее — за это он потребовал тридцать литов; если же затея не удалась бы — за перегон до Юрбурга он назначил семьдесят литов.
Раздумывать было нечего и автомобиль заревел, застучал и как бешеный ринулся вперед по шоссированной дороге; нас кидало и мотало, позади неслась настоящая дымовая завеса, поворот мелькал за поворотом — автобуса видно не было. Мы мчались сломя голову так, как носятся на кинематографических фильмах всякие Гарри Пилли в погонях за удирающими разбойниками.
Минут через двадцать шофер оглянулся на нас.
— Видать!.. — коротко, с удовольствием сказал он.
К нашему счастью оказалось, что автобус остановился около одной из своих станций и «выжидал минуты». Мы расплатились со своим энергичным молодцом-шофером и пересели в почти пустой автобус.
В сумерки показались из-за леса красные колокольни костела: перед нами был Юрбург.
Замок с привидениями
(Из литовских впечатлений)
Пароход наш дал три гудка — знак, что на борту имеются приезжие, и от берегов отмели отделилась черная лодка. Пароход застопорил; при помощи матросов мы спустились в нее, и красные лопасти колес шумно завертелись и забурлили в воде. Минут через пять мы стояли уже на берегу почти под самой горой, с которой глядел на нас замок.
Не знаю, каким чудом, но около нас почти немедленно, как из-под земли вынырнула пара вороных коней, запряженных в рессорную бричку — их по пароходному свистку высылают из замка. Минут через десять лошади не без труда одолели крутой подъем, и перед нами развернулся обширный, посыпанный песком двор; на нем возвышался длинный двухэтажный замок, имевший вид растянутой буквы «п». Бричка наша обогнула златоглавую православную церковь, прижавшуюся к самому замку, и остановилась у парадного подъезда с каменными гербами над ним; против него, за полосой разбороненного гравия, раскидывался цветник, дальше начинался парк; все кругом было в таком безукоризненном и не казарменном порядке, какой мы видели только в Англии.
Навстречу нам выскочила прислуга в белом чепчике и таком же передничке; за нею показалась приветливо улыбавшаяся владелица имения, Ольга Викторовна. Немедленно нас отвели в назначенные нам комнаты — кстати сказать, их в замке 64 и притом таких размеров, что из любой вышло бы по 4 современных квартиры. Наши оказались в нижнем этаже; окна смотрели на цветник и парк. На письменном столе в одной из них стоял чудесный букет из розовых пионов; в соседней комнате на белом умывальном столе ожидали кувшины с горячей и холодной водой: все сколько-нибудь нужное для приезжих было предусмотрено до мелочей. Только тот, кто подобно нам, вот уже 12 лет бродит по свету среди чужих людей, может вполне оценить такую заботливость и гостеприимство.