Черный пробел
Шрифт:
Глава 9
Маховиков отшвырнул одеяло и мягким кошачьим движением спрыгнул с кровати на пол. Затаив дыхание, он прислушался. Наверху скрипнула дверь. Маховиков бесшумно натянул брюки и сунул в карман пистолет. Затем он на цыпочках прошел по квартире, стараясь не наступить на спящих подпольщиков, и начал осторожно подниматься по лестнице. Наконец он очутился перед дверью в свой кабинет и окончательно убедился в том, что его план удался: в щель под дверью пробивался слабый свет потайного фонаря. Редактор вытащил пистолет и, взводя курок, одновременно ударом ноги распахнул дверь. Он увидел то, что и ожидал увидеть: согнувшись, инженер Ручкин копошился в ящике письменного стола. Когда распахнулась дверь, Ручкин резко обернулся, и его сытое лицо исказила гримаса ужаса. В дверях, безмолвный, обнаженный до пояса, так что было видно, как он исхудал, стоял Маховиков с пистолетом, направленным на предателя, стоял, как воплощение возмездия. «Вот вы и попались наконец, гражданин Ручкин или как вас там», — негромко произнес Маховиков. Псевдоинженер хотел что–то ответить, но лишь конвульсивно сглотнул слюну, глядя как завороженный на пистолет в руке Маховикова. Редактор вскинул пистолет и выстрелил в потолок. Предатель дернулся, взвизгнул и замочил штаны. Внизу этот выстрел также породил некоторое смятение: послышался шум, топот, кто–то закричал: «Облава!», кто–то высадил раму, готовясь прыгать в окно. «Ко мне, друзья!» — крикнул Маховиков. На некоторое время внизу воцарилась тишина, а затем раздался топот множества ног, поднимающихся вверх по лестнице. Подпольщики, увидев в комнате столь странную картину, не решились войти и столпились в дверном проеме. Старый редактор обернулся к ним. «Удивляетесь? — с горечью спросил он. — Не удивляйтесь. Вот он, предатель! Это он выдал наших лучших товарищей, он провалил столько отличных явок. Вдобавок этот мерзавец пытался посеять раскол в наших рядах с помощью своей, беспринципной демагогии…» «Но откуда вы узнали все это?» — послышались вопросы из толпы подпольщиков. «Мой план был крайне прост, — с достоинством заявил Маховиков. — Я рассуждал следующим образом: проваливаются явки в разных концах города. Если бы предатель был рядовым членом организации, провалы происходили бы где–то в одном районе и вскоре кончились бы, так как рядовые бойцы знают явки только в своей части города. Следовательно, действует кто–то из руководства. И тогда я пошел на решительные меры. Сыпнякова еще нет в городе, а я сказал, что он прибыл и принес мне план дислокации отряда Жилина. Для врага овладение этим планом — вопрос жизни и смерти. Резиденту приходилось идти на риск, тем более что до сих пор ему все сходило с рук. А теперь не сошло!» Во время речи Маховикова Ручкин понемногу приходил в себя. «Я возмущен! — крикнул он, стоило Маховикову на мгновение замолкнуть. — Меня на каждом шагу преследуют здесь какими–то странными подозрениями! Я поднялся сюда~ подышать свежим воздухом, и этого оказалось достаточно, чтобы возвести на меня поклеп. С меня довольно! Я выхожу из организации!» «На тот свет», — мрачно сказал Маховиков. Он подошел вплотную к изменнику. «А отмычки тебе зачем? Тоже дышать свежим воздухом? — ядовито спросил он и кивнул подпольщикам на Ручкина: — Обыскать!» Тщательный обыск не дал никаких результатов. Редактора это удивило. «Неужели при нем нет никаких доказательств его связи с бандитами?» — бормотал Маховиков, задумчиво оглядывая фигуру Ручкина, стоявшего перед ним в одних трусах. Внезапно взгляд Маховикова упал на ботинки изменника с чрезмерно высокими каблуками, и редактор хлопнул себя по лбу. В самом деле, он едва не забыл об отвинчивающихся каблуках, этом излюбленном бандитском тайнике. «А ну снимай ботинки!» — скомандовал Маховиков. Ручкин задрожал. «Снимай, говорю», — и Маховиков с угрозой помахал пистолетом. В каблуках действительно оказались тайники. В одном из них