Черный передел
Шрифт:
Два послушника в коричневых рясах запирали ворота на ночь. В беседу с ними вступил Чернозуб. Оказалось, русский язык им немного знаком, хотя по национальности они – армяне. Служители монастыря никак не могли взять в толк, почему православные одеты точно басурмане. Сложную проблему решили пятьдесят акче с троекратным крещением лба и уверение в том, что татарские кафтаны и чалмы – не более чем маскировка от здешних разбойников, с началом мятежа Бахадыр-Гирея распоясавшихся окончательно.
Бесспорно, монастырь святого Климента знавал лучшие времена. Он возник где-то в XI–XIII столетиях, когда у Каламитского залива стоял процветающий город-порт
К XII веку здесь было уже восемь наземных и пещерных церквей, соединяющихся между собой подземными коридорами, а также около двухсот других помещений и сооружений. Согласно легенде, первый пещерный храм вырубил в скале собственными руками святой Климент, римский епископ, сосланный в Каламиту императором Траяном за проповедь христианства.
Потом и монастырь, и город, и крепость на скале пережили немало событий, по большей части – печальных и трагических.
В 1434 году здесь побывали генуэзцы. Крепость они взяли штурмом, город сожгли, монастырь разграбили. Трудолюбивые феодориты – основатели поселения – восстановили их. Но в 1475 году появились новые захватчики – турки. Их нападения, поддержанного татарами, отделившимися от Золотой Орды, княжество Феодоро уже не выдержало. Это государство исчезло с карты Крыма, словно превратившись в пыль под сапогами воинов ислама.
В крепости обосновался турецкий гарнизон. Вместо феодоритов в домах на берегу залива поселились греки и армяне. В удобную гавань снова стали заходить купеческие корабли из Средиземноморья. Торговля понемногу набирала обороты. У прихожан завелись деньги. Вместе с верующими из пепла поднялась и обитель святого Климента.
Последний удар пришел с той стороны, откуда крымские христиане его не ждали. Россия провела переселение греков и армян с полуострова на свои земли у Азовского моря. Инкерман наполовину опустел, опустел и монастырь. Но жизнь еще теплилась в нем. Монахи надеялись, что сюда рано или поздно придут русские. Они в 1777–1778 году уже видели полки и батальоны великой царицы, защитившие город от вторжения турецкого десанта.
Подданные Екатерины Великой не дадут погибнуть христианской святыне. Явятся новые прихожане, загорятся свечи в ныне запертых церквях, зазвучат проповеди пастырей, ударят колокола, оживут священные лики на иконах…
Обо всем об этом говорил Аржановой отец Гермоген полтора года назад. Что такое восемнадцать месяцев для мест, где время текло столетиями и будто бы вдруг остановилось?
Анастасия, заняв комнату в монастырской гостинице, переоделась в юбку и кофту, накинула на плечи легкую кружевную накидку и пошла искать священника. Она была уверена, что отец Гермоген продолжает жить здесь и будет рад их встрече.
Действительно, он сразу вспомнил русскую путешественницу и удивился переменам в ней. Осенью 1780 года он вроде бы, разговаривал с богатой дамой, а теперь перед ним стояла скромная молодая женщина, больше похожая на служанку. Но из сумочки она, как и в тот раз, извлекла горсть золотых монет и пожелала внести лепту на обновление храмов монастыря. Отец Гермоген засуетился, нашел закрытую на ключ коробку для сбора пожертвований, из-за редкого употребления запрятанную среди книг, и услышал, как звонко стукнули о ее жестяное дно полновесные червонцы.
– Значит, вы не забыли наши края? – начал разговор священник, с некоторым усилием вспоминая церковно-славянский.
– Я мечтала вернуться, и вот я – здесь.
– Летом море еще красивее, – сказал он.
– Позволите ли вы мне снова помолиться в храме Святого Климента, что вырублен в скале? В тот раз молитва принесла мне удачу.
– Я открою церковь для вас.
– Сегодня или завтра?
– Пожалуй, завтра. Но рано утром.
– Буду весьма признательна.
– Идите с Богом, дочь моя, – отец Гермоген протянул ей руку, и Аржанова коснулась губами перстня на его безымянном пальце, украшенном крестом и монограммой «ИХ» – «Иисус Христос».
Ночь она спала отлично и утром, едва забрезжил рассвет, уже была на ногах. Хождение по пещерным лестницам и коридорам ее не напугало, хотя сейчас они и вовсе казались слишком таинственными, если не страшными. Священник взял с собой фонарь, который являлся здесь единственным источником света.
Перед встречей с отцом Гермогеном она, правда, задумалась, не взять ли с собой Гончарова: не привести ли его в древний храм на молитву за успех дела. Но что-то остановило ее. Не друг он ей пока, не боевой товарищ, и нет нужды выставлять напоказ сокровенные чувства, которые она испытает в церкви святого Климента. Дистанция существует, и это к лучшему. Она припадет к иконе, сама попросит поддержки для всех: для верных ее слуг и храбрых кирасир, для одинокого путника, разделившего с ней испытания…
Отец Гермоген, повернув ключ в замке, телом навалился на тяжелые створки дверей. Они поддались тяжело, со скрипом. Из темноты штольни Аржанова вновь увидела просторный зал с шестью колоннами. Храм постепенно наполнялся светом, льющимся из окон, расположенных в правой стене. Солнце всходило, и косые его лучи проникали в помещение. Начинал блистать золотом великолепный иконостас, стали вырисовываться настенные росписи.
Детали старинного и богатого убранства церкви святого Климента выступали все четче, все сильнее.
Несколько раз перекрестившись, Анастасия благоговейно ступила через порог. Священник уже ходил по залу, зажигал свечи, расставлял их перед иконами. Главной иконой в храме, конечно, был портрет самого святого, изображенного во весь рост, в епископской мантии. Правой рукой он, однако, указывал на инструменты у своих ног, похожие на кирку, долото, молоток и лопату.
Как и обещал, отец Гермоген отслужил в церкви молебен. Став на колени перед иконой, она горячо молилась. Она просила у святого вразумить вероотступника Кирилла Никонова, оборонить в морской дороге от Инкермана до Керчи белого мага, а ей дать силы для борьбы с Казы-Гиреем…
Но перемены все же происходят даже в таких тихих и глухих местах, как Инкерман-Каламита. На пристани не нашла она с Чернозубом прежнего их знакомца грека Петраса Вардинаса, сухого, длинного, как жердь, горбоносого, с веселыми карими глазами. Его фелюга стояла на месте, но управлялся в ней молодой парень, отдаленно похожий на прежнего владельца. История черноморского моряка Петраса ничем особенным не отличалась. Этой зимой, попавши в шторм, стал убирать паруса, неловко повернулся и получил удар реей по спине. С тех пор Петрас не может ходить, лежит дома, а фелюгу передал старшему сыну Василевсу. Он с удовольствием послужит господам. Путь от Инкермана в Херсонес недолог, и если они заплатят восемьдесят акче, то судно будет в их распоряжении целый день.