Черные камни
Шрифт:
КПМ ставила своей задачей изучение и распространение в массах подлинного марксистско-ленинского учения.
Программа КПМ имела антисталинскую направленность. Мы выступали против «обожествления» Сталина. (Слово «культ» в отношении Сталина стало употребляться значительно позднее.)
1Ьследнпй. итоговый пункт гласил: «Конечная цель КПМ — построение коммунистического общества во всем мире».
Пожалуй, необходимо сейчас добавить, забегая вперед, что Программа наша существовала в единственном экземпляре и била сожжена Б. Батуевым, когда возникла опасность арестов.
Мне и моим товарищам приходится сейчас слышать и недоверчивые вопросы:
— Как это вы, семнадцатилетние школьники, могли додуматься до такого? Что-то не верится.
Неверящих и сомневающихся я отсылаю к сохранившимся материалам следствия, ко многим оставшимся в живых бывшим членам КПМ, к бывшим нашим следователям. Действительно, на первый взгляд создание и существование такой организации в сталинское время кажется нереальным.
Да, мы были мальчишки 17-18
В роскошный двухэтажный особняк на Никитинской нищих не пускали. В особняке было всего лишь четыре квартиры, примерно по десять комнат каждая. На первом этаже — квартиры второго секретаря Воронежского обкома ВКП(б) и первого заместителя председателя Воронежского облисполкома. Двор, участок с гаражом были окружены кирпичною стеною. У ворот — будка, Kpyглосуточный пост спецотдела милиции. С телефоном, как в наше время. Но нас, друзей Бориса Батуева, обычно пропускали, особенно если на посту стоял отец одного из нас — Юрия Киселева — Степан Михайлович Киселев. Пропускали потому, что Борис Батуев был сыном второго секретаря обкома Виктора Павловича Батуева.
В 1946 году Борис Батуев, Василий Туголуков и Юрий Киселев совершили лыжный поход в родную деревню Киселева Хвощеватку. На Бориса картина жизни крестьян колхозников в этой деревне и в соседних деревнях произвела страшное впечатление. Он увидел лежащих на полу умирающих от голода, распухших людей, он увидел, как люди жуют прошлогоднюю траву, варят березовую кору… Там березы много, и район называется Березовским.
Конечно, в особняке на Никитинской о голоде не говорили, да и в каком-то смысле почти и не знали. Боря жил почти как при коммунизме, а мы, его товарищи, и соседи, и соклассники, голодали. Жмых (макуха) был большим лакомством. Да, мы пережили тот страшный голод. И отвратительно было в это время читать газетные статьи о счастливой жизни советских людей — рабочих и колхозников. Тогда почему-то особенно часто печатали плакаты с изображением румяных девушек с золотыми хлебными караваями в руках. И часто показывали веселые фильмы о деревне и почему-то именно пиршества, колхозные столы, ломящиеся от яств.
Вот отчего дрогнули наши сердца. Вот почему захотелось нам, чтобы все были сыты, одеты, чтобы не было лжи, чтобы радостные очерки в газетах совпадали с действительностью.
Да, мы читали стихи и пели песни о «великом друге и вожде». Но мы слышали от взрослых о раскулачивании, о массовых репрессиях 1937-го и других годов. Нам было известно «Письмо Ленина к съезду», в котором он дал характеристику Сталину. Эта информация, во всяком случае, часть ее шла к нам из семьи Бориса Батуева. Со слов Бориса знали мы и о дутом «ленинградском деле». «Не все спокойно в Датском королевстве» — это было очевидно. Так что не беспричинно, не из пустоты возникла идея создания КПМ. И было дело, за которое нас судили. У меня даже стихи об этом есть, написанные в 1961 году. Вот они:
ВИНА
