Черный лебедь
Шрифт:
Жене очень понравился мой дом. Да и не мог не понравиться. И неудивительно, что ей жуть как захотелось жить в нем. Это я понял по ее взгляду. Если бы между нами ничего не было, если бы мы не знали друг друга прежде, я бы сделал вид, что не заметил ее жгучий интерес к моему дворцу. Но я обратил на это внимание. И намекнул, что у нее есть возможность стать хозяйкой этого дома. А почему нет? Разве ж я не любил ее все эти годы? Разве ж я не виноват перед ней? Мы начнем все заново, мы построим новую жизнь, где не будет места постыдным воспоминаниям о предательстве Майи.
Я
Вечером мы с Женей отправились на яхту, которую я заказал давно, но получил совсем недавно. Она изъявила желание остаться на ней. Ее угнетали адресованные ей косые, недовольные взгляды прислуги.
Была яхта, было небольшое путешествие по ночному озеру, была роскошная спальная каюта. Проснулись мы с ней в одной постели. И это было воспринято как доброе предзнаменование на будущее.
Но через несколько дней появилось предзнаменование из настоящего. Меня атаковал мой родной сын. Каким-то образом он узнал, что я живу в нашем общем доме с чужой женщиной, бросил все и немедленно примчался по мою душу из Москвы. Разговор был не из приятных. Я не смог убедить сына в том, что поступаю правильно. Он психанул, сел в машину и был таков. Еще и воспитательницу моей племянницы прихватил.
– Увы, я пришлась не ко двору, – в расстроенных чувствах сказала Женя.
– Ерунда, все утрясется. Нужно время.
– Да, нужно время.
Ночь мы провели вместе, а рано утром на моем вертолете отправились в Москву. Там я оставил Женю, на время, и вернул сына – хотелось бы, чтобы навсегда.
5
Юра не скрывал своего злорадства.
– Ну и где твоя Евгения свет Эдуардовна? – язвительно спросил он.
Мне совсем не понравился его тон. Но я должен был сделать скидку на обстоятельства. Сын остро переживал гибель своей матери. И Женю терпеть не мог – как будто она была повинна в смерти Майи.
– В Москве, – стараясь держать себя в рамках, сказал я.
Признаться, далось мне это нелегко. Нервы на пределе, голова чугунная. И все из-за того, что люди Хомутова не очень хорошо спрятали трупы. И воспитательница Карины смогла выйти на след беглецов. Разбор полетов последовал незамедлительно. Этим делом заинтересовалась Москва. Беседы, допросы, следственные действия. Как будто это я убил Майю. А вели дело зубастые московские следаки, они уже вгрызлись мне в палец в попытке отхватить всю руку. Кому-то явно хотелось отправить меня за решетку. Я даже догадывался, кому.
– Когда к себе позовешь? – в том же непозволительном тоне спросил Юра.
– Когда надо, тогда и позову!
– Даже если это она убила маму, да?
– Она здесь ни при чем.
– Да? А это что такое?
Юра выложил передо мной на стол несколько фотоснимков не очень хорошего качества. На каждом – по одному ювелирному изделию. Некоторые из них я узнал. Перстни, кулон и браслет из ларца с фамильными драгоценностями.
– Откуда это у тебя?
– У меня? У меня только фотки! А кольца эти у твоей любимой Жени! Настя их нашла. У нее в квартире. И сфотографировала.
– И ты ей веришь? – нахмурился я.
Против Насти я ничего, в общем-то, не имел. Но и верить ей не желал. На святое покусилась.
– Верю! Мы вместе с ней были у Ольги Максимовны. Да, у той самой, которая тебя маме сдала. Она бы не стала тебя сдавать, если бы не Женя. Она Ольгу Максимовну подговорила, она тебя с мамой рассорила. От нее все беды. Хочешь, давай съездим к Ольге Максимовне, она в доме престарелых – все расскажет.
– Но этого не может быть! – мотнул я головой.
– Может! Твоя Женя тебе мстит! Она и с мамой тебя рассорила, и ограбление подстроила.
Юра рассказывал, рассказывал, но я ему не верил. Сначала не верил, а потом меня стали одолевать сомнения.
Тогда, в восемьдесят седьмом году, в поезде Ольга Максимовна едва на меня взглянула. Возможно, даже и не поняла, кто я такой. Но я сказал о ней Жене. А та могла воспользоваться ситуацией, чтобы разлучить меня с Майей. И если так, то она фактически добилась своего.
А драгоценности... Ведь Женя появилась лишь после того, как я нашел клад. Встретился с ее отцом, проговорился про конюшни, он сказал об этом Жене, та сделала соответствующие выводы. А я не скрывал от нее, что нашел клад. Отец, Эдуард Станиславович... А ведь неспроста он нарисовался в настоящем. Что, если Женя попросила его навестить меня? Возможно, она знала о гибели Майи, возможно, рассчитывала на освободившееся место.
Я вызвал к себе Хомутова и попросил Юру рассказать ему обо всем, что он узнал от Насти. И машина закрутилась. Первым делом я навестил Эдуарда Станиславовича, слово за слово – вытянул из него правду. Да, это Женя попросила его съездить ко мне в усадьбу.
Следователи из Москвы не сразу поверили в новорожденную версию. Да я и сам, признаться, верил в нее с большим трудом. Невозможно было представить Женю в образе коварной Гарпии. Но к делу подключились могущественные силы, и я опомниться не успел, как получил сообщение о том, что упоминаемый Настей Гоша задержан при попытке покинуть Россию. Взяли и его помощников. Один из них раскололся.
Гоше предъявили обвинение, закрыли в Бутырке. По закону я мог встретиться с ним только в порядке обычного свидания. Но я задействовал свои связи, и мне позволили встретиться с ним в помещении для допросов. Хотелось заглянуть в глаза человеку, который так долго и подло гадил мне. Ведь из-за него же я мотал срок длиною в четыре года.
Каково же было мое удивление, когда в этом человеке я узнал того самого лысого выродка, которого не добили на той первой моей разборке. Я был виноват в том, что он ушел оттуда живым. Я был виноват перед Майей.