Чёрный дом
Шрифт:
Док замечает взгляд Нюхача и старается не показывать виду, как ему херово. Грязная вода булькает в желудке, кишечник скручивает. Ему представляется, что движется он со скоростью пять миль в час, такой густой и противный воздух. По какой-то причине его голова весит тридцать или сорок фунтов, и это хуже всего; даже интересно, сможет ли он остановить революцию, начинающуюся в его внутренностях. Плотность воздуха все усиливается, а потом — бум, словно исчезает, и его голова, воздух ее больше не поддерживает, превращается в сверхтяжелый шар для боулинга, который так и норовит упасть на грудь. Оглушающее рычание доносится из леса, и Док с трудом подавляет рвотный рефлекс. Краем
Будучи резидентом в университетской больнице Урбаны, Док провел, разумеется, под контролем опытных специалистов, около сотни различных операций и ничуть не реже был ассистентом. До появления в операционной Дейзи Темперли все они прошли хорошо. Предстояла операция на ноге, сложная, но не угрожающая жизни. Дейзи попала в автоаварию, или с ней произошел несчастный случай, а теперь ее по частям собирали вновь. Она уже перенесла две операции, и эта, связанная с установкой штифта и еще несколькими рутинными мероприятиями, была далеко не последней. Через два часа после начала операции заведующего отделением, который курировал Дока, срочно вызвали в другую операционную. То ли из-за того, что в последние сорок восемь часов он практически не спал, то ли потому, что он уже представлял себе, как мчится по автостраде с Нюхачом, Мышонком и другими своими новыми друзьями, но Док ошибся. Не во время операции — после. Назначая медикаментозное лечение, не правильно рассчитал дозировку, и двумя часами позже Дейзи Темперли умерла. Он мог бы спасти свою карьеру, возможности были, но не стал этого делать. Ему позволили окончить резидентуру, после чего он навсегда ушел из медицины. А в разговоре с Джеком существенно упростил мотивы, побудившие его к этому.
Док больше не может сдерживать ураган, разбушевавшийся в животе. Поворачивает голову и блюет на ходу. Это не первый раз, когда ему приходится расставаться с содержимым желудка, не сбавляя скорости, но самый болезненный и грязный. Вес головы, шара для боулинга, не позволяет вытянуть шею, а потому блевотина покрывает правые плечо и руку. А то, что вылетает изо рта, похоже, отрывается с корнем. Его не удивляет, что в блевотине кровь. Боль в желудке только усиливается.
Сам не замечая того, Док притормаживает, а когда вновь смотрит перед собой и прибавляет газу, то видит, как Мышонок валится набок и вслед за мотоциклом его тащит в поворот.
В ушах стоит гул, словно рядом расположился небольшой, но шумный водопад. До него доносится вопль Мышонка. Он слышит приглушенный крик Нюхача: «Нет!» И тут же Нюхач натыкается на большой булыжник или какую-то другую преграду, потому что его «электра глайд» отрывается от земли, перескакивает через эту самую преграду, летит по сгустившемуся воздуху, чтобы опуститься на Нюхача. Доку приходит в голову, что в своей миссии они потерпели сокрушительное поражение.
Нормальный мир остался за обочиной шоссе, а они по уши влезли в дерьмо. Он принимает единственно логичное решение: выхватывает из кармана пистолет калибра 9 мм и пытается определиться с первой целью.
Уши прочищаются, звуки жизни обрушиваются на него.
Мышонок все кричит. Док не может понять, как он не слышал рычания собаки, ведь его не могут перекрыть ни рев мотоциклетных моторов, ни крики Мышонка. Движущееся рычание — самый громкий в лесу звук. Гребаная собака Баскервилей бежит к ним, а Мышонок и Нюхач вышиблены из седла. Судя по рычанию, размером она не меньше медведя. Док выставляет пистолет перед собой и ведет мотоцикл одной рукой. Проскакивает мимо Нюхача, который пытается вылезти из-под своего байка. Жуткий звук — Док представляет себе, как собака размером с медведя раскрывает пасть, чтобы сомкнуть ее на голове Мышонка, но это видение тут же исчезает. Ситуация меняется с калейдоскопической быстротой, и, если он будет отвлекаться, эти челюсти могут сомкнуться и на его голове.
