Черный город
Шрифт:
Но Гёргей не поддался искушениям, а протянул Кенделю на подпись пропуск для чумной заставы и, договорившись с «Хилил-пашой» о некоторых других делах, покинул "Дворец услад", сунув в руку евнуху, охранявшему ворота, блестящий серебряный талер.
Выпуская его за ворота, благодарный евнух пожелал ему:
— Да совершишь ты, милостью аллаха, свой путь к вратам рая на спине верблюда!
Дорогой лесничий разъяснил Гёргею это непонятное пожелание. По верованиям турок, путь в рай длится много дней. По обочинам дороги стоят тенистые плодовые деревья, но прекрасные, сочные плоды растут высоко от земли — только тот, кто едет на верблюде, может их достать, а путника, идущего пешком, измучит голод. Вот почему турки даже в рай не хотят отправляться пешком.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Готовился к отъезду Гёргей со многими предосторожностями; поднялся чуть свет и услал Престона с тележкой к сабадкинской корчме, оказав, что хочет пройтись пешком: "Разомну немножко ноги". После легкого завтрака, состоявшего из тминного супа и вареного окорока, он ваял под руку Розалию, трогательно распрощавшуюся с супругами Варга, и отец с дочерью двинулись по тропинке, выводившей к тракту.
Щебетали тысячи пташек, сверкала роса на траве, багряные лучи восходящего солнца уже проникали сквозь темную листву деревьев.
Вдруг уходивших окрикнул Варга.
— Погодите! — крикнул он и побежал им вслед. Была у него в доме редкая и ценная вещь: камень, величиною с грушу, на котором природа прожилками самородного золота нарисовала фигуру женщины — с помощью воображения ее можно было принять за деву Марию с младенцем на руках; в бытность свою в Шелмецбане, где Варга обучался лесоводству, он купил этот камень за несколько грошей у одного золотоискателя. Камень как зеницу ока берегли в доме лесничего, но теперь Варге вдруг пришло в голову, что, может быть, девочке доставит удовольствие эта находка, и он решил подарить ее Розалии. В Гёртё наверняка нет такой диковинки. Вот и будет Роза всегда помнить семейство Варга, где все искренне любили ее.
Пока лесничий вручал Розе подарок, жена его, стоя на крыльце, махала им мокрым от слез платком, и когда девочка, остановившись, повернула к ней свое миловидное личико, Жу-жика Варга принялась издали кричать ей:
— Напиши, душечка, да поскорее. Не беда, что я не умею читать… Мой Варга шибко грамотный, он прочтет.
Она повторила это раза четыре, но в лесу, где деревья приглушают человеческие голоса смутным шумом своей листвы, слов нельзя было разобрать.
Но вот путники расстались, наконец, с Варгами и двинулись дальше. Дойдя до белого обелиска, они остановились. Гёргей присел на подножие памятника, а Роза принялась собирать полевые цветы: ромашки, колокольчики, васильки, и нашла даже белый гриб, прежде чем подкатила запряженная парой лошадей тележка Кенделя; на козлах сидел сам хозяин в потрепанной парусиновой куртке и грошовой соломенной шляпе.
Возле обелиска Кендель остановился:
— Доброе утро, доброе утро, дружок вице-губернатор! Как исфолил спать? Не тумал, что ты уже стесь тумаль, еще спишь. Ну садись. Взбирайся и ты, доченька.
Кендель резво спрыгнул с рессорной тележки, взял девочку за талию и, воскликнув: "Гоп-ля!" — подсадил ее на сиденье. Он чувствовал нежное тепло юного тела, биение сердца Розалии, аромат ее шелковистых волос, но от мыслишек, еще вчера вертевшихся в его голове, не осталось и следа. Теперь он питал к этой девушке только нежность, дочь знатного господина, которую вверили ему, не могла быть для него предметом вожделений. Самый закоренелый пьяница, стоя у алтаря перед чашей со святыми дарами, не испытывает желания выпить, каким бы ароматным и соблазнительным ни было налитое в чашу вино.
Гёргей уселся в тележке рядом с дочерью и повел с ней разговор о разных пустяках. Розалия была уже обо всем предупреждена и теперь вела себя как взрослая девушка, вступающая в жизнь. Едва только вдали показалась корчма, вице-губернатор сошел с тележки и простился с дочерью и господином Кенделем.
