Черный охотник (сборнник)

Кервуд Джеймс Оливер

Руки юноши бессильно опустились. Не успел он дать себе отчет в прочитанном, как в дверь снова постучали.

Глава IV

Поцелуй Нанси Лобиньер

То, что произошло в течение ближайших нескольких минут, навсегда запечатлелось в памяти ошеломленного Давида. У него было такое ощущение, словно ему нанесли страшный удар, который одновременно оглушил его и душевно и физически. Тот факт, что Анна видела, как он целовал Нанси Лобиньер; мысль о том, что означало для Анны это открытие; сознание,

что теперь между ними разверзлась пропасть, — все это отняло у него способность говорить и логично мыслить.

Он сперва было привстал, а потом снова опустился в глубокое кресло и вдруг заметил, что в одном конце комнаты стоит Нанси Лобиньер, а в другом — Пьер Ганьон.

Несмотря на свое состояние, Давид отдавал себе отчет в том, что Пьер, его друг Пьер, сильно возбужден и чем-то встревожен; тем не менее он продолжал сидеть, не шевеля ни одним мускулом, все еще держа в руке письмо Анны Сен-Дени.

Нанси протянула Пьеру обе руки, так же приветливо, как раньше своему гостю с Ришелье. Радостная улыбка мелькнула было на ее губах, но внезапно она обратила внимание на выражение лица Пьера Ганьона.

Было очевидно, что он долго бежал. Дыхание с шумом вырывалось из его груди. Пуговицы его изящного кафтана не были застегнуты, на нем не было галстука, а в глазах у него было столько же отчаяния, сколько растерянности во всем облике.

— Где Давид? — спросил он первым делом, обращаясь к Нанси и сверкая глазами.

Нанси указала ему на кресло, в котором сидел Давид Рок с выражением безнадежности в лице. Молодой охотник поднялся навстречу своему другу, и тот сейчас же подбежал к нему. Он заметил скомканный лист бумаги в руках Давида, и усмешка скривила его губы. Он протянул молодому охотнику другой листочек бумаги, на котором Давид прочел:

«Дорогой Пьер! Я умираю. Приходите скорее к Анжеле Рошмонтье.

Анна Сен-Сен-Дени

Листочек бумаги выпал из рук Давида. Анна умирает! Кровь застыла в его жилах! Пьер поднял листок, взял из рук Давида второе письмо и подал оба Нанси Лобиньер. Та прочла сперва письмо к Давиду, затем послание к Пьеру и, к великому ужасу, негодованию и изумлению обоих молодых людей, она весело расхохоталась.

— От чего она умирает, Пьер? — спросила она.

— От разбитого сердца! — бешеным голосом крикнул тот. — Когда я пришел к ней, она тотчас же отправила меня перехватить гонца, с которым она послала это письмо Давиду. Она раскаялась в свое поступке тотчас же после того, как гонец ушел. Анна — чудная девушка, вот что! А вы…

— Мне очень жаль, Пьер, — с ласковой улыбкой ответила Нанси. — Но им не следовало заглядывать ко мне в окна. К тому же, каким образом Анна узнала, что это был именно Давид?

— Потому что она видела его с вами, когда вы стояли в обществе капитана Талона и его друзей.

— О! И тогда Биго, конечно, остановился или, возможно, даже повернул назад, чтобы посмотреть, не случится ли что-нибудь интересное.

— Этого я не знаю. Она даже не позволила мне остаться достаточно

времени, чтобы я мог толком все узнать. Она хочет скорее видеть Давида. Где его шапка?

— Но он еще не ужинал, Пьер, — запротестовала Нанси. — И, помимо того, я хочу познакомить его с моим отцом, который через полчаса будет, наверное, здесь. Что же касается Анны, то пусть она немножечко поплачет, — это ей принесет пользу: слезы, я заметила, ей очень к лицу.

* * *

Нанси, ласково улыбаясь, глядела на Пьера Ганьона, который чувствовал, что горло его конвульсивно сжимается. Не обращая на него внимания, девушка повернулась к Давиду и взяла его холодные пальцы в свои теплые руки.

— Вы очень спешите, Давид? Вы хотите скорее увидеть Анну, не правда ли?

— Да, — ответил юноша. — Я должен спешить.

— И у вас не останется злого чувства против меня?

В глазах Нанси светился лукавый огонек, которого не видел Пьер Ганьон.

— Вы — мой лучший друг, — ответил Давид. — Я только жалею…

В глазах Нанси выразилось еще больше нежности, когда она убедилась, что ее гость не решается закончить фразу. Что же касается Пьера, то она, казалось, совершенно забыла про него.

— Настанет день, Давид, когда вы не будете жалеть — ни о том, что поцеловали меня, ни о том, что Анна увидела нас в окне. В скором времени вы сами признаетесь мне, что рады этому. А пока что я хочу, чтобы вы безгранично верили мне, и помните также, что я сказала вам сущую правду: до сих пор я никогда так не целовала ни одного мужчину — кроме одного.

Было очевидно, что последние два слова предназначались главным образом для ушей Пьера Ганьона.

— И эти два поцелуя, Давид, я не взяла бы назад, если бы даже могла. — Нанси круто повернулась и воскликнула: — Милый Пьер!

Не обращая внимания на ярость, светившуюся в глазах последнего, она снова поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его. В следующее мгновение она уже исчезла за дверью, и молодые люди услышали, что она беспечно поет какую-то песенку.

— Черт меня возьми! — сорвалось с уст Пьера Ганьона, и после этого вплоть до дома Анжелы Рошмонтье он не произнес ни одного слова.

Когда они подошли к дому Рошмонтье, Пьер сказал:

— Теперь я покину тебя, Давид. И когда ты освободишься, Анжела пошлет кого-нибудь из слуг, чтобы указать тебе, где я живу.

И, даже не попрощавшись со своим другом, Пьер Ганьон повернул назад и скрылся.

Анжела Рошмонтье сама открыла дверь Давиду и сказала:

— Я очень рада, что вы пришли. Я не знаю, что такое случилось с Анной, но, должно быть, что-то страшное. Я очень рада, что моих родителей нет дома, а то не обошлось бы без расспросов. Пройдите в мою спальню — она там.

В течение нескольких секунд Давид стоял перед дверью, не решаясь шевельнуться. Наконец он поднял руку и постучал — один раз, второй, третий… Никакого ответа. Только тогда, когда он еще громче постучал в четвертый раз, изнутри послышался звук, походивший на заглушенные рыдания.