Черные земли
Шрифт:
– Это хорошо, Семен Иванович. А то дернула вас нелегкая побриться, когда не надо, - ответил высокий, худой рулевой, поглядывая на камни, на которых с удочками сидели рыболовы.
– Да кто бы мог подумать, Кондаков, что в такую ночку выйдем. Штормяка вон какой разыгрался.
– Самая наша погодка, - усмехнулся Кондаков.
– Месяц ее ждали…
– Дождались… Нам еще далеко?
– Вообще… далеко!
– щуря узкие карие глаза, протянул Кондаков. Он убрал с высокого лба прядь черных волос.
– Не нравится мне въезд в Бугровой.
– Узнают?
– усмехнулся собеседник.
– Узнать меня трудно. В Бугровой ездил мальчишкой, потом в шестнадцатом, - ответил Кондаков.
– А последний раз довелось побывать во время войны. Только ночью, глубокой ночью… Немцы не дотянули до поселка, выслали конную разведку прикрыть меня.
– Говоришь, Прохор там?
– Был. Виделся…
– Забыл?
– Напомнил лагерь. Понял, - ответил Кондаков.
– И сейчас там. Долго держится.
– Он не работает, - насмешливо улыбнулся Кондаков.
– Так, Семен Иванович, не мудрено уцелеть.
– Значит, в Бугровом все в порядке, - весело улыбнулся Семен Иванович.
– Так что же тебе не нравится?
– В поселке народа много, - Кондаков вздохнул.
– С лодкой такие путешествия вредны, многим на глаза попадаешься.
– Не трусь!
– резко сказал Семен Иванович. Прищурив серые, чуть желтоватые глаза, насмешливо продолжал: - Степняки - народ спокойный, гостеприимный, в наших делах не искушенный, это не приграничный житель… Начали мы неплохо.
– Выколотив трубку о борт, вытащил кожаный кисет, достал щепоть табаку, запихал его в трубку.
– Нам дела на шесть дней, а после пусть хоть весь свет на меня смотрит. Что, у меня на лбу написано, чем я занимался?
– он жадно втянул воздух тонкогубым ртом, подрожал ноздрями прямого носа.
– А там с нашим вознаграждением… эх, поживем!
– Тогда, конечно, можно будет, - согласился Кондаков.
Они помолчали. Раскурив трубку, Семен Иванович посмотрел на оставшийся позади городок, спросил:
– А все-таки, точнее, почему ты не хочешь въезжать в Бугровой?
– Нам надо в степь, а лодку куда?
– спросил Кондаков, потирая резко выдавшуюся скулу.
– Может, она еще и нужна будет? Связаться по воздуху кое с кем придется - в поселке сразу засекут место. Давайте-ка, пока не поздно, изменим маршрут.
– Да-а. Пожалуй, ты дельное говоришь, - Семен Иванович достал карту. Разложив ее на коленях, долго молчал.
Кондаков завозился на корме. Семен Иванович поднял взгляд, спросил:
– Что еще?
– Не хотелось бы мне встречаться с Матвеем… в поселке, - пряча глаза, ответил Кондаков.
– В степи… еще куда ни шло.
– Братец назад переметнется?
– быстро спросил Семен Иванович.
Кондаков с глухой тоской в глазах коротко взглянул на Семена Ивановича и, явно не желая вступать в спор, с раздражением ответил:
– Опомнится… Захочет жить по-человечески.
– Та-ак, ясно-о, - протянул с презрением Семен Иванович.
– Ну, если уж ты так говоришь, то твоему братцу сам бог велел: встретить нас и спокойно предать, - Семен Иванович сердито запыхтел трубкой, со злостью сплюнул за борт.
– Ни черта я не понимаю вас, бывших! То вам хочется вернуть все былое: и поместья, и славу, и власть; а то вдруг - ничего этого вам не надо - лишь бы жить в России!
– Побыл бы в нашей шкуре…
– Э, чепуха! Родина там, где деньги и власть! Вот вернешься отсюда, захочешь - и Монако родиной станет, хотя государство с ладонь! А деньги на стол - и почетным гражданином Ватикана будешь!
– А России?
– вдруг со злостью спросил Кондаков. И, не дожидаясь ответа, с тоской сказал: - Нет!..
– потом, горько усмехаясь, заговорил: - Да и Матвей при царе-батюшке богатств, кроме игрушек, не знавал, возвращать ему нечего… а потерять он может… многое!
– А ты отсоветуй, - тихо, с еле заметной угрозой, проговорил Семен Иванович.
– Отсоветуй?
– с горечью протянул Кондаков.
– Уже поздно… Если Матвей согласился на встречу с нами, то, видно, вы его крепко взяли до рук.
Семен Иванович подозрительно взглянул на Кондакова. Тот выдержал его взгляд и резко сказал:
– С ним я могу встретиться только один на один.
– И если?..
– многозначительно спросил Семен Иванович.
Кондаков презрительно улыбнулся, ответил:
– Не понимаете вы бывших… Успокойтесь, своей шкурой я еще дорожу.
…Ночь лодка шла под парусом. После лопатинских промыслов, что расположены в устье Терека, стали реже попадаться на ее пути рыбачьи подчалки и куласы охотников. Отсюда к северу начались безлюдные меляки. Сидевший за рулем Кондаков временами клевал носом, испуганно вздрагивал и снова следил за компасом.
Утром, когда при ярком свете солнца еле угадывались вдали прибрежные камыши, руль зацепился за дно. Кондаков разодрал веки, слипающиеся от бессонной ночи, осмотрелся, громко сказал:
– Скоро Даргинский проток.
Его спутник, спавший всю ночь, открыл глаза. Медленно приподнялся, молча вскинул бинокль и стал осматривать далекие берега.
– Ни одной лодки, - он повернулся к Кондакову, резко опустил бинокль.
– Хорошо, я согласен.
Они долго добирались до берега. У густых, десятками лет некошеных камышей, за которыми вдали маячили острова, заросшие ивами, лодка остановилась. Закинув за спину ружье, Кондаков в высоких болотных сапогах слез в воду и скрылся в зарослях.
Над морем, над зарослями, вдоль Даргинского протока носились огромные табуны уток, - гоготали стаи гусей, звонко кричали казарки. Где-то гулко звонили лебеди. Не обращая внимания на обилие перелетных птиц, Семен Иванович склонился над картой. Отыскав место, где они только что остановились, он прикинул расстояние до поселка Бугрового. Потом тщательно стал рассматривать самый короткий путь к артезианским колодцам на Черных Землях.
…Поздно вечером из зарослей вернулся Кондаков.
– Нашел, - устало сказал он.
– Не остров - тайга, глухомань. Выгружаемся.