Черный Дождь

Вудрафф Джетти

— Он стал генеральным директором благодаря своим связям, но это не то чем стоит хвастаться. Он получил эту должность не потому, что много работал.

— Блейк очень много работает для Холдена.

— Да, я не это имел в виду. Забудь. Почему ты зовешь его Холденом? Похоже, что ты хорошо его знаешь.

— Я вообще его не знаю. Я тебя знаю дольше, чем его, и это ни о чем не говорит.

— У меня такое чувство, что это скоро изменится, — улыбнулся он, накрыв своей рукой мою руку. Мне нужно было

читать между строк. Теперь я понимаю, что он, вероятно, говорил не о наших отношениях, по крайней мере, не совсем.

Я ответила на несколько личных вопросов, которые мне показались странными, но какая разница. Хрень какая-то. Райан спрашивал у меня что-нибудь, а потом вел себя так, будто ему все равно, в то время как его пальцы порхали по экрану телефона.

— У тебя есть еще тут родственники?

— Нет.

— А где они?

— Вообще-то, у меня больше никого нет. Моя бабушка умерла, когда мне было семь лет.

— От чего?

— Гм, тот же вид рака, как и у моей мамы.

— Какой?

— Рак груди.

— То есть, ты видела, как твои мама и бабушка страдали от рака?

Мне вдруг не понравилось то, что я почувствовала. Райан задавал вопросы не так, как это делал Блейк. Ему было все равно. И я почувствовала себя одинокой и смущенной.

— Не совсем. Моя бабушка скончалась от осложнений во время операции.

— Хм, печально. Ты готова идти?

— Определенно, — вставая, сказала я.

Маааааамочки!!!

— Я заеду за тобой около восьми завтра вечером, — сказал Райан, толкая двойные двери гостиничного комплекса. Его рука легла на мою шею, а его губы обрушились на мои. Отлично. Я изо всех сил старалась не поцеловать его в ответ. Да что, черт возьми, тут происходит? Я не могла нравиться Райану. Это больше походило на ослика, перед которым повесили морковку. Райан запал на меня? Ха!

— Что ж спокойной ночи, — сказала я, отпрянув от него.

— Спокойной ночи. Может, ты сможешь остаться завтра на ночь со мной.

У меня вырвался нервный смешок, и я пулей вылетела из машины.

— Может быть. Спокойной ночи.

Провести ночь? С Райаном? По дороге в пентхаус я обдумывала разные варианты что делать. Райан?

Я закрыла дверь и вздохнула с облегчением. Блейка внизу не было, и мне стало грустно, потому что я почти хотела, чтобы он тут был. Я приняла душ, избавилась от облегающего короткого платья, которое было не в моем стиле. Что я делала? Мне просто необходимо все выяснить с Блейком и перестать прятаться за этой ложью.

Я натянула шерстяные носки на свои замершие ноги, скользнула в длинную футболку и вернулась в гостиную. Сполоснув кружку из-под шоколадного молока и вытерев крошки от печенья, я налила себе стакан сока и пошла к стеклянной стене. Я смотрела на мерцающие огни города, тоскуя

по своей маме. Я почувствовала вину, потому что не оплакивала ее уже несколько дней. Какой же дочерью я была? Я должна была быть мрачной, а не заниматься этой дурью. Я ведь еще не была достаточно взрослой, чтобы все это делать. Я даже не могла еще покупать пиво. И голосовать тоже не могла. Я глубоко вздохнула и подошла к фортепиано. Я провела рукой по золотой отделке крышки и подумала о своей маме. Я не подходила к этому инструменту с тех пор, как приехала сюда. Пи даже не знала, что эта большая штуковина может издавать звуки. Размышляя о том, как она сидела бы тут рядом со мной, пока я учила бы ее играть, я опустилась на скамейку и открыла крышку.

Мои пальцы слегка погладили клавиши, и небольшая улыбка появилась на моих губах. Я даже не сомневалась, что моя мама не давила на меня. Мой безымянный палец нажал на узкую черную клавишу самого высокого регистра справа. Я почувствовала ностальгию по музыке, о которой даже не подозревала. Мои глаза закрылись, я положила руки на белые клавиши и сделала глубокий вдох. Ноты полились, словно я никогда не переставала играть. Мне снова было одиннадцать, мои глаза были закрыты так, как учила меня мама, и я чувствовала музыку. Именно тогда я впервые почувствовала то, о чем она говорила.

Я неделями тренировалась играть эту мелодию. Это было так скучно, и я не понимала ее. Я не понимала, как можно чувствовать мелодию, которая мне так надоела, но тем вечером, я почувствовала ее. Моя мама обещала, что это случится.

На мне было серебристое платье с фиолетовым поясом. Подъем на сцену такого уровня заставляет тебя чувствовать благоговейный страх. Я поклонилась огромной аудитории и посмотрела на свою маму, сидящую в первом ряду. Она сложила руки у своего рта в молитвенном жесте, ее взгляд был направлен вверх, и она кивнула мне головой, чтобы я заняла свое место. Я закрыла глаза прежде, чем села на блестящую скамейку. Я очень сильно волновалась, боясь, что облажаюсь и разочарую свою маму. Это волнение было сильнее, чем страх выставить себя дурочкой перед всем Чикаго. Они пришли сюда не для того, чтобы слушать какого-то глупого ребенка. Они хотели послушать игру настоящих пианистов, как моя мама.

Все это время я не открывала глаз. Мои пальцы заученно легли на белые клавиши, и мелодия появилась сама собой. Все те дни занятий не могли подготовить меня к этому. Я почувствовала музыку всем своим телом, погрузившимся в эмоциональный транс, продлившийся еще три секунды после того, как прозвучала последняя нота. На целых три минуты я потерялась в другом мире. Мои глаза наполнились влагой. Я не видела зал, полный стоящих людей, я видела только свою маму. Я не слышала оглушительных оваций, эхом разносившихся по залу, я слышала, как слеза скользила по маминой щеке. Я не чувствовала сотен взглядов, направленных на меня, я чувствовала, как моя слеза катилась по моей щеке, подобно маминой.

— Шепот Сары, — мои наполненные слезами глаза затрепетали и открылись, и я увидела Блейка, сидящего на нижней ступеньке. Слеза скатилась по моей щеке, и я повернулась на тихий голос. — Это потрясающе. Ты не говорила, что умеешь так играть. И почему я не знал об этом?

Я улыбнулась и закрыла крышку,

— Ты многого обо мне не знаешь. Откуда ты знаешь название этого произведения? Не многие даже знают, кто такой Гольдони.