«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII - начало XX века

Измозик Владлен Семенович

По инициативе боярина А.Л. Ордин-Нащокина в 1666 году была организована регулярная почта для пересылки государственных бумаг и частной переписки торговых людей. В 1668 году начал действовать почтовый тракт Москва – Вязьма – Дорогобуж через Смоленск на Вильно, столицу Литвы. Поскольку Речь Посполитая (объединение Польши и Литвы) на протяжении ряда веков была одним из главных соперников Московской Руси, то с 1690 года, как утверждает один из авторов, в Смоленске вскрывались все письма, идущие за границу 223 . Правда, если судить по документам, это все-таки была не перлюстрация, а цензура. Дело в том, что 28 апреля 1690 года думный дьяк Е.И. Украинцев направил в Смоленск воеводе князю Ф.И. Шаховскому следующую грамоту:

223

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXIVа. СПб., 1898. С. 801.

Если смоленские жители, шляхта или мещане, и иных чинов люди, будут писать письма за рубеж, и будут приносить эти письма переводчику Ивану Кулбацкому, который заведует приемом и отпуском почты, то этот последний, прежде отсылки их по назначению, должен предъявить их воеводе. Письма

должны быть не запечатаны, чтобы без ведома воеводы никто ни о чем за границу не осмеливался писать. Если же кто о каких-нибудь делах своих или о каких-нибудь вестях будет писать за границу без ведома воеводы с какими-нибудь ездоками или с почтою, то корреспонденты и переводчик будут в ответе и, смотря по содержанию письма, могут даже подвергнуться жестокому наказанию 224 .

224

Шедлинг М. Русская почта с древних времен до начала XIX века // Почтово-телеграфный журнал. Отдел неофициальный. 1915. № 4. С. 325. Здесь М.Ю. Шедлинг, безусловно, модернизировал текст конца XVII века.

Но тот же автор, который опубликовал эту грамоту, сообщает о причине ее появления: заграничная почта, направлявшаяся в Польшу, и в том числе письма польского резидента в Москве, была возвращена в Смоленск, и Е.И. Украинцев требовал почту, кроме писем польского посланника, прислать в Посольский приказ. Недаром, например, известный шотландец на русской службе Патрик Гордон сообщал сыну в Шотландию о мерах предосторожности при посылке писем в Москву 225 .

В годы правления Петра I практика эта отразилась в деле царевича Алексея. В июле 1718 года голландского резидента барона Якова де Би вызвали в Коллегию иностранных дел и под угрозой ареста фактически допросили канцлер Г.И. Головкин и вице-канцлер П.П. Шафиров. Предметом допроса стало содержание отправленных бароном в Гаагу депеш об обстоятельствах смерти Алексея Петровича, а также источники секретных сведений голландского дипломата. Оказалось, что письма де Би в Голландию на петербургской почте вскрывались и читались. За эти «ругательные реляции (коих на почте несколько одержано)» он по указу Петра I был выслан 226 . Надо сказать, что для российской власти само писание писем было делом подозрительным. В этом отношении характерен указ Петра I от 18 августа 1718 года «О запрещении всем, кроме учителей церковных, писать в запертых покоях письма, и о доносе на тех, которые против сего поступят» 227 .

225

Он же. Русская почта с древних времен до начала XIX века. С. 326; Он же. Очерки по истории мировой почты. Ч. 2. М., 1926. С. 229–231.

226

Анисимов Е.В. Политический розыск и тайная полиция в XVIII в. // Жандармы России. Политический розыск в России. XV–XX века / Сост. В.С. Измозик. СПб.; М.: Нева – ОЛМА-пресс, 2002. С. 187; Архив князя Воронцова. Кн. 1. М., 1870. С. 459.

227

ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 5. № 3233.

Но системный характер тайное вскрытие почтовой переписки приобрело с середины ХVIII века. Эпоха дворцовых переворотов после смерти Петра усиливала недоверие очередного государя к окружающим. Вокруг трона шла подковерная борьба различных политических групп, как правило, пользовавшихся поддержкой тех или иных европейских дворов. Вступившая на престол 25 ноября 1741 года в результате дворцового переворота Елизавета Петровна, при всем внешнем увлечении балами и развлечениями, не забывала, что сама имела тайные сношения с послами Франции и Швеции в Петербурге. В этот момент власть более всего интересовалась перепиской иностранных дипломатов.