подпольщики обнаружили мандат за личной подписью Ганюка с предписанием для бандитских главарей «подателю сего оказывать всяческое содействие». Во втором были ампулы, — видимо, с цианистым калием. «Ну что ж, — негромко произнес редактор, — по–моему, все ясно. Идем», — бросил он предателю и, пропустив его вперед, двинулся вслед за ним. Они спустились в погреб. Там Лжеручкин молча рухнул на колени и пополз к Маховикову. «Не убивайте! — завопил негодяй, — пощадите! Я расскажу все, что знаю!» «Где полковник Зубов?» — грозно спросил редактор. «Не знаю, клянусь честью, не знаю!» — вопил изменник, колотясь головой о стену, плача и стеная. «Как можно клясться тем, чего не существует?» — в недоумении спросил Маховиков. А Ручкин, видимо, совсем обезумел, в его хриплых выкриках не слышалось больше не только обыкновенного достоинства, но и вообще ничего человеческого. Пора было уходить — о явке, несомненно, знали бандиты. Подпольщики, столпившиеся у люка в погреб, услышали внизу выстрел, и вслед за этим из люка появился Маховиков. Выбравшись наверх, он прошел к умывальнику и тщательно вымыл руки с мылом. «А теперь уходим, — сказал он, по вернувшись к своим товарищам. — Идти по одному. Я выйду последним».
Глава 10
Полковник Зубов сидел в своем убежище до наступления темноты. Когда стемнело, он перебрался поближе к явке и спрятался в кучах мусора, наваленных у забора. Медлительно потянулись часы. Полковник поеживался от ночного холодка. Он уже решил, что в эту ночь никто не придет, как вдруг различил во тьме неясную фигуру. Человек приблизился к забору, огляделся, отодвинул доску и, приглушенно свистнув, пролез в дыру. Вслед за ним туда же проскользнули еще несколько человек. Полковнику показалось, что последнего он где–то видел. «Наверное, товарищ из железнодорожных мастерских», — подумал Зубов и хотел броситься вслед за ним, но раздумал. «Это я всегда успею», — решил он и остался понаблюдать, нет ли опасности. Предосторожность оказалась не лишней. Через некоторое время из мрака донеслись голоса — к дыре в заборе приближалась, крадучись, новая группа. Полковник разобрал обрывок фразы: «Тихо, урки, будем окружать…» Вслед за этим мимо Зубова вдоль забора прошло несколько сутулых фигур. Полковник пригнулся, лихорадочно соображая, что делать. Просто поднять пальбу было опрометчиво — в суматохе подпольщики могли бы растеряться и понести потери. Следовало попытаться незаметно проникнуть в дом. Зубов осторожно пополз к дыре, но там уже маячили два бандита. Он повернул назад и в подходящем месте решительным прыжком перемахнул через забор. Приземлился он почти бесшумно и, присев на корточки, принялся вслушиваться в ночную тишину. Вокруг было темно и тихо, только в траве у насыпи стрекотали кузнечики. Их монотонная музыка навеяла на полковника грустные мысли. «Вот ведь, живут такие существа, — размышлял он, — у людей борьба, страдания, а им хоть бы что… И если убьют кого–нибудь, вот, например, меня, все так же они будут стрекотать…» Но тут же полковник одернул себя: «Теперь не время для меланхолии! Долг прежде всего!» И он снова вперил взгляд в темноту. Через некоторое время, окончательно убедившись, что его не заметили, он стал крадучись пробираться к дому. Путь ему преградил большой куст смородины. С наслаждением вдыхая аромат его листвы, Зубов на секунду отвлекся и вдруг натолкнулся на человека, сидевшего на корточках за кустом. «Тс–с–с!» — зашипел тот на полковника неизвестный. Это был бандит: Зубов успел нащупать знакомое сукно милицейского кителя. Негодяй, видимо, принимал полковника эа своего. «Спички есть?» — спросил он, не оборачиваясь. «Заметят», — прошептал полковник. «Плевать, сейчас все равно брать будем», — ответил бандит. Он повернулся к полковнику, вставил в рот папиросу и чиркнул спичкой из коробка, который ему протянул Зубов. В дрожащем свете спички он поднял глаза на полковника, и лицо его исказила гримаса ужаса. Папироса