Среди невзгод судьбы тревожнойУже без боли и тоскиМне вспоминается таежныйПоселок странный у реки.Там петухи с зарей не пели,Но по утрам в любые дниВорота громкие скрипели,На весь поселок тот — одни.В морозной мгле дымили трубы,По рельсу били — на развод.И выходили лесорубыНечетким строем из ворот.Звучало:«Первая!… Вторая!…»Под строгий счет шеренги шли.И сосны, ругань повторяя,В тумане прятались вдали…Немало судеб самых разныхСоединил печальный строй.Здесь был мальчишка, мой соклассник,И Брестской крепости герой.В худых заплатанных бушлатах,В сугробах, на краю страны -Здесь было мало виноватых,Здесь больше было -Без вины.Мне нынче видится иноюКартина горестных потерь:Здесь были людиС той виною,Что стала правдою теперь.Здесь был колхозник,ВиноватыйВ том, что, подняв мякины куль,В «отца народов» ухнул матом(Тогда не знали слова «культ»)…Смотри, читатель:Вьюга злится.Над зоной фонари горят.Тряпьем прикрыв худые лица,Они идутЗа рядом — ряд.А вот и яВ фуражке летней.Под чей— то плач, под чей-то смехИду — худой, двадцатилетний,И кровью харкаю на снег.Да, это я.Я помню твердоИ лай собак в рассветный час,И номер свой, пятьсот четвертый,И как по снегу гнали нас.Как над тайгойС оттенком кровиВставала мутная заря…Вина!…Я тоже был виновен.Я арестован был не зря.Все, что сегодня с боем взято,С большой трибуны нам дано,Я слышал в юности когда-то,Я смутно знал данным давно.Вы что, не верите?Проверьте -Есть в деле, спрятанном в архив,Слова — и тех, кто предан смерти,И тех, кто ныне, к счастью, жив.О дело судеб невеселых!О нем — особая глава.Пока скажу,Что в протоколахХранятся и мои слова.Быть может, трепетно,Но ясноЯ тоже знал в той дальней мгле,Что поклоняются напрасноЖивому богу на земле.Вина!Она была, конечно,Мы были той виной сильны.Нам, виноватым, было легче,Чем взятым вовсе без вины.Я не забыл:В бригаде БУРа*В одном строю со мной шагалТот, кто еще из царских тюремПо этим сопкам убегал.*Барак усиленного режима, тюрьма в лагере.Я с ним табак делил, как равный,Мы рядом шли в метельный свист:Совсем юнец, студент недавний,И знавший Ленина чекист…О люди!Люди с номерами.Вы были люди, не рабы,Вы были выше и упрямейСвоей трагической судьбы.Я с вами шел в те злые годы,И с вами был не страшен мнеЖестокий титул «враг народа»И черныйНомерНа спине.Эти стихи в 1962 году я предложил «Новому миру» вместе с другими стихотворениями на эту же тему. 4 марта 1963 года состоялась моя беседа с А. Т. Твардовским об этом цикле. Твардовский не всему поверил в стихотворении «Вина». Сказал, что строки про «живого бога на земле» притянуты задним умом. Не могли, мол, вы знать об этом в «той дальней мгле». Перечеркнул середину стихотворения:
— Это все от лукавого. Ничего вы не могли понимать даже смутно! Что у вас там было? Городскую баню, что ли, хотели взорвать?!
Я возразил, сказал, что он может при желании ознакомиться в архиве с делом КПМ.
Вообще же беседа была большой и интересной — и о стихах, и о пережитом. Но сейчас не место останавливаться на ней. Твардовский предложил опубликовать стихотворение «Вина» без десяти срединных строф 1 под названием «Воспоминание». Я согласился. Цикл стихов был набран, поставлен в номер и… снят цензурой. Стихотворение «Воспоминание» мне удалось впервые опубликовать в моей книге в 1964 году.
1 Одна из срединных строф оставалась с поправкой: «Тут был и я. Я помню твердо…» и т. д.
Твардовский не мог тогда согласиться со мною. Он писал о Сталине;
И кто при нем его не славил,
Не возносил — найдись такой!…
«Таких» было совсем мало, и, однако, такие нашлись. Здесь важно сказать, что КПМ была не единственной молодежной нелегальной организацией в послевоенные годы. И в других городах было раскрыто несколько подобных организаций. Показательно сходны даже названия: «Кружок марксистской мысли», «Ленинский союз студентов» и т. п. КПМ отличалась от этих небольших (3-5 человек) групп сравнительно большой численностью и четкой организованностью.
Чтобы понять, чем было вызвано появление таких организаций, необходимо вспомнить, рассказать молодым читателям, которые этого не знают, о той тяжелейшей лицемерно-лживой атмосфере, которая особенно сгустилась после победоносной Великой Отечественной войны.
Передо мною сейчас на столе книга: «Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография», Москва, 1948. Мы внимательно читали ее тогда:
«И. В. Сталин — гениальный вождь и учитель партии, великий стратег социалистической революции… Великий кормчий революции, мудрый вождь всех народов… Сталин — достойный продолжатель дела Ленина, или, как говорят у нас в партии, Сталин — это Ленин сегодня».