Черные банкиры
Шрифт:
– Понятно. Значит, если нельзя переварить, то остается только убить? – предположил Турецкий. – Надо бы встретиться с этим самым господином Свиньиным. Но меня пока больше всего этот бар беспокоит. Ты попробуй потряси еще своего агента. Что-то, мне кажется, он темнит. Недоговаривает. И кстати, Госдума активно интересуется этим делом, хотят знать мотивацию убийства депутата. А как ты думаешь, мотив – политика?
– Никакой политики, тут явная уголовщина, – спокойно сказал Грязнов. – Поэтому, если моя Птичка решила меня
– Эй, ты брось, полегче! А то с тебя станется!
– Не бойся, наше дело правое, мы победим.
Турецкий листал дело Николая Николаевича Бартенева. По версии следствия выяснялась следующая картина. Второго июля 1997 года депутат возвращался домой из ресторана. Несмотря на то, что изрядно выпил, сел за руль служебной «Волги». Около самого дома ему преградила дорогу группа молодежи. Как потом показало следствие, парни тоже были нетрезвы. Бартенев, озлобленный тем, что ему не уступают дорогу, вышел из машины и стал ораторствовать. Завязалась драка, в которой депутату хорошо намяли бока. После этого ему удалось сесть в машину и вернуться в ресторан за подмогой.
Вернулся Бартенев с двумя друзьями, обидчиков нашел на том же месте. Но разборки не получилось: один из привезенных «бойцов» неожиданно узнал среди парней своего друга. Казалось, мир был восстановлен. Все решили, что по этому поводу стоит продолжить выпивку. Однако Бартенев отказался поддержать компанию, поскольку мысль о мести его не покидала. Он сделал вид, что ушел, а сам спрятался во дворе и стал терпеливо ждать своего обидчика.
Часа через два он его увидел. Звали парня Павел Незнамов, он провожал домой Татьяну Гусеву. Бартенев расстрелял его из автомата, а затем убрал и девушку как нежелательного свидетеля.
В деле имелись свидетельские показания жителей дома, разбуженных пальбой и слышавших женский крик: «Коля, не стреляй! Я никому ничего не скажу!»
Было также выяснено, что Бартенев и Гусева оказались знакомы, она жила в том же доме и работала воспитательницей в группе продленного дня.
Дотошные оперативники просеяли грунт в том месте, где лежал труп девушки. На глубине тридцати сантиметров они обнаружили пули от автомата Калашникова. Жертва была расстреляна в упор. Об этом свидетельствовали заключения трассологов и медицинских экспертов.
В тот же день был допрошен и Бартенев.
Турецкий внимательно вчитался в протокол допроса, в котором Бартенев все отрицал.
– Признаете ли вы себя виновным в убийстве Павла Незнамова и Татьяны Гусевой?
– Нет, я никого не убивал. И вы вообще не имеете права меня допрашивать. У меня депутатский иммунитет.
– Перед законом все равны. И если вы совершили преступление, то будете отвечать за свои деяния.
– Только не надо меня пугать!
– Вас никто не пугает. Расскажите, где были вчера ночью?
– Дома. Спал и видел сны.
– Кто сможет это подтвердить?
– Никто, я холост и живу один.
– А вот жители вашего дома, во дворе которого произошли убийства, утверждают, что слышали женский голос, умолявший убийцу: «Коля, не стреляй! Я никому не скажу!»
– Разве я один на свете Николай? Таких имен пруд пруди.
– Но все свидетели утверждают, что именно вы повздорили с группой молодых людей.
– Повздорили и разошлись. Тому тоже имеются свидетели. Ищите орудие убийства, пальцевые отпечатки, или что там у вас положено. А пока я отказываюсь отвечать на ваши провокационные вопросы.
И далее все в том же духе. Вопросы – ответы. Следователь ходил вокруг, а подозреваемый ссылался на свой депутатский мандат. Мол, он не для того принимает в Госдуме законы, чтобы их нарушали.
Турецкий, прочитав эту муру, ухмыльнулся и принялся изучать протокол повторного допроса, сделанного несколькими днями позже.
Следователь по-прежнему вел себя тактично и нерешительно, понимая, что имеет дело с важной шишкой.
– Николай Николаевич, вы ничего нового не вспомнили о той ночи?
– Нет.
– А вот Сергей Петрухин, бывший в одной компании с Незнамовым и Гусевой, утверждает, что видел вас на месте преступления. Он вышел вместе с жертвами из подъезда дома, но, поскольку жил в другой стороне, простился с ними и ушел. Минут через пять, услышав стрельбу, вернулся и увидел вас, уходящего в свой подъезд. На вас, по его описанию, были светло-серая куртка и темные брюки. В этой же одежде вы сидите передо мной сейчас. Что вы на это скажете?
– Я так понимаю, что в Москве только у одного меня одежда – серая с темным?
– Нет, но…
Словом, никаких железных улик у следователя не было. Да и следователь, мягко выражаясь, подкачал. Вместо проведения опознания и очной ставки между Первухиным и Бартеневым он кудахтал как мокрая курица.
Следователь, в конце концов, заявил:
– Я, господин Бартенев, закон нарушать не буду, но добьюсь у депутатов Госдумы лишения вашей персоны неприкосновенности.
– Добивайтесь. Это ваша проблема.
Полгода уже прошло, а следствие с места не сдвинулось. А вот месть Бартенева догнала.
Турецкий отодвинул дело, ему было почти все ясно. Бартенев, конечно, понимал, что ему отомстят родственники убитых, да и правоохранительные органы не оставят в покое, поэтому и решил поскорее уехать из страны, предварительно продав недвижимость.
Но кто мог наверняка знать, что Бартенев прилетел из Англии? Кто организовал убийство? И кто его совершил?
Ответы на эти вопросы теперь и предстояло найти Турецкому. Можно было со спокойной совестью написать Меркулову рапорт, что убийство было совершено не по политическим мотивам, а на почве неприязненных отношений.