Как отмечает Т.А. Соболева, из найденных ею архивных материалов следует, что перлюстрация переписки иностранных дипломатов была организована при деятельном участии вице-канцлера А.П. Бестужева-Рюмина в начале 1742 года, в марте которого он стал главным директором почт. Непосредственное осуществление перлюстрации дипломатической корреспонденции почтовый директор поручил Фридриху Ашу, которого он назначил на должность почт-директора в Петербурге. Сохранились русские копии писем 1742 года: от «голштинского в Швеции министра Пехлина к находящемуся в Санкт-Петербурге обер-маршалу голштинскому [О.Ф.] Бриммеру [Брюммеру]», от «голландского в Санкт-Петербурге резидента Шварца к Генеральным штатам, к графине Фагель в Гаагу, к пансионерному советнику фон дер Гейму и пр.», от «австро-венгерского в Санкт-Петербурге резидента Гогенгольца к великому канцлеру графу Ульфельду и к графу Естергазию, а также [от] секретаря его Бослера к маркизу Вотте», от «английского в Санкт-Петербурге министра Вейча к милорду Картерсту в Ганновер и к герцогу Ньюкастльскому», а также копии некоторых других документов 228 .

228

Соболева Т.А. История шифровального дела в России. М.: ОЛМА-пресс, 2002. С. 110.

В Коллегию иностранных дел 18 марта 1742 года по инициативе кого-то из ее руководителей (то ли канцлера Карла фон Бреверна, то ли А.П. Бестужева-Рюмина) был зачислен ученый-математик Х. Гольдбах – в качестве специалиста по дешифровке дипломатической переписки. Копированием корреспонденции как знаток иностранных языков занимался по совместительству библиотекарь и советник канцелярии Академии наук И.И. Тауберт 229 . Первых успехов в дешифровке Гольдбах достиг спустя примерно год. 30 июля 1743 года он представил Бестужеву-Рюмину пять дешифрованных писем, 2 августа – также пять писем, 10 августа – два письма, 20-го – пять писем, 27-го – два письма, 30 августа – два письма. Только за июль – декабрь 1743 года было дешифровано 61 письмо «министров прусских и французских дворов» 230 . В Архиве внешней политики сохранились перлюстрированные материалы

переписки иностранных посланников, находившихся в российской столице: английских, французских и шведских – с 1742 года, австрийских, голландских, датских, прусских – с 1743-го, саксонских – с 1744-го, польских – с 1749-го, турецких – с 1750 года 231 . Секретные чиновники регулярно информировали начальство о корреспонденции иностранных дипломатов, проходившей через Выборгский, Московский, Петербургский почтамты, и кратком ее содержании. С 19 мая по 31 июля 1749 года было подано сорок таких реестров 232 .

229

Христиан Гольдбах (1690, Кенигсберг – 1764, Москва) находился в России с 1725 года, с 18 марта 1742-го служил в Коллегии иностранных дел, академик Санкт-Петербургской академии наук. См.: Новик В.К. Академик Франц Эпинус (1724–1802): Краткая биографическая хроника // Вопросы истории, естествознания и техники. 1999. № 4. С. 19, 20; Соболева Т.А. История шифровального дела в России. С. 117.

230

Новик В.К. Академик Франц Эпинус. С. 19; Соболева Т.А. История шифровального дела в России. С. 117.

231

Архив внешней политики Российской империи [далее – АВПРИ]. Ф. 6. Оп. 6/2. Подсчитано до описи перлюстраций.

232

Подсчет по: АВПРИ. Ф. 15. Оп. 1. Д. 97. Л. 3–58.

