Чернолесье
Шрифт:
— Господин Руман! — воскликнул он. — Очнулись, стало быть! А мы уж и не чаяли! Думали, укокошила вас тварь эта самая. Тилли-то наш так и помер, а его ведь тот, что помельче, ужалил. А вас — такая страхолюдина. Видать, верно про вас, егерей, говорят, что вас и сталь не берет, и огонь, и яд.
— Есть немного, — ответил и стянул с ноги плотное шерстяное одеяло, чтобы посмотреть, во что превратилась нога. Больше всего я боялся, что боль у меня фантомная, а ноги уже и нет. К счастью, нога была на месте, вот только на икре видна широкая рана, наполовину зажившая, но подозрительно
— Долго я так уже валяюсь? — спросил я старосту.
— Да уж почитай четвертый день, — он развел руками. — Супруга моя уж три лучины зажгла Мученице Евфимии за ваше, значить, исцеление. Попа-то у нас в деревни нет, так мы в ближнем амбаре их возжигаем, когда, значит, заступничество надобно.
— Помогает? — спросил я. Алый туман еще рассеялся не до конца и еще клубился в уголках поля зрения. Интересно, а рана-то, выходит, почти зажила — всего за три дня. Я сразу вспомнил, как пару лет назад куда более пустяковая рана от вырезанного фурункула на руке заживала у меня недели две. А тут укус ядовитой твари, которая помимо яда еще бог весть какую инфекцию могла занести.
Не вслушиваясь в болтовню старосты. Я раскрыл меню и посмотрел в список перков. Ну, так и есть. Помимо взятых ранее, активными оказались способности «Базовая регенерация» и «Сопротивление ядам». Было над чем задуматься. Кажется, кто-то в этом мире очень не хочет, чтобы я отдал концы. Но как она это делает? И зачем? И кто она?
— В общем, Мученице Евфимии спасибо, да и Винсу нашему, надо сказать, тоже, — назидательно завершил староста монолог, большую часть которого я прослушал, думая о своем.
— Да, Винс, надо поблагодарить его — протянул я, попытавшись подняться, но тут же рухнув обратно на лавку от слабости и головокружения. — Значит, это он меня принес?
— Да вы б лежали, покамест, ваше инородие, — засуетился староста. — Только что ж очнулись, а то все бредили. Все про девушку какую-то рыжую говорили — наша-то Данка на свой счет приняла, ходит вся красная. Только я-то вижу, что вы это, в сознание, значить, не приходя говорите. Не про нее, стало быть. Должно быть, сама Мученица Евфимия вам в видении являлась — та, сказывают, тоже рыжая была.
— А еще что я говорил? — уточнил я на всякий случай.
— Непонятное что-то, — сказал староста, присаживаясь на край кровати. — Не по-нашему, значить.
Провалявшись, стиснув зубы еще день, на следующий я уже мог более-менее сносно ходить, опираясь на сделанный для меня Винсом кривой костыль. С его помощью я сходил во двор, где все никак не решили убрать подсыхающие черные туши тварей, и, пользуясь знаниями из энциклопедии, не без отвращения вырезал из скорпионьих хвостов кривые жала и тонкую центральную хорду — все это ценилось алхимиками.
Винс все это время крутился вокруг меня, задавал дурацкие вопросы и порядочно мне надоел. Выглядело это так, будто он все время хочет мне что-то сказать, но не решается. Отец его тоже выглядел смущенным
Еще через день нога у меня лишь немного побаливала, и я решил, что можно отправляться в дорогу. Откровенно говоря, в деревне мне стало ужасно скучно. Первые дни в этом мире были полны опасностей, теперь же, впервые оказавшись в спокойной обстановке, я вдруг мучительно ощутил, что есть вещи, которых мне ужасно не хватает.
Во-первых, конечно, мобильника и Интернета. Руки то и дело искали вокруг несуществующий телефон в надежде связаться с кем-то или хотя бы просто привычно потупить в ленту Вконтакте.
Во-вторых, не хватало водопровода. Я всегда имел небольшой пунктик по поводу чистоты, и невозможность банально помыть лишний раз руки выводила меня из себя. Первым делом, встав с лавки, я добрался до колодца и кое-как помылся ледяной водой, а затем попытался в ней же постирать рубашку под любопытными взглядами двух развалившихся на приступке стариков и ватаги ребятишек неопределенного пола.
— Известно, благородные господа чистоту блюдут, — разъяснил старик мои действия удивленным ребятишкам.
Впрочем, особенного эффекта стирка не дала: некогда белая рубашка теперь больше смахивала на картину авангардного художника, усыпанную бесформенными пятнами разных цветов: бурого, зеленого, красного. Весь эффект от помывки исчерпывался тем, что я ужасно продрог, долго отогревался у очага в доме старосты, и окончательно уверился в том, что пора двигать в город: может быть, там будет хоть немного комфортнее и интереснее.
Только сперва следовало прояснить со старостой вопрос об оплате, который до этого момента мы так и не подняли: я — из деликатности, а он, похоже, из опасения, что я запрошу слишком много. Я же твердо решил брать, сколько дадут.
— Ну, вот мне и пора уже, — сказал я хозяину наутро, мешая в горшке ложкой кашу, от которой меня уже начинало подташнивать. — Расчесться бы нам только.
Староста отвел глаза и побарабанил по столу пальцами.
— Расчесться бы, это, значить, недурно, да вот… мы вас-то подрядили, а чтобы, значить, денег… так у нас их и не особо-то… мы даже и подати маркграфу платим зерном и дичью — нечего с нас, значить, взять-то… Так что мы подумали, может, вы у нас натуру, значить, примете…
— Это какую еще натуру? — мне стало интересно.
— А вот пойдемте, покажу.
Возле сбитого из потемневших досок амбара стоял привязанный веревкой огромный черный баран с закрученными спиралью серыми рогами. Настолько большой, что лежащее у него на спине седло с кожаными стременами выглядело не насмешкой, а вполне уместным предметом: на такой махине впору было ездить верхом. У ног странного скакуна лежали два туго набитых кожаных вьюка.
— Возьмите, вот, животинку, — сказал староста, погладив барана по мохнатому боку. — Шерсть-то какая, видите? Шелк чистый! А вьючная скотина из него — не хуже всякой лошади. Можете и ехать на нем — довезет вас до самого Брукмера. Нам его купец оставил проезжий, из Ангрена, заместо платы. Их в Ангрене-то разводят таких, это еще не самый, значить, большой.