Черный Камень
Шрифт:
Он выбрал горшок побольше и вручил мне.
— Может, еще чего надобно?
— Подскажи, как тут у вас предметы идентифицируют.
— Эва, спросил. В нашей деревеньке такого не сыскать. Ведать не ведаю. Хотя… Cходи–ка ты к Верлиму. Он во многих местах побывал, наверняка что–то подскажет. Иди вон туда, — Еремей ткнул пальцем в проулок возле управы, — третий дом слева.
Я обнял на прощание Еремея и для начала отправился на поиски ремонтника. Мне повезло, он оказался на месте. Отдав ему медяк, я забрал рубаху и с облегчением переоделся: Лехина так натерла под мышками, что даже здоровье опустилось на единицу.
Напоследок я купил три упоительно пахнущих пирога и пару кусков мяса для себя и Лекса. Ну, теперь можно и к Верлиму заглянуть. Я обогнул управу, отсчитал третий дом и увидел на крыльце рыжебородого гнома. Он сидел на ступеньке и тихо постанывал.
— Здравствуйте, уважаемый, мне бы Верлима.
— Ох–ох. Говори, что надо, и проваливай. Видишь, спину ломит, не до странников мне.
— Сочувствую, — я коротко кивнул и, решив не церемониться, перешел на «ты». — Торговец медом, Еремей, сказал, что тебе известно, как идентифицировать вещи.
— Как–как. Свиток специальный нужен.
— А где его взять?
Гном со стоном поморщился и отвернулся, демонстрируя, как я ему надоел. Но вдруг посмотрел на меня внимательнее, и в глазах его мелькнул интерес.
— Скажу, — он почесал спутанную бороду, — если раздобудешь мне сердце Красного богомола. Из них Гордей знатную мазь от радикулита делает.
Похоже, здесь, как и в играх, ни один непись рта без собственной выгоды не откроет.
— И где эту тварь найти? Зеленых видел, а вот красных…
— Да там же, где и обычных.
Ладно, разберусь. Я с готовностью мотнул головой:
— Согласен.
Получено задание: Добыть сердце Красного богомола для Верлима.
— Ну, вот и договорились. Через южные или восточные ворота выйдешь — и в лесок. Там, у самого края, они и обретаются.
Он встал и, кряхтя, вернулся в дом, а я отправился обратно. Пусть мне и не удалось сходу получить нужную информацию, но теперь это лишь вопрос времени.
Глава 10. Картограф
Я шел по улице и улыбался. Еще бы, второй уровень взят, и до третьего рукой подать. Наверное, последний раз я был так счастлив еще до того, как заболели родители. А может, и до того, как злосчастный синдром Шеффилда вообще пришел в мир. Тогда, поняв опасность, все погрузились в мрачную настороженность. Уныние поселилось в душах, прижилось и стало чуть ли не чертой характеров.
А здесь? Да, смертельно опасно. Да, игра на выживание. Но тут есть надежда получить Фиолы и спасти Аришку. А главное, мне выпал шанс чего–то добиться своими силами. Шанс, которого давно нет на Большой земле. Остается лишь вцепиться в него обеими руками и ни в коем случае не упустить.
Когда я вошел в избу, Лешка спал. Но на аромат еды среагировал моментально — через секунду уже стоял рядом и облизывался. Я разложил на столе мясо и пироги (что хотите говорите, но мед зажал), он умял свою долю в мгновенье ока и с блаженной улыбкой прислонился к стене.
— Спасибо, Рокот! Кстати, а ты сюда зачем приехал? За Фиолами? — спросил он, видимо, чтобы поддержать разговор.
— Да. Сестра болеет. А родители еще зимой умерли от синдрома.
Улыбка сошла с Лехиного лица, и он грустно закивал.
— Мои тоже, только раньше. Я сам–то из Нижневартовска, а после их смерти полтора года в тайге жил.
— Один? — изумился я.
— Почему один? С дедом. Потом моего приятеля, Ромку, его предки к нам привезли. Посчитали, что в лесу безопаснее. Да какое там, — он махнул рукой. — Сначала дед заболел, потом он. Дед–то быстро угас, буквально за неделю, а Ромка долго мучился. Прикинь, мы с ним одни на делянке, он уже и ходить не может, что было делать? Ну, взял сани небольшие, смазал полозья жиром, чтоб по траве лучше скользили, и поволок к людям. Уж как мы измучились в дороге, передать не могу. Жратва скоро кончилась, жара, комары. Ромка лежит–стонет, я эти сани тащу, как проклятый. А как через реку его на себе пер, и вспоминать не хочется. В общем, жесть.
— И что потом?
— Да что, доплелись через две недели до какого–то поселка. А он вымер почти, одна больница да три двора жилых остались. Ну, Ромку положили, а меня в детдом сплавили. А что мне там делать? Ну нафиг. Вот я сюда и сбежал. Сказал, мол, восемнадцать уже есть, берите. Да они не больно–то и проверяют.
— Да уж, досталось тебе. А друг, получается, умер?
— Угу, дней через пять. Синдром же, не абы что. Как говорил дед, земля — крестьянам, кресты — землянам. В том смысле, что эта дрянь все человечество изведет. В общем, сплошная безнадега. Хорошо, хоть сюда Шеффилд пока не добрался.
Леха скоро засопел, взгромоздившись на лавку, а я все размышлял над его историей. Молодец парень. На такого вполне можно положиться. Его рассказ разбередил душу, и мне вспомнился последний визит в Аринкин хоспис…
Я шел по коридору, напоминающему подвал крепости во время штурма. Свет тусклый, лампы мигают, готовые в любую минуту перегореть. Возле потрескавшихся, как после бомбежки, стен натыканы проржавевшие каталки. Пациенты стонут, точно раненые, вытащенные с поля боя.
— Подоткни одеяло, сынок, — послышался жалобный голос. — Очень холодно.
Я обернулся — совсем древняя старушка. А может, и нет. Когда человек в таком состоянии, разве поймешь его возраст? На лице, казалось, остались одни глаза. Черные, пронзительные. Рука с узловатыми пальцами свисает с кровати, пытается подняться, но сил явно не хватает. Бледная, как смерть. Худющая, будто иссушенную кожу прямо на кости натянули. Похоже, третья стадия.
Синдром сначала проявляется как обычная простуда: слабость, озноб, легкое першение в горле, и все это продолжается несколько недель, а то и месяцев. Затем резкое обезвоживание с кровавым кашлем, человек на этом этапе тает как свечка. Ну, а потом больные начинают гнить изнутри, один за другим отказывают органы, и наступает неминуемая смерть. Поначалу медики говорили, что симптоматика похожа на лучевую болезнь, власти с перепугу все источники радиации прошерстили, половину позакрывали, но и это не спасло.