Он только успевает подумать: «Это не обычная собака, речь даже не о размерах…»
…когда что-то огромное и черное выскакивает из леса справа от него и по диагонали несется к Мышонку. Док нажимает на спусковой крючок, и грохот выстрела заставляет животное наполовину развернуться и зарычать на него. Док видит два красных глаза и открытую пасть с длинным языком и множеством острых зубов. Молния ужаса пронзает Дока от темечка до мошонки, его байк разворачивается поперек дороги, замирает. Внезапно Доку кажется, что вокруг глубокая ночь. Разумеется, собаку он не видит: как можно разглядеть черную собаку в ночной тьме?
Но тварь вновь разворачивается и бежит к Мышонку.
«Она не бросилась на меня из-за пистолета и потому, что за моей спиной еще двое парней», — думает Док. Его голова и руки, кажется, набрали еще по сорок фунтов каждая, но он борется с избытком массы, выпрямляет руки и стреляет вновь. На этот раз знает, что попал в тварь, которая лишь на мгновение сбивается с курса. Морда опять поворачивается к Доку. Тварь громко и протяжно рычит, из пасти брызжет слюна. Хвост или его подобие мотается из стороны в сторону.
Когда Док смотрит в раскрытую красную пещеру, его решимость слабеет, руки становятся еще тяжелее, ему с трудом удается держать голову. Ощущение такое, что он падает в эту красную пасть. Пистолет почти вываливается из ослабевших пальцев. Тех самых пальцев, которые выписали роковую дозу лекарства прооперированной Дейзи Темперли. Тварь бежит к Мышонку. Док слышит Сонни, выкрикивающего ругательства. Громкий взрыв справа вырубает оба его уха, вокруг устанавливается блаженная тишина, «Приплыли, — говорит себе Док. — Полночь в полдень».
На Сонни темнота сваливается одновременно с рвущей болью в голове и животе. Такой сильной боли он никогда не испытывал и понимает: именно из-за нее свет померк у него перед глазами. Он и Кайзер Билл в восьми футах позади Нюхача и Дока и в пятнадцати от поворота узкого проселка. Кайзер отпускает руль и обеими руками хватается за голову. Сонни прекрасно понимает, что тот сейчас чувствует: раскаленный кусок железной трубы длиной четыре фута вонзился в макушку и опускается все ниже, добираясь до яиц, сжигая все, что встречается по пути. «Эй, парень», — говорит он и тут замечает, что воздух превращается в густой сироп, словно атомы кислорода и углекислого газа стали такими липкими, что приклеиваются к коже. Тут Сонни видит, что у Кайзера закатываются глаза, и понимает, что тот вот-вот отключится. Боль разрывает и его, но он знает, что должен помочь Кайзеру. Сонни протягивает руку к рулю его байка, наблюдая, как зрачки Кайзера исчезают под верхними веками. Кровь струйками вырывается из ноздрей, тело откидывается назад, потом сваливается в сторону. Пару секунд байк тащит своего наездника, потому что один сапог зацепился за руль. Потом сапог соскальзывает, а рука Сонни останавливает байк.
Раскаленная докрасна труба тем временем протыкает Сонни желудок, и выбора у него уже нет; он позволяет байку Кайзера свалиться на землю, стонет, сгибается пополам и выблевывает всю еду, которую съел за свою жизнь. Когда внутри ничего не остается, желудку определенно становится легче, но боль вгоняет в голову одну огромную спицу за другой. Руки и ноги становятся ватными. Сонни смотрит на свой байк. Вроде бы стоит на месте. Он не понимает, как можно двинуть его дальше, но окровавленная рука поворачивает ручку газа. Ему удается сохранить равновесие, когда мотоцикл трогается с места. «Это моя кровь?» — гадает он, вспоминает две красные струйки, вырвавшиеся из ноздрей Кайзера.