выпала у него изо рта, из разжавшихся пальцев выпала спичка. Зубов тоже узнал его — это был Штукман. Негодяй вскочил и со звериным воплем ринулся прочь, куда–то в заросли малины. Полковник не теряя времени рванулся к дому. «Держи его!» — орал из кустов Штукман. Полковник тяжелым пинком сорвал дверь с крючка и ворвался в темные сени. Тут же навстречу ему грянул пистолетный выстрел, вспышка ослепила полковника и пуля, взвизгнув, обожгла ему мочку уха. «Не стрелять, свои!» — рявкнул полковник. «Товарищ Зубов!» — ахнул кто–то. «Да, я — Зубов! Товарищи, без паники! Дом окружен, будем прорываться к насыпи. Всем держаться за мной, ориентироваться на свисток». Этот свисток, память о тревожной молодости, полковник сохранил во всех переделках. «Вот ты и пригодился мне, старый дружище», — с грубоватой лаской шептал Зубов, любовно поглаживая свисток, который повесил себе на грудь. Вся эта сцена в сенях длилась не более минуты. Вокруг дома уже гремела пальба. Подпольщики начали выбрасываться в окна. Полковник вскочил на подоконник в тот момент, когда в оконном проеме появились плешивые головы двух бандитов. Два хрустких удара рукояткой «ПМ» — и все было кончено. Но, спрыгнув на землю, Зубов угодил в чьи–то недобрые объятия. Наугад он нанес удар туда, где должен был находиться живот противника. Сдавленный хрип показал, что полковник не промахнулся. Поодаль несколько бандитов при свете карманного фонарика топтали Маховикова. Зубов свалил их из пистолета, помог редактору подняться, и они бросились бежать через сад, опрокидывая встречных бандитов и оглашая ночь трелями милицейского свистка. В рядах бандитов этот знакомый звук посеял панику, и часть их побежала к насыпи по картофельной посадке. Бандиты, засевшие на полотне, приняли их за прорывающихся подпольщиков и открыли по ним кинжальный огонь. Тем временем Зубов повел людей несколько наискосок от явочной квартиры, оставляя позади суматоху, вопли, грохот перестрелки. Отряд огородами двинулся вперед. Зубов понимал, что на насыпи наверняка расставлены бандитские посты, и, выбрав место для перехода, приказал всем ждать, а сам вместе с Маховиковым полез на насыпь. Подпольщики, ожидавшие внизу, слышали, как там кто–то глухо вскрикнул, затем — короткая возня, хрип, и вновь стало тихо. Полковник и Маховиков спустились вниз. «Инструкции таковы, — начал полковник, вытирая о пучок травы лезвие финского ножа, — товарищ Маховиков должен завтра встретить лейтенанта Жилища, которому организацией передан приказ о перемещении в город. Не могу не одобрить вашей инициативы, товарищи, момент выбран весьма удачно. Со мной пойдут Молотов и Шестернев, остальные — к своим ячейкам. Оповестить на местах, что сигналом к выступлению будет… — полковник на мгновение задумался, — будет красный флаг на трубе электростанции. Как только центр получит сведения, что отряд Жилина занял исходные позиции, наш человек вывесит сигнал. Все знают первоначальные объекты атаки в своих районах?» «Все», — откликнулись подпольщики. Беседа была деловитой и сухой, а не этого им хотелось. «А как же вы бежали, товарищ полковник?» — раздался чей–то несмелый голос. «Как я бежал…» — грустно произнес полковник и замолк, понурив голову. Перед его глазами вновь пронеслись все невероятные события того дня, а затем он вновь увидел гордое и печальное лицо Вареньки в момент их расставания в коридоре УВД. С тех пор судьба смелой девушки оставалась неизвестна Зубову, но образ ее все чаще появлялся перед ним, заставляя полковника клясть себя за слепоту и жестокость. «Мне помогли друзья», — негромко ответил Зубов. В это время стрельба стала перемещаться к месту, где расположился отряд, и полковник воспользовался этим, чтобы прервать тяжелый для него разговор. «Нам пора уходить», — сказал он, и подпольщики начали расходиться. Зубов с двумя товарищами направился в тот самый гараж, где он когда–то скрывался вместе с лейтенантом Жилиным.
