Черные сказки про гольф
Шрифт:
Все эти игроки имеют то общее, что больше борются с оккультным, невидимым противником, который мешает им побеждать или выигрывать. Но у каждого из них свой собственный противник.
— А мой противник, — пробормотал Фреш.
— х+1… х+2… х+n…
— А у Джипса?
— Смерть, Фреши… Смерть, которая помешала бы ему стать старейшим членом „Клуба Розовых Дюн!“
Этот разговор мне пришлось вспомнить через год, когда через три недели посте похорон нашего Старейшего члена Филесса Джипса, усопшего
В завещании не было никаких сумм для передачи, поскольку Джипс ничего не оставил после себя, но содержалось краткое и волнующее признание:
„Говорят, что я был основателем „Гольф-клуба Розовых Дюн“, но это не так. Он существовал уже полгода, когда меня в него приняли. И это терзало мне сердце.
Я сделал все, что смог для величия клуба, кроме одного. Я не смог стать хорошим игроком, и это удваивало мое огорчение.
У меня не было большого состояния. Оно полностью ушло на расширение и улучшение поля. Но президент Чапмен сделал больше, ибо он был богат, даже очень богат.
Мне так и не удалось подняться до первого ранга, но мне пришла мысль, что в этом мне может помочь время.
В „Сейведж-клубе“, в „Бальморале“, в „Вудлендсе“ старейший член — человек почитаемый, стоящий выше президента и лучших игроков.
Однажды, я решил стать старейшим членом „Розовых Дюн“, зная, что только годы могут возвести меня на этот пьедестал. Приняв такое решение, я зажил ужасной жизнью, боясь болезней и несчастных случаев, которые могли нарушить мое жгучее желание. Я опасался малейшего насморка; от грозы я дрожал; когда я видел машину или велосипед, то впадал в транс, я отходил от гольфистов, когда они выполняли свинг…
Годы шли, и я отпраздновал свое семидесятилетие. И тут врач предупредил меня, что мой атеросклероз стал опасным. В то время я был близок к тому, чтобы стать старейшим членом „Розовых Дюн“. Дорогу мне преграждало лишь одно препятствие — Нат Келтроп, основатель клуба. Он был старше меня на два года.
Вы все знали Келтропа — это был человек, сделанный из железа. Он вполне мог дожить до ста лет. Сто лет! А мое бедное сердце слабело все больше и больше!
Всем вам известна трагическая кончина Келтропа. Он упал в речку, протекающую рядом с полем и утонул. Туда столкнул его я; я знал, что он не умеет плавать.
С тех пор я жил с черным пятном на совести. Но я стал старейшим членом „Розовых Дюн“. И эту славу у меня не отнять!
Быть может, Великий Судия, перед которым я предстаю в сей час, учтет мое двойное посмертное признание — признание в единственном преступлении и признание в единственной гордыне. Не знаю, которое окажется тяжелее на весах Судьбы“.
Гольфисты и кэдди разбежались от ливня, как куропатки после выстрела охотника. Яростный ветер поднимал в воздух тучи песка с холмов и воду из огромных луж. Этот внезапно поднимающийся ветер с северо-востока столь же неистово терзал как
Брайс, Мак Карти, Аскис и Уэддон, продрогнув до мозга костей, ворвались в бар клуб-хауза, громко требуя ромового грога, и бармен Томпкинс в мгновение ока подал его.
— Пропащий день! — проворчал Уэддон. — Теперь на поле налетят стаи ворон. Чертов ветер.
— К счастью, он столь же быстро ликвидирует убытки, — заявил Брайс. — Завтра он высушит поле не хуже промокашки. Кстати, эта непредвиденная пауза позволит мне показать вам нечто необычное.
Он разложил на столе четыре фотографии.
— Боже, — усмехнулся Аскис, — с чего вдруг вы стали фотографировать драйвер с трех сторон, а кроме того сделали и увеличение головки. Это же не Грета Гарбо!
— Драйвер? — возмутился было Уэддон… — Эээ… А вообще-то действительно драйвер.
— Я бы скорее сказал сэндвич, — возразил Аскис.
— Ни то, ни другое, — скривился Брайс.
Спор прервал Мак Карти. Он долго рассматривал фотографии, потом положил их на стол, не спуская с них глаз. Лоб его пересекали две вертикальные морщины.
— Аскис, — наконец сказал он, — вы специалист в области геометрии и математики, а потому внимательно рассмотрите головку, чтобы не говорить преждевременно о драйвере или сэндвиче.
— Хм! — протянул Аскис, — верхний изгиб действительно выглядит странно. Если его развернуть, мы получим почти идеальный бумеранг. Вектор радиуса…
— Хватит! — запротестовал Уэддон. — Не все же столь учены, как вы…
— И конечно здесь некому дать мне логарифмическую таблицу и счетную линейку, — продолжил Аскис. — Но Мак Карти прав, штука эта очень странная.
— Это — ЭГ-1405,— заявил Брайс.
Ол Брайс был хранителем галереи Форстер, маленького, но богатого музея соседнего городка Престона, где был открыт кабинет египтологии, которому завидовал даже Британский музей.
— ЭГ-1405? — воскликнули остальные.
— Номер одного из наших коллекционных экспонатов. Его нашли в саркофаге, который нам недавно прислал из Египта доктор Морестон.
— Морестон нарушил покой еще одной пирамиды? — со смехом спросил Аскис.
— Саркофаг не из пирамиды, а из подземного некрополя, вернее из так называемого „могильного колодца“. Что делает вещицу еще более странной. Эта клюшка, а речь идет именно о клюшке, лежала рядом с чудесной мумией.
— О Господи! — воскликнул Уэддон. — Только не рассказывайте об этом на всех перекрестках! Иначе подумают, что египтяне во времена фараонов играли в гольф!.. Вы хотите вызвать восстание в Шотландии?
— А можно поглядеть на ЭГ-1405? — спросил Мак Карти.
— Конечно, — ответил Брайс, — тем более, что мне хочется услышать разные мнения. Поехали. „Моррис“ — не автобус, но если ужаться…
Клюшка переходила из рук в руки, и никто уже не смеялся.
— Древняя вещица? — спросил Уэддон.