Черный караван
Шрифт:
Я рассказал Арсланбекову о приходе доктора.
Он ответил спокойно:
— Доктор — ерунда… Пошлю ему парочку этих листовок, он и замолчит. Есть дело поважнее: кази-калян направил эмиру послание о русских беженцах в Бухаре. Старается доказать, что во всех волнениях, происходящих в стране, повинны якобы русские эмигранты, что они продают населению оружие, — одним словом, что приток русских в Бухару угрожает исламу. Подумаешь, угроза! Какой-то поручик Рогожин продал одному из купцов полтора десятка винтовок, его арестовали, и он сидит сейчас в тюрьме. Кази-калян предлагает переправить русских эмигрантов через Хиву на Урал. Кушбеги будто бы поддержал
— Откуда вы узнали обо всем этом?
— Рассказал один из тех, кто готовил послание эмиру.
Арсланбеков, не переводя дыхания, добавил:
— Конечно, и среди беженцев существуют такие, которые поддерживают волнения. Где, вы думаете, преступники достали гранату, взорвавшуюся на Регистане? Ясное дело, у какого-нибудь беглого офицера.
— Может быть, ее дали большевики?
— Нет… Они в этом смысле действуют очень осторожно. Когда будет нужно, и пушки дадут. А сейчас… сейчас они стремятся успокоить эмира.
— Значит, вы думаете, что большевики к этому событию непричастны?
— Нет! — твердо ответил Арсланбеков. — Они прекрасно понимают, что от таких стихийных действий им нет никакой пользы. Я боюсь одного: как бы это происшествие не напугало эмира. Пять или шесть человек убиты. Два-три десятка ранены… Десятки брошены в зиндан… Еще неизвестно, к чему все это приведет!
О том, что волнение поднялось сильное, я понял, еще находясь у кушбеги. Он то и дело, извинившись передо мной, выходил из комнаты — выслушивал доклад начальника стражи. Я даже предложил перенести продолжение нашей встречи на другое время. Но кушбеги ответил, что завтра едет в Куляб, а там может задержаться. Поэтому, не обращая внимания на шум на площади, мы продолжали нашу интересную беседу. Она действительно была открытая, доверительная. Кушбеги произвел на меня хорошее впечатление…
Я заговорил о предстоящей вечеринке у Айрапетяна, рассказал Арсланбекову, что Айрапетян намерен составить из дашнаков отряд в пять тысяч человек. Он иронически улыбнулся:
— В пять тысяч человек?
— Да.
— Не верьте! Хорошо, если наберет пятьсот. Попросту говоря, хочет воспользоваться моментом и набить свой карман!
Про волка помолвка, а он в дом. Не успел Арсланбеков договорить, как с шумом ввалился Айрапетян н, притворяясь удивленным, закричал:
— Господа, вы все еще занимаетесь делами? Пора кончать! Ну-ка, пойдемте. Нас ждут…
Фамильярность Айрапетяна мне, признаться, не поправилась. Я холодно посмотрел на него и ответил:
— Сегодня вам придется обойтись без меня. Мне нездоровится.
Айрапетян расплылся в широкой улыбке:
— Нет, нет, господин полковник! Как можно? Я пригласил гостей только ради вас. Все давно уже ждут. Не придете — кровно обидите.
Я понял, что армянин не отступится, и, неохотно поднявшись, начал одеваться…
Происшествие на Регистане, оказывается, сильно обеспокоило и эмира. После взаимных приветствий и расспросов о здоровье он сразу заговорил об этом:
— Я все знаю, господин полковник. Я даже побранил кушбеги за то, что он вас повел на такое зрелище.
— Напрасно бранили, ваше величество! (Я умышленно назвал его так, хотя знал, что русские дали ему титул «высочество».) Такое зрелище тоже нужно видеть.
— Нет, лучше его не видеть! — Круглое лицо эмира побагровело. — Кучка
Некоторое время эмир сидел молча, опустив голову, разглядывая драгоценные перстни, которыми были буквально усыпаны его толстые пальцы. Видно было, что он хочет начать какой-то важный разговор. Наконец, подняв опухшие веки, он низким голосом заговорил:
— Господин полковник! Вы много ездите. Много видите. Скажите, чем вызвана вся эта смута? Почему за какие-то несколько месяцев весь мир перевернулся? Наши глупые муллы говорят: «Близится конец света». Я, конечно, не придаю значения их болтовне. Во вселенной ничего не изменилось. Солнце восходит все там же. Ночь и день сменяются по тем же законам. И в прошлом году в это время тоже было облачно. Так и сейчас. Ничего не изменилось. Изменилось одно: люди стали не такие, как прежде. Люди сошли с ума. Какая причина этому?
Я слегка улыбнулся:
— Ну, не все же люди сошли с ума.
— Большинство… Иначе мир не трясло бы так… Невозможно угадать, какого направления держаться. Нет уверенности, что завтрашний день встретишь живым. Отчего? Чем вызвано все это?
Хоть я и знал, что эмир задает вопрос серьезно, но ответил несколько иронически:
— Причина одна — мы стали трусливыми. Не можем побороть собственную слабость.
— Нет, нет! — резко возразил эмир. — Дело не в трусости. Никто не поверит, если вы скажете, что его величество ак-падишах [66] был трусом. Себя я тоже не считаю трусом. Но что бы я ни делал, все оборачивается против меня же. Почему это так?
66
Ак-падишах — белый царь.
Вошел нарядно одетый, белолицый, красивый подросток с чилимом [67] в руках; склонив голову и согнувшись, замер перед эмиром и осторожно протянул ему чилим. Эмир взял чилим и ласково взглянул на подростка. Затем махнул рукой. Тот попятился назад и легко, как девушка, удалился. «Наверно, один из любимцев эмира», — подумал я.
Эмир поднес ко рту позолоченный мундштук чилима и с прежней печалью в голосе продолжал:
— Вот доктор запрещает мне курить эту дрянь. У меня страшный кашель. По ночам не дает спать. И все равно я жить не могу без чилима. Не нахожу себе места, если не курю. А знаете почему? Нервы постоянно напряжены, как тетива лука. Ни днем, ни ночью не знаю покоя из-за этих беспорядков. Ночью не сплю из-за дневных забот, а днем не дают покоя ночные кошмары. Как же после этого не курить?
67
Чилим — прибор для курения (кальян).
Эмир негромко забулькал чилимом. Пристально глядя на него, я думал про себя: «Полновластный хозяин целой страны. Никто не смеет ему противоречить. Его слово— закон, деяния — справедливость. Стоит ему поднять руку — все будет исполнено. Скажет: «Убить» — убивают. Скажет: «Сжечь» — сжигают. Достаточно одного лишь слова… Одного движения… Любой приказ беспрекословно будет выполнен. И если даже он жалуется… Чего же ожидать тогда от тех, кто окружает его?»
Эмир сильно затянулся чилимом, жадно вдыхая густой дым, и снова заговорил: