Черный Гетман
Шрифт:
Испуга особого Ольгерд не испытал. Волки в эту сытную пору в стаи не сбиваются. Делают это лишь зимой, когда голодно. Сейчас на дворе сентябрь, в лесу мелкой дичи с избытком, зачем ему человек? Но показать зверю зубы следовало в любом случае. Он медленно поднял и выставил вперед острогу. Волк в ответ прищурился, вздыбил загривок, но с места не сдвинулся ни на шаг. Ольгерд, набычился, сам сделал шаг вперед. Волк густо взлаял, словно пытаясь что-то сказать. В ответ ему из глубины леса донеслось разноголосое тявканье и подскуливание. Ольгерд вздохул облегченно и опустил острогу.
Теперь понятно
Ольгерд свернул с пути и двинулся в обход по широкой дуге. Волк постоял еще немного, словно убеждаясь в том, что от его единственного врага — человека не нужно ждать подвоха, и растворился меж деревьев так же неуловимо, как и возник.
Желая уйти как можно дальше от волчьего логова, Ольгерд двигался без привала до вторых звезд. Устал несказанно, разбередил больную ногу, но на земле ночевать не рискнул. К счастью, на пути подвернулся раскидистый дуб с низкими ветками. Забрался кое-как, выбрал место, устроился на ночлег.
Когда проснулся, подивился, как не грохнулся вниз. Тело ныло от неудобной позы, нога разболелась пуще прежнего. Сперва решил устроиться на долгий дневной отдых, но передумал. Похоже, что от раны началась горячка, а потому нужно идти, пока есть силы. Иначе погибель верная.
Шел долго, все медленнее и медленнее. Вначале от рощи к роще, позже от дерева к дереву. Не хотелось уже ни есть ни пить. Боль от ноги разбежалась по всему телу, а к вечеру его начал колотить озноб. Ночь хотел опять провести на дереве но и тут удача повернулась к нему спиной — пошел чистый, почти без подлеска сосняк, где нижние ветки начинались выше его роста.
На рассвете охвативший его морок ненадолго отступил. Но только для того, чтобы показать всю тщету дальнейших усилий. На толстом сосновом стволе, вершках в десяти от земли он разглядел ободранный участок. На следах процарапанных мощными когтями, застыли капли золотистой стволы. Такими метами волки отмечают свои охотничьи угодья.
Зверя, вынырнувшего из чащи он уже ждал. Поглядев серому в глаза, прочитал себе приговор. На самом-то деле волки больше не охотники, а падальщики. Главная для них добыча — больная дичь. То, что хромающий человек — не жилец, волку стало ясно гораздо раньше, чем понял это сам Ольгерд. Несмотря на паморочное состояние, а может, именно благодаря ему, он читал волчьи мысли, словно с листа. Хозяин здешних чащ соблюл лесной закон, дождался пока Ольгерд не удалится от гнезда и не выйдет в охотничьи угодья, и теперь намеревался идти до конца. Но еще Ольгерд понял, что серый, явно умудренный жизнью и знающий что почем, все же не собирался за здорово живешь нападать на бредущего человека. Понимая, что он жив, пока стоит на ногах, Ольгерд собрал остатки сил и двинулся вперед.
Сколько продолжалась эта тягучая погоня он не знал. Волк следовал шагах в десяти, иногда ненадолго исчезал, но неизменно возвращался. Пару раз забегал вперед, заглядывал в глаза, словно оценивал — можно уже напасть или
В какой-то миг, когда в голове снова ненадолго прояснилось, Ольгерду показалось, что деревья стали расти реже. Он обернулся. Волк, уже ничего не опасаясь, шел за ним в двух шагах. Ольгерд из последних сил ругнулся, переставил костыль, двинулся дальше, думая лишь об одном — не упасть. Но с каждым шагом удерживать собственное тело становилось все труднее и труднее. Наконец, сбившись с шага, он сделал упор на больную ногу и охнул от боли.
Все понявший волк, всерьез готовясь к завершению загона, обежал вокруг, и перегородил дорогу. Теряя сознание, Ольгерд глянул серому прямо в глаза. В выражении изготовившегося к броску хищника не было привычного хитровато-простецкого прищура. Он смотрел на добычу хмуро, оценивающе, видя в ней уже не живое существо, а набивающее брюхо горячее мясо. И это выражение было точь-в-точь таким, каким смотрел на Ольгерда главарь — Душегубец. По спине у Ольгерда пробежал мороз. Он вспомнил наконец, где видел раньше этого человека и он на время позабыл про боль и усталость.
По глазам полоснула вспышкой череда оживших воспоминаний. Тяжелые ворота отцовского городца словно сносит половодьем, и внутрь врывается озверевшая конно-пешая лава. Со всех сторон грохочут пищали. От факелов, заброшенных на крышу дома, вверх вздымается дымный столб.
Он, мальчишка, приехавший к родителям на лето из монастыря, где обучался чтению и письму, прячется в заросшем лебедой узком простенке меж баней и сараем. Неравный суетливый и заполошный бой мелькает перед ним криками и беготней. Он не сразу понимает, что валяющиеся то здесь то там бесформенные кули — это убитые люди.
Бой закончен, победители весело переговариваются друг с дружкой. Окровавленного отца подводят под руки к лошади. В седле — Душегубец, только моложе и злее, чем тот, с которым Ольгерд расстался несколько дней назад. Смотрит, ухмыляется. Бросает коротко:
— Удавить.
Дальше прикушенная губа, вкус крови, тело отца, извивающееся в приметанной к воротам петле. Мать, бросившаяся на обидчиков с охотничьим ножом. Выстрел и расплывающееся на сарафане пятно…
Покидая разоренный горящий двор, главарь оглядывается и смотрит прямо туда, где прячется Ольгерд. До смерти испуганный мальчик вжимается в лебеду, но не может сдержаться и поднимает глаз, перехватывая точно такой же взгляд, каким смотрит на него сейчас волк.
Волк отворачивается, недовольно рычит. Он удивлен и растерян. Потому что во взгляде у Ольгерда нет больше готовности умереть. Ольгерд знает, что должен выжить любой ценой. Для того, чтобы найти погубителя и отплатить ему кровь за кровь, смерть за смерть.
Ольгерд глубоко дышит, чтобы набраться сил и движется прямо на волка. Тот ворчит, еще не решив, уступать ли дорогу. Но здоровая нога цепляется за спрятавшийся в траве корень. Пытаясь удержаться на ногах, Ольгерд переступает. В ногу снова стреляет, теперь уже острой и нетерпимой болью. Он опускается на здоровое колено, одновременно с этим читая в глазах у волка принятое решение. Ощущая лицом движение воздуха от распластавшегося в прыжке зверя, Ольгерд, почти не надеясь на спасение, выставил перед собой сжатую в руке острогу.