Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945
Шрифт:
Час спустя начинается церемония посвящения новичков в члены гитлерюгенда.
По резкому свистку шесть шарфюреров (Scharf"urer) местной группы Зомстера выступают вперед и образуют полукруг у подножия трибуны.
Затем от фланговых формирований отделяются по шесть знаменосцев и движутся в направлении парней из группы Зомстера. Когда они становятся лицом к лицу, резкая команда приводит их в стойку «смирно».
Берлми, дирижер оркестра, подает знак.
Волнующая, величественная и раскатистая мелодия песни о Хорсте Весселе сопровождает
Посерьезневший Шир, глядя прямо перед собой, произносит соответственные слова клятвы.
Все шарфюреры, положив указательный и средний пальцы на древка знамен, повторяют за ним:
– Клянетесь ли вы в том, что, подобно своим предкам, рыцарям священной Германской империи, будете всегда помогать другим немцам, которые являются вашими братьями? Будете ли вы бесстрашно защищать женщин и детей? Готовы ли помогать другим в беде? Готовы ли целиком посвятить себя идеям немецкого дела?
– Клянемся!
Рев голосов заполняет просеку, несется ввысь среди темных сосен, заглушая птичий щебет и жужжание насекомых. Клятва хранить верность четыре года несется эхом от дерева к дереву, от долины к долине, постепенно затихая на берегах текущей вдали реки Хафель.
– Клянетесь ли вы в любых условиях и даже при угрозе смерти сохранять верность клятве, которую дали своим руководителям, стране и фюреру – канцлеру Адольфу Гитлеру?
– Клянемся!
Берлми снова поворачивается к оркестру.
Начинают играть трубы, саксофоны и флейты, бить барабаны. Они исполняют волнующую песню Deutsch mein Bruder («Немец мой брат»), за которой следует мощная, торжественная мелодия Deutschland "uber alles («Германия превыше всего»).
Длинная трель свистка, и все закончено…
Шир снова салютует, подняв правую руку в приветствии. Он быстро спускается по ступенькам с трибуны и садится в «Опель-капитан». Почти одновременно машина трогается с места.
Толпа уже рассеялась. Она необычно молчалива.
Некоторое время мы не можем говорить, стараясь сохранить в памяти все, что происходило, подобно фотоизображению в объективе.
Лишь когда Ранке начинает орать как сумасшедший, мы покидаем ряды.
Мне кажется в этот момент, что Ранке совершил святотатство, что он разбил прекрасную и вечную мечту, мечту, которая вознесла нас под мелодии труб и звон литавр к вершинам славных подвигов, совершенных отцами и дедами на Марне (в 1914 и 1918 гг. – Ред.) и под Седаном. (В 1870 г., где капитулировала французская Шалонская армия Мак-Магона вместе с императором Наполеоном III. – Ред.) Мечту, которая позволила нам увидеть собственными глазами героическую атаку «уланов смерти», несущихся на врага с пиками наперевес.
Стиснув зубы и сжав пальцами кинжал, я повторяю слова надписи, выгравированной на рукоятке:
– Treue bis auf dem Tod (Преданный до смерти).
Именно это первое значительное событие в моей взрослой жизни
Вначале я хотел написать в форзаце тетради прекрасным готическим шрифтом «Журнал записей молодого немца о своей эпохе». Поразмыслив, решил, что это слишком претенциозно. Поэтому отказался от какого-либо заголовка.
Большинство курсантов школы Шиллера вели подробные записи всех своих мыслей и поступков. До сих пор я считал это смехотворным занятием или, в лучшем случае, пустой тратой времени.
Но затем изменил свое мнение.
Возвратившись воскресным вечером домой из Хафельского леса, я рассказал отцу о своем намерении. Отец рассмеялся и явно счел меня глупым юнцом. Он ничего не понял и в своем возрасте вряд ли был способен повысить свои интеллектуальные способности…
Отец всегда был чем-то недоволен, сварлив и озлоблен. Возможно, потому, что с возрастом понял: в основном его жизнь не удалась.
Мой дед был почтальоном, и, поскольку имел четырех детей, отцу не было позволено завершить образование. У него было нелегкое детство с начальным образованием и чередой скучных малооплачиваемых работ. Жалкая карьера, тоскливая жизнь, гнусное существование.
Его беспокоила лишь одна мысль: кто завтра будет кондуктором на пассажирских поездах на железной дороге Киль – Берлин? Причем кондуктором в вагонах второго класса! Вот таким был мой отец. Поразительно, с каким трудом родители приходят к пониманию того, что их заурядное жизненное положение оказывает сильное влияние на поведение и мировоззрение их детей.
Таким образом, убогий образ жизни отца, естественно, способствовал формированию у меня многих комплексов. Какое ужасное унижение общаться с друзьями, происходящими из семей, которые по социальному статусу выше положения твоей семьи!
Карл фон Рекнер, Михаэль Стинсман, Мици Брюдле и другие…
– Но разве ты не придешь, Петер Нойман, в воскресенье к нам домой? Мы прекрасно проведем время!
Пошли они к черту! Почему я должен принимать их приглашения только для того, чтобы они продемонстрировали превосходство своего социального положения и роскошную обстановку у них дома?
К тому же тот, кого приглашают, должен возвратить долг гостеприимства.
Но как я смогу пригласить на Хейлигенгассе, 37 Карла, Михаэля или Мици?
Моя мать, с вечно мокрыми руками, покрасневшими от стирки, принимая сына полковника, графа фон Рекнера, должна будет вытереть руки о фартук, прежде чем пригласить его в свою убогую кухню…
Я предвижу все это.
– Входите, дорогой! Я только уберу белье с плетеного кресла, и вы сможете сесть…
Лена, смешная девчонка!
Ей восемнадцать лет, на год больше, чем мне. Блондинка с узким лицом, с телом, отвечающим необходимым параметрам, и, помимо всех этих чудных качеств, обладающая таким обворожительно стервозным характером, какого я не встречал прежде.