Черные холмы
Шрифт:
Мьюн крякает в ответ и начинает неторопливо подниматься по лестнице. Паха Сапа морщится: на грохот подкованных ботинок Мьюна может прибежать Борглум или еще кто-нибудь — проверить, что это за шум.
Следующие часы проходят как во сне.
Паха Сапе нечего делать, пока ящики с динамитом поднимаются наверх, и он просто стоит внизу в смещающемся сплетении лунного света и лунной тени, глядя вверх, на черный силуэт лебедочной стрелы и сарая, боясь, что Мьюн в любую минуту передумает или обнаружит, что в ящиках, на которых наспех накарябано: «Внимание — фейерверки! Обращаться с осторожностью!», на самом деле динамит, и убежит. Но этого не происходит.
Наконец последний
Следующие пять часов работы на гигантских головах еще больше похожи на сон.
Обычно если бурильщику или взрывнику нужно переместиться горизонтально вдоль стены утеса, как это приходится делать в эту ночь Паха Сапе, то для этого существует подсобник, который сидит себе, обвязанный ремнями безопасности, где-нибудь на лбу головы над бурильщиком или взрывником. Работа у него — не бей лежачего, потому что ему всего-то и нужно передать оператору лебедки наверху, что требуется. После этого подсобник высовывает голову, чтобы проверить, добрался ли рабочий внизу до нужного места, при этом ремни безопасности надежно удерживают его: один трос уходит в лебедочную, другой зафиксирован на стреле, что нередко выглядит довольно комично, потому что он может стоять почти горизонтально, ногами упираясь в гранит и глядя прямо вниз, при этом он выкрикивает указания оператору лебедки, который перемещает невидимого ему рабочего.
В эту ночь никаких подсобников нет.
Паха Сапа объяснил новую методику Мьюну десять раз, но, прежде чем скрыться за кромкой волос Джорджа Вашингтона, повторил все снова.
— Подсобника нет, Мьюн, так что работаем этим тросом. У меня веревка достаточной длины — мне ее хватит. Ты держишь руку на этой веревке, вот я здесь пропустил ее, рядом с твоим стулом. Если сильно дерну один раз, значит, остановка. Дерну два — подними выше. Один рывок, пауза, потом еще один означает — переместить вправо на этом уровне. Один рывок, пауза, потом два рывка — переместить влево.
Складки на лбу Мьюна свидетельствуют о столь мучительной работе мысли, что Паха Сапе кажется, будто тот пытается понять статью о квантовом эффекте Альберта Эйнштейна, о которой говорил Роберт двадцать четыре года назад. С тех пор об Эйнштейне узнали все, кроме разве что Мьюна Мерсера.
— Смотри, Мьюн, у меня тут все это написано. Если мы запутаемся, ты привяжись страховочным ремнем, закрепи его на стреле и выйди на лоб Джорджа — посмотришь вниз и поймешь, в чем дело. Ясно?
Мьюн морщит лоб, но кивает с выражением неуверенности на лице.
В конечном счете все получается в лучшем виде, как если бы они работали с подсобником. Паха Сапа составил схему размещения динамита и детонаторов (ящик с детонаторами он забирает первым делом и ставит его на уступе, а потом постоянно возвращается к нему, как птица к гнезду), поэтому спусков и подъемов ему приходится делать всего ничего — только в начале и в конце каждой закладки. В основном он отталкивается ногами, скользит, поднимается, закладывает, заклинивает, потом отталкивается и снова летит в ночном воздухе и лунном свете.
Потом Мьюн поднимает Паха Сапу, они перемещаются к стреле следующей лебедки дальше на восток по торцу утеса, Паха Сапа спускается в своей люльке с веревкой в руке, и легкий танец в невесомости начинается заново. Невероятным, чудесным образом никаких задержек или срывов ни в работе, ни в плане не происходит.
Громила
Но к 4.43 они заканчивают. Даже вторая взрывная машинка на месте и спрятана (первая уже была установлена Паха Сапой открыто, когда он готовился к демонстрационным взрывам) за ребром плоской скалы слева от щеки Линкольна.
Паха Сапа отвозит Мьюна домой, отдает ему сорок пять долларов и, не оглядываясь, катит на своем мотоцикле вниз по длинной петляющей дороге в Кистон и домой. На востоке занимается заря. Некоторое время он с беспокойством думает о том, что Мьюн может прийти на площадку и рассказать Борглуму о таинственной ночной работе и о ящиках с динамитом, на которых небрежно накарябано «фейерверки», но потом отбрасывает сомнения: Мьюн слишком глуп и корыстен, чтобы обратить на это внимание, задуматься или говорить о таких делах. Он знает, что Мьюн поспит несколько часов, а потом отправится в какую-нибудь забегаловку в Дедвуде, открытую по воскресеньям, и напьется на все сорок пять долларов.
Наступает еще один жаркий, солнечный, безветренный августовский день.
Паха Сапа прикидывает, не соснуть ли ему часок (он доверяет своей выработанной за долгие годы жизни способности просыпаться, когда нужно, если только он не лежит в горячей ванне), но решает не рисковать. Надев чистую рубашку и плеснув в лицо холодной воды, он готовит кофе и присаживается за кухонный столик, не думая абсолютно ни о чем, а потом, когда по дороге начинают проезжать машины других рабочих, спешащих из Кистона на Рашмор, он моет кружку, ставит ее на место в аккуратный шкафчик, моет и убирает кофейник, оглядывает дом в последний раз, — он уже сжег записку, которая лежала на каминной полке два дня назад, в которой он просил вернуть ослов священнику, если с ним что-нибудь случится, — выходит на улицу, заводит мотоцикл сына и присоединяется к меньшей, чем обычно, колонне рабочих, которые на своих стареньких машинах направляются на гору Рашмор.
Он знает, что толпы народа появятся там позднее.
23 Шесть Пращуров
Воскресенье, 30 августа 1936 г.
Президент Рузвельт в полдень не появляется, но Борглум не начинает церемонию без него.
Паха Сапа — единственный, кто сегодня находится на торце скалы, он примостился на щеке Линкольна (каменотесы еще не обнажили бородатый подбородок президента) далеко справа, но ему оттуда видны Джордж Вашингтон, укрытый флагом Джефферсон, площадка белого гранита, откуда должна будет возникнуть голова Тедди Рузвельта. Кроме него на горе в этот день еще восемь рабочих, они выглядывают сверху из-за головы Джефферсона, где лебедка, стрела, шкивы и веревки, закрепленные на лесах, удерживают гигантский флаг, который в нужное время будет отведен в сторону, а потом убран.
Сначала планируется провести пять демонстрационных взрывов, потом заиграет оркестр, и только после этого флаг с лица Джефферсона будет убран. Затем Борглум и некоторые другие обратятся к собравшимся и радиослушателям. Это и станет официальным открытием головы. Выступления президента Рузвельта не планируется. Правда, планы открытия кладбища в Геттисберге более семидесяти лет назад тоже предполагали, что присутствие президента Соединенных Штатов будет не более чем формальностью, а речи произносить будут другие.