Черный квадрат
Шрифт:
Охранника на выезде с автостоянки не было. Еще пятнадцать минут назад он курил в проеме ворот, утрамбовывая валенками рыхлый снег. Теперь же ворота были заперты на замок, а двери будки распахнуты настежь.
Мне это не понравилось, хотя ничего подозрительного в том, что человек на минуту отлучился со своего поста, думая, что мой «опель» прогревается на морозе, как «запорожец» или «копейка», минут пятнадцать-двадцать. Был пятый час вечера, столичный деловой район кишел людом, и мне никто не угрожал. Потому я лишь требовательно посигналил, досадуя на то, что свидание с золотом консула оттягивавется еще на несколько минут.
Охранник не вышел, и я рванул рычаг стояночного тормоза, сделал музыку погромче и, скрестив руки на груди, стал ждать. Но меня надолго
— Эй, отец! Открывай ворота, колеса к земле примерзают!
Никакой реакции.
Дверь будки качнулась на ржавых петлях и под напором ветра захлопнулась. Я посмотрел по сторонам. Едва заметно стемнело, и большие сугробы, обступившие стоянку неприступным бастионом, отливали стылой синевой. Я не привык к московскому декабрю, когда в четыре часа уже опускаются сумерки, и в фигурах прохожих начинает угадываться сутулость, а в движениях — торопливость, и загораются автомобильные фары, свет которых выхватывает косяки метели, и в домах теплым семейным светом вспыхивают окна, и за цветными шторами движутся тени, и вдруг почувствовал себя страшно неуютно. Рассыпая во все стороны ругательства, я заглушил мотор, вышел из машины, нервно хлопнул дверью. Я уже сделал несколько шагов к ступеням будки, как благоразумие и осторожность взяли верх.
Я вернулся к машине и взял кейс. Такие вещи не оставляют даже на минуту. Их лучше все время носить с собой. А еще лучше сожрать.
На последней ступени я поскользнулся и едва не рухнул в снег со своим бесценным кейсом. Злость уже переливалась через край.
— Сторож!! — крикнул я, распахивая дверь, звенящую стеклом. — Где ты есть, черт тебя подери! Открывай ворота, или я сейчас их взорву к едрене фене!
Охранник не отозвался на мой эмоциональный взрыв. Оглядываясь по сторонам, я дошел до конца проходной, выглянул через торцевую дверь наружу. Толпы прохожих, пар над головами, слепящий свет фар. У ларьков, на витринах которых, как елочные гирлянды, светились разноцветные бутылки, подпрыгивали и толкались подростки. И никого, кто хотя бы отдаленно напоминал охранника!
Я сплюнул и подумал, что можно, в конце-концов, поставить машину на прежнее место и добраться до ближайшей гостиницы на метро. А завтра утром прийти сюда и устроить охраннику разнос. Это, как потом выяснилось, была самая мудрая мысль, которая озарила меня за последние два часа.
Не знаю, почему я именно так не сделал. Моя душа для меня не то, что потемки, а мрак могильный. Развернувшись, я пнул ногой турникет проходной и завалился в дежурку.
Ослепленный светом автомобильных фар, я не сразу увидел, что охранник лежит на диване лицом вниз, свесив левую руку и неестественно раскинув ноги. «Пьян, подлец!» — мелькнула мысль, хотя, скорее, это была последняя попытка успокоить себя и не предположить чего-нибудь более страшного.
Я склонился над затылком охранника, взял его за плечо и несильно тряхнул.
В то же мгновение я почувствовал, как мне в затылок уперся холодный металл, в предназначении которого можно было не сомневаться, и над самым ухом я услышал шепот:
— Тихо! Сейчас будем меняться. Ты мне — кейс, а я тебе — ключи от ворот.
2
Человечество еще не придумало такого ругательства, которым я хотел бы себя назвать. Я застыл в полусогнутом состоянии, все еще крепко сжимая ручку кейса. Ощущение праздника, еще только что царившее в моей душе, сменилось гнетущей тяжестью беды. Я не предвидел такого поворота событий; все произошло слишком стремительно, и вся гигантская масса моего будущего с легкостью перевернулась и рухнула в тартарары. Мне надо было всего несколько мгновений вакуума, неподвижности, чтобы прийти в себя и принять действительность. Но незнакомец, стоя позади меня, стремительно запутывал меня в сети.