В ряде случаев императрица отдавала прямые распоряжения о перлюстрации переписки тех или иных иностранцев, находившихся при российском дворе. Неудивительно, что 20 июня 1745 года, за два месяца до свадьбы наследника Петра Федоровича (будущего Петра III), вице-канцлер М.И. Воронцов получил от императрицы Елизаветы Петровны следующую записку: «Друг мой Михайла Ларивонович. Прикажите… наикрепчайше смотреть письма Принцесины [будущей Екатерины II] и Брюмеровы [Отто Фридрих Брюммер – обер-гофмаршал великого князя Петра Федоровича], также и Королевского Высочества Шведского, какие они интриги имеют» 233 . Из перлюстрированных писем Елизавете стало известно, что мать Екатерины, княгиня Иоанна-Елизавета, приехавшая в 1744 году с дочерью в Россию, согласилась быть осведомителем короля Пруссии Фридриха II. В результате принцессе Ангальт-Цербстской с трудом удалось оправдаться, а матушку ее выпроводили домой.

233

Архив князя Воронцова. Кн. 1. С. 10–11.

Еще одной громкой историей, основанной на перлюстрации, стало в те же годы дело маркиза Шетарди. Французский посланник в России, впервые приехавший в Санкт-Петербург 15 декабря 1739 года, считался личным другом императрицы. Он поддерживал Елизавету, когда она, дочь Петра Великого, жила под постоянным страхом опалы при дворе сначала Анны Иоанновны, а затем младенца Ивана Антоновича. Реальная претендентка на престол могла бояться ссылки, насильственного пострижения в монахини или заключения. Именно Шетарди наряду со шведским послом Э.М. Нолькеном с конца 1740 года через личного врача цесаревны Иоганна Лестока вступил в переговоры с Елизаветой, обещая ей поддержку в борьбе за престол. И хотя переговоры эти были не слишком результативными, а сам переворот 25 ноября 1741 года оказался для французского посланника сюрпризом, Шетарди поспешил представить себя чуть ли не душой заговора. Он действительно стал своим человеком в Зимнем дворце. При отъезде Шетарди из России в сентябре 1742 года Елизавета Петровна наградила его орденом Андрея Первозванного, табакеркой со своим портретом, щедро изукрашенной драгоценными камнями, а также перстнем с бриллиантами 234 . В декабре 1743 года маркиз вновь появился в столице России в качестве чрезвычайного посланника. Ему было поручено добиваться заключения союза с Россией против Австрии. Главное препятствие он усматривал в позиции руководителя внешней политики страны – Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. С помощью Лестока и уже упомянутого Брюммера Шетарди стал плести интриги против российского канцлера. Но в результате в эти сети попал он сам.

234

Пекарский П.П. Маркиз де-ла-Шетарди в России. 1740–1742 годы. Перевод рукописных депеш французского посольства в Петербурге. СПб., 1862. С. V, XVI.

Оказалось, что с начала 1744 года все донесения Шетарди в Париж тщательно перлюстрировались. Не спасли даже шифры, которыми велась переписка. Криптограф Х. Гольдбах в январе 1744 года писал Бестужеву-Рюмину:

Милостивый государь мой! Принося Вашему сиятельству первые плоды третьяго цифирного ключа, надеюсь, что вместо нарекания мне какого-либо в том медления, паче моей поспешности удивляться причину иметь будут, ежели когда-нибудь соизволено будет сличать самой ключ с разобранными письмами и когда усмотрится, что потребно было каждое число или каждую цифру весьма прилежно свидетельствовать, нежели возможно было познать содержание хотя б одного письма. Но понеже сия работа уже сделана, то я в состоянии нахожусь, в день по одной пиесе разобрав, отдавать, ежели я, однако ж, другими делами от того отторгнут не буду. Что же касается до четвертого и пятого ключей, от которого я еще несколько штук [писем] в руках имею, то оныя ключи несравненно труднее первых нахожу…

20 марта того же года было направлено новое донесение:

Понеже я в четвертой цифире успех возымел, того ради я в состоянии буду вашему сиятельству не токмо по пиесе [письму] на день из тех, которая с оною сходство имеют, возвращать. <…> А ныне я разбираю пятую цифирь, которая по всему виду гораздо важнейшие пиесы откроет; но всепокорно ваше сиятельство прошу мне по меньшей мере две недели сроку дать, дабы я себя в состояние привесть мог вам такой опыт представить, который бы вашей апробации достоин был 235 .

235

Архив князя Воронцова. Кн. 1. С. 463; Пекарский П.П. Маркиз де-ла-Шетарди в России. С. 463.