ЧАСТЬ 6
Глава 1
Подробный доклад о побеге полковника Зубова Ганюк выслушал, лежа на кушетке, пока Штукман мазал ему обваренный живот какой–то мазью из банки с отклеившейся этикеткой. Ничего более подходящего в УВД найти не удалось. Докладывала все та же злополучная старуха. С ее помощью удалось более или менее достоверно восстановить цепь событий того вечера, так как сам Ганюк абсолютно ничего не помнил. Смазав Ганюку живот и забинтовав его вкривь и вкось, Штукман и старуха удалились, оставив своего главаря наедине с бутылкой портвейна. Некоторое время Ганюк неподвижно лежал на спине, угрюмо глядя в потолок, глотая портвейн из горлышка и чувствуя, что живот начинает припекать все сильнее и сильнее. Наконец жжение стало невыносимым. Ганюк издал душераздирающий вопль, вскочил, сорвал с себя бинты и, прыгая по комнате, принялся крушить посуду и мебель. Затем он вылетел в коридор и с угрожающим ревом помчался по направлению к комнате Вареньки, сметая все на своем пути. Ворвавшись к Вареньке, он стал дубасить ее своими кулачищами. Варенька спаслась только тем, что заперлась в уборной. Попытки Ганюка высадить дверь не увенчались успехом. «Ну погоди, зараза! Я до тебя еще доберусь!» — прорычал он и удалился. Повстречав в коридоре Финкеля, Ганюк потребовал у него бочку с холодной водой и бревно. По странной случайности и то, и другое удалось обнаружить в подвале УВД. Бочка служила для соления огурцов, а на бревне рубили головы пленным подпольщикам. Когда бочку наполнили водой, Ганюк забрался туда, чтобы унять жжение, терзавшее его обваренный живот, и велел нести себя в комнату Вареньки. Следом за ним двигались восемь бандитов, тащивших бревно. Заслышав шаги в коридоре, Варенька снова заперлась в уборной. Бандиты принялись раскачивать бревно и с громким уханьем бить бревном в дверь. Ганюк из бочки мрачно следил за этой процедурой. Когда наконец дверь рухнула и бандиты с гоготом выволокли из уборной отчаянно сопротивляющуюся Вареньку, глаза Ганюка засветились злобным торжеством. «Бросить ее в карцер!» — распорядился он и добавил: «Для начала всыпать этой дуре двадцать пять горячих, чтобы недели две сидеть не могла». Когда презрительно хохотавшую Вареньку увели, негодяй погрузился в раздумье. Впрочем, оно было недолгим. «В лифт», — приказал он. В последнее время Ганюк от скуки полюбил кататься на лифте в высотных домах в центре города. Особенно ему нравилось ощущение, когда лифт со свистом устремлялся вниз с верхнего этажа. Бандиты, составлявшие свиту Ганюка, усевшись на пол лифта, развлекались игрой в сику. Если кто–то из жильцов останавливал лифт на промежуточном этаже, собираясь ехать по своим делам, его втаскивали в кабину и подвергали всевозможным издевательствам.
Вообще в эти дни разложение в среде бандитов достигло своего апогея. Как бы предчувствуя надвигающееся возмездие, мерзавцы напоследок стремились взять от жизни все. В ресторане «Прибой» ежедневно устраивались разнузданные оргии. До рассвета пустынные кварталы вокруг ресторана оглашались звоном посуды, пьяными воплями и визгом женщин. Бандиты обнаглели до того, что в поисках женщин нагишом выбегали из ресторана и кучками слонялись по близлежащим улицам. В бандитской газетке «Уркаган» ежедневно печатались десятки указов за подписью Ганюка. Так, например, было объявлено о мобилизации населения на принудительные работы по сооружению грандиозного па- мятника Ганюку и его ближайшим подручным. На пьедестале изваянные из гранита Жереп, Хряков и прочие уголовники снизу вверх взирали на огромную фигуру Ганюка, как любящие дети на отца. В городском парке большую часть деревьев варварски вырубили, а на их месте заложили новый ресторан, который должен был потрясать примитивные души бандитов невероятной роскошью, хотя непредвзятого наблюдателя он потрясал прежде всего своей безвкусицей. Весь город поделили на секторы, в каждом из которых имелся бандитский «старшой». Каждый старшой распоряжался в своем секторе совершенно бесконтрольно, донимая население поборами и отвратительным хамством. Не обходилось, разумеется, и без присущей уголовному миру междоусобной грызни: так, бандита Глотова по кличке Утюг по приказу Ганюка, который давно его недолюбливал, сварили живьем в котле на площади Уголовного кодекса. Пока в городе творились все эти вопиющие безобразия, партизанский отряд лейтенанта Жилина подошел к предместьям и расположился в лесу. В город ушла разведка. Над головами негодяев неотвратимо сгущались тучи возмездия.
Глава 2
Валера Сыпняков торопливо пересек улицу и скрылся за углом. Там он остановился и еще раз огляделся по сторонам. Улица в этот ранний час была пустынна. Впереди угрюмой, громадой высилось здание электростанции. Валера подошел; к кирпичной стене без окон и, цепляясь за выбоины, с кошачьей ловкостью вскарабкался на крышу. По крыше ок подошел к трубе и посмотрел вверх. Труба уходила в головокружительную высоту и, казалось, раскачивалась в пасмурном небе. Усилием воли подавив робость, Валера по ржавой лесенке быстро полез наверх. Очутившись на самом верху, он извлек из–за пазухи красное полотнище и принялся привязывать его к укрепленному в кирпичах железному стержню. Наконец полотнище затрепетало на ветру. Только тут Валера позволил себе посмотреть на землю. Открывшаяся бездна, казалось, властно потянула его вниз. Валера замотал головой и крепче вцепился в холодные кирпичи. Но в этот миг его внимание привлекло какое–то движение. Он напряг зрение и ясно увидел, что внизу мечутся какие–то люди. Один из них, видимо главный, стоял на бочке из–под горючего и размахивал руками. Повинуясь его жесту, кучка людей (теперь Валера разглядел, что они были в милицейской форме) бросилась куда–то в сторону и через некоторое время вернулась, катя перед собой компрессор. Несколько бандитов, волоча за собой шланг, полезли на крышу, и вскоре до Валеры донеслась звонкая дробь отбойного молотка, подгрызающего трубу снизу. Главарь, стоявший на бочке, заорал в рупор: «Слезай, козел, а то хуже будет! Навернешься оттуда — мокрое место останется!» «Лучше сам лезь сюда, трус! Поговорим как мужчина с мужчиной!» «Держи карман! — откликнулся бандит. — Нашел дурака…» Валера полез в карман за пистолетом, но тут же вспомнил, что для облегчения оставил его на явочной квартире. Он принялся шарить по карманам, ища что–нибудь поувесистей, и нашел гайку. Тщательно прицелившись, он запустил ею в негодяя. Ветром гайку отнесло точно в лоб бандиту. Тот взмахнул руками и грянулся оземь. Вся шайка сперва разразилась злорадным хохотом, а затем принялась приводить в чувство своего главаря. Наконец тот поднялся, покачиваясь, сделал несколько шагов и, не в силах ничего крикнуть, погрозил кулаком. Снова застучал отбойный молоток, и за его шумом бандиты не услышали того, что услыхал Валера: в разных концах города началась стрельба.
Глава 3
Известие о появлении красного флага на трубе электростанции принес в отряд Жилина сам Маховиков. Всю дорогу от города старый редактор проделал бегом, и это усилие оказалось для него чрезмерным. Он упал на руки столпившихся вокруг него партизан, прошептал: «Успел…» и, улыбнувшись, закрыл глаза. Через минуту его голова бессильно мотнулась набок. Лейтенант Жилин, видевший на своем веку немало смертей, первым медленно потащил с головы ушанку. На щеке лейтенанта блеснула слеза. «Мы возьмем его с собой, — прошептал лейтенант. — Он должен видеть это…» Для Маховикова сделали носилки, и четверо партизан понесли его тело в середине колонны, двигавшейся к городу. После часа ходьбы колонна начала втягиваться в предместья. Теперь отряд двигался по улице 206-й статьи, бывшей Пионерской. Партизаны шли по двум сторонам улицы вдоль стен домов, зорко вглядываясь в темные окна, с оружием наизготовку. Однако бандиты нигде не показывались. Вскоре колонна подошла к перекрестку, где угловой дом украшала вывеска кафе «Ветерок». Неожиданно внутри кафе послышались истерические вопли и звон разбиваемой посуды. Двери распахнулись, и на улицу вывалилась безобразно пьяная бандитская компания. Не обращая ни малейшего внимания на партизан, бандиты — их было шестеро — обнявшись, двинулись к центру города, оглашая тихие кварталы пением, больше похожим на рев голодных хищников, злобной матерщиной и просто каким–то бессвязным бредом. «Стой!» — крикнул им в спину лейтенант Жилин. Бандиты разомкнули объятия и обернулись, при этом двое из