Держи! — шепнул он мне, и я почувствовал, как в свободную руку ткнулся какой-то
Машину хотел угнать, — тотчас дал мне понять незнакомец, в каком дерьме я уже увяз. — И сторожа грохнул. Убийца! Давай чемодан и уноси ноги, пока не нагрянули менты.
Я успел оценить коварство и ловкость незнакомца, который всего за минуту перевел меня из разряда пострадавшего в преступники. Разум уже был не в состоянии осмыслить степень моего бедственного положения, и на его место пришел отчаянный, безумный и недалекий инстинкт самосохранения.
Я присел с такой скоростью, словно мне косой срезали обе ноги, и, когда ствол оружия скользнул по затылку и ушел вверх, с разворота, как шашкой, рубанул арматурным прутом позади себя. Кажется, незнакомец успел подставить руку и защитить голову. Я увидел лишь, как от удара он запутался в своих длинных одеждах, забился, как подранок, размахивая руками и полами пальто. Я получил в свое распоряжение то мгновение, о котором мечтал. Ударом ноги открыв дверь и отбросив прут, я вывалился в проходную и кинулся на выход.
Здесь, на вполне оживленной улице, незнакомец в пальто не смог бы преследовать меня столь откровенно, и я, перейдя на шаг, стараясь всем своим видом не привлекать внимания, быстро пошел вперед, расталкивая прохожих и хватая с сугробов снег рукой, выпачканной в крови сторожа.
Слева от меня тронулась и, не набирая скорость, покатилась за мной легковая машина. Я заметил ее краем глаза и, не тратя времени на выяснение, желают ли мне зла сидящие в ней пассажиры, свернул в первую попавшуюся подворотню, и уже там кинулся со всех ног по темным и грязным проулкам. С треском прорвавшись через холодные и острые, как колючая проволока, кусты, я выбежал на набережную и, рискуя угодить под колеса автомашин, перебежал на противоположную сторону. Только здесь я позволил себе оглянуться по сторонам и переложить кейс в другую руку.
Я понимал, что если свобода дается слишком легко, то это еще не свобода, и что на меня напали люди, наверняка хорошо осведомленные о содержимом кейса. Значит, эти люди пойдут на все.
В черной маслянистой Москва-реке, покрытой белыми пятнами льда, отражались огни домов, стоящих на другом берегу. Если бы лед закрывал все полыньи и был бы достаточно крепок, я бы обязательно спрыгнул на него, чтобы запутать следы и уйти как можно дальше от своих преследователей. Если бы я нашел открытый канализационный люк, то спрятался бы в нем. Я готов был влезть в любую щель, в любую нору, чтобы сохранить свою жизнь, подогреваемую энергией золота. Но я сам загнал себя на узкий тротуар, огражденный с одной стороны ледяной водой, и с другой — зловонным потоком автомашин, и был вынужден идти невесть куда.
Я уже владел собой, ясно осознавал случившееся. Даже если мне удастся унести ноги и затеряться в паутине московских улиц, все равно путь в гостиницу мне заказан — мерзавец в пальто вытащил из моего кармана паспорт, документы на машину, права и все деньги, которые у меня с собой были. Я мог рассчитывать только на то, что смогу дозвониться Анне, если, конечно, в этот субботний вечер она будет дома.
А что потом? Потом мне надо будет распутывать тот клубок, который в считанные минуты наплел мой недоброжелатель. На стоянке, у выездных ворот, остался мой автомобиль. В будке — убитый охранник, рядом с ним валяется арматурный прут с отпечатками моих пальцев. Это серьезно. Понадобится уйма времени и нервов, чтобы доказать милиции свою непричастность к убийству. А потом добывать новый паспорт, права, регистрационное свидетельство на автомобиль. Все это, конечно, ничтожная плата за сокровища, которые я нес в кейсе, и все же…