— Кто знает, когда я тебя еще увижу, Розика! Но мысленно я всегда буду с тобой. Куда бы ни забросила меня судьба, пусть даже на тот свет, я буду всегда оберегать тебя! Пусть сердце твое будет добрым, дитя мое, но воля твердой. А теперь дай мне на прощание вот этот цветок.
Из глаз Розалии покатились слезы. Она протянула ему пучок полевых цветов, прижала к себе голову отца и прошептала ему на ухо:
— Знаешь, о чем я думала? Отвези, папочка, эти цветы на могилу того человека, которого ты застрелил и из-за которого теперь и тебе и мне надо скрываться и скитаться. Мне кажется, тогда он простит тебя, и все снова будет хорошо. А тебе я дам вот этот хорошенький грибок.
Рёргей, не в силах ответить, молча взял у нее цветы и гриб а направился к корчме, где его ждал Престон.
В Сабадке они предъявили бумажку, подписанную Хилил-пашой, и их беспрепятственно пропустили через чумную заставу.
— А теперь гони, Престон! Не жалей лошадок!
Не успели они доехать до окраинных домиков Римасомбата, как их обогнала тележка Кенделя.
— Провалиться мне, — обернувшись, бросил своему седоку Престон, — если это не господин Кендель!
— Да? — прикинулся удивленным Гёргей. — У тебя отличное зрение, Престон! А кто же это рядом с ним?
— Кажется, его жена.
— Гм… И впрямь у тебя отличное зрение.
Кендель был прирожденным дельцом. Он не поленился бы наклониться за ломаным грошом, валяющимся под ногами, хотя с удивительной легкостью разбрасывал вокруг себя тысячи форинтов. Дела свои он вел с широким размахом. Даже его мотовство оборачивалось для него доходной статьей. Он удивительно ловко умел загребать огромные суммы и при этом казаться простоватым, но деньги как будто чуял даже под землей, — так овцы инстинктом или по вкусу травы сбиваются в кучу именно на том месте пастбища, где в почве залегает соль, и начинают жадно лизать землю. Господин Кендель провел всего несколько часов в Римасомбате, но за это время успел перекупить у торговцев весь овес (ведь если куруц не ходит пешком, то конного куруца и лабанец может догнать только верхом на коне!), у торговцев скотом он скупил волов и заключил с ними контракты на будущее время, а затем помчался в следующий город. Так, совершая сделки по пути, он уже почти добрался со своей красивой спутницей до сестры, как вдруг в роще Лесковой на расстоянии двух выстрелов от овечьей кошары наперерез ему из густых зарослей выскочили два страхолюдных словака — в лаптях, грязные, в широкополых шляпах, украшенных ожерельем из ракушек, с пистолетами и ножами, заткнутыми за наборные пояса, надетые прямо на голое тело.
— Стой! Стой! — угрожающе завопили они.
Один из них схватил под уздцы коренника, а другой быстро обрезал постромки и ременные гужи. Папаша Кендель, не потеряв присутствия духа, попробовал договориться с разбойниками добром.
— Что вам нужно, ребятки? Уж не собираетесь ли вы ограбить меня? Я бедный человек, у меня нет ничего… Я везу вот эту больную девочку, — из Ошдяна везу, хочу спасти ее от чумы. Что ты делаешь, парень! А ну, убери нож. Зачем причинять людям лишний ущерб: резать сбрую? Ну, есть у тебя, душа, сынок? Ведь я и не думаю убегать. Стою. Давай поговорим по-хорошему. Столкуемся. — Повернувшись затем к смертельно-бледной Розалии, дрожавшей от страха на заднем сиденье тележки, Кендель по-венгерски сказал ей: — Не нато пояться, барышня, — а по-словацки, чтобы разбойники слышали, добавил: — Не бойся. Они не станут обижать нас. Они добрые люди. — Затем он снова обратился к грабителям: — Денег у меня немного, форинта четыре наберется, не больше, я готов разделить их с вами, я же понимаю — вам надо. Ну как? Ладно? Или и мне достать пистолет?