них тут же свалились на мостовую и захрапели. «Руки вверх!» — продолжал Жилин. Некоторое время бандиты тупо глядели на него. «Шухер, легавые!» — взвизгнул затем один из них, и мерзавцы, покачиваясь, в ужасе засеменили в подворотню. Однако партизаны настигли их. Началась свалка. «Ну хорош, ну чего ты!» — канючили некоторые бандиты. «Пусти ногу! Убью! Припорю, гад!» — грозились другие и в бессильной злобе плевались и пускали ветры. Однако, несмотря ни на что, их связали и сложили на телеги. Колонна двинулась дальше. Ближе к центру города встречи с бандитами становились все чаще, причем появление партизан всюду оказывалось неожиданным. Одну группу бандитов накрыли в подъезде. Партизан привлекла громкая брань, доносившаяся из распахнутых дверей. Они бросились туда и обнаружили, что четверо бандитов разломали деревянные перила лестницы и обломками перил дубасят какую–то старуху. Когда бандитов после короткой свалки связали и допросили, то выяснилось, что пострадавшая старуха является само- гонщицей и били ее за отказ выдать зелье в долг. Жилин брезгливо взглянул на нее и сказал: «Не за того вступились. Связать и ее за компанию». Бандиты злорадно захихикали, но притихли, когда лейтенант цыкнул на них. Отряд продолжал свой путь. Передовые группы партизан вышли на пустынную в этот ранний час площадь Уголовного кодекса. Прямо перед ними возвышалось здание гостиницы «Заря», превращенной бандитами в публичный дом. Первыми его обитательницами стали в свое время бандитские марухи, которым затем стали передаваться на воспитание приглянувшиеся бандитам девушки из порядочных семей. При пополнении своего гнезда разврата бандиты, как всегда, действовали путем насилия и угроз. Однако в самом притоне вся обстановка была рассчитана на то, чтобы соблазны красивой жизни и влияние марух, порочных до мозга костей, внесли семена разложения в неокрепшие девичьи души. И многие действительно приходили в этой удушливой атмосфере к моральному падению и уже не стеснялись курить, пить водку, сидеть на коленях у бандитов и носить краденые драгоценности. Но немало находилось и таких, которые оставались твердыми и внутренне чистыми в этом зловещем вертепе, которые, несмотря ни на что, верили в неизбежность падения клики Ганюка. О них–то прежде всего и подумал Жилин, разглядывая возвышающееся перед ним мрачное пятиэтажное здание из кроваво–красного кирпича. Внутри здания, казалось, все вымерло. Вместо вывески с надписью «Заря» над входом красовался огромный фанерный щит, выкрашенный в голубой цвет, а по голубому красным было неровно выведено: «Дом отдыха «Шухерозада»». Название придумал явно какой–нибудь бандит. «Слышал звон, да не знает, где он», — подумал Жилин и вдруг почувствовал сильнейшее ожесточение против бандитов. «Вперед!» — крикнул он, обернувшись к своим, и бросился к зданию, размахивая пистолетом. К его удивлению, никто не стрелял и в округе по–прежнему царила тишина, только за его спиной раздавался топот бегущих следом за ним партизан. Лейтенант рванул на себя, тяжелую дверь и ворвался в вестибюль. В пустынном вестибюле пол был усеян мусором. Жилин приготовился ринуться вверх по лестнице, как вдруг заметил на месте администратора огромного бандита, который спал, положив нечесаную голову на стойку. Во рту негодяя торчал давно потухший окурок. Потревоженный шумом бандит приподнял голову и разлепил опухшие веки. Некоторое время он бессмысленно разглядывал партизан и Жилина, стоявшего перед ним. Вдруг в его поросячьих глазках плеснулся ужас, он раскрыл щербатый рот, готовясь что–то крикнуть. В этот момент кулак лейтенанта обрушился на его темя. Лязгнула челюсть, и голова бандита с закрывшимися глазами намертво припечаталась к стойке. Тут за спиной лейтенанта прогремел выстрел. Он обернулся и увидел, как партизаны пустились за кем–то в погоню вверх по лестнице. Оказалось, что трое каких–то бандитов решили спуститься в вестибюль, но при виде партизан бросились наутек, а один успел выстрелить. Взять бандитов без шума не удалось. Теперь вся надежда была на один решительный рывок, чтобы не дать врагу опомниться. «Ура!» — закричал лейтенант и впереди всех огромными прыжками помчался вверх по лестнице. Лавина атакующих начала стремительно растекаться по всему зданию, которое тут же наполнилось ужасным шумом. Сливались воедино крики, выстрелы, звуки ударов, грохот рушащейся мебели и треск выламываемых дверей. Жилин в порыве ярости мигом взлетел на пятый этаж и неожиданно увидел перед собой на лестничной площадке четырех бандитов в кальсонах. Они раскачивали громадный платяной шкаф, готовясь обрушить его на партизан. Медлить не следовало, могли погибнуть люди. Жилин рванулся вперед. Вид его был так страшен, что бандиты уронили шкаф и разбежались, но не все — одному шкаф придавил ногу. Негодяй немедленно упал и притворился мертвым. Жилин пнул его в бок. «Уй–уй–уй!» — не выдержав даже ничтожной боли, захныкал мерзавец. «Взять его!» — приказал лейтенант и вбежал в коридор. Увидев его, метавшиеся по коридору бандиты попрятались в номера. Жилин с разбегу ударил плечом в ближайшую дверь. Изнутри прогремела автоматная очередь, и пули, прошив дверь, лишь чудом миновали лейтенанта. Тогда он достал пистолет и выпустил всю обойму в дверной замок, а затем изо всей силы пнул дверь ногой. Та распахнулась, и лейтенант, пригнувшись, ворвался в комнату. Следующая автоматная очередь прошла над его головой. Против двери, расставив ноги, стоял с автоматом в руках Кинжалидзе. Кроме засаленных полосатых носков, на нем ничего не было. Жилин, угрожающе ворча, вцепился ему в горло. Свирепый убийца захрипел, автомат выпал у него из рук. Но тут остальные бандиты, находившиеся в комнате, очнулись от минутного замешательства и бросились на Жилина. Лейтенант продолжал сжимать горло Кинжалидзе, но тут какая–то накрашенная маруха вцепилась ногтями ему в лицо, а в спину ему вонзили вилку. Это окончательно вывело лейтенанта из себя. Он отпустил Кинжалидзе, и негодяй замертво рухнул на пол. В этот миг кто–то сзади ударил лейтенанта по голове тяжелым тупым орудием, проявив коварство, присущее нравам преступного мира. Жилин пошатнулся, но сохранил равновесие, развернулся, и его кулак врезался в отвисшую челюсть бандита, державшего в руках лом. Тело негодяя взвилось в воздух вместе с ломом и грохнулось на стол, уставленный посудой. Стол опрокинулся, и всё с грохотом и звоном повалилось на пол. Тем временем лейтенант продолжал крушить кулаками асимметричные бандитские физиономии. На пол градом сыпались золотые фиксы, черные повязки, стеклянные глаза и прочие принадлежности бандитского туалета. Время от времени то одно, то другое татуированное тело со сдавленным криком оседало на пол и после нескольких судорожных движений затихало среди опрокинутых стульев. А Жилин продолжал неумолимо теснить бандитов, которые наконец сгрудились в углу, отчаянно отбиваясь обломками мебели и пустыми бутылками от яростных наскоков лейтенанта. Вдруг Жилин остановился. Некоторое время он стоял неподвижно против толпы бандитов, обводя ее грозным взглядом, затем вдруг что–то крикнул, схватил стоявший рядом с ним холодильник и обрушил его на лохматые головы врагов. Послышался хруст костей и вопли ужаса. Затем бандиты, не переставая вопить, мимо Жилина бросились к выходу. Лейтенант тщетно пытался их остановить. Однако в дверном проеме они застряли, так как каждый хотел вырваться первым, и поэтому Жилину удалось схватить двоих. После этого оставшиеся разнесли в щепки дверь и вывалились орущей и копошащейся массой в коридор. Лейтенант одной рукой держал какого–то бандита, схватив его сзади за кальсоны, а другой — ту самую маруху, которая пыталась выцарапать ему глаза. Бандита он немедленно выкинул в окно, и его звериный рев затих внизу, а маруху оглушил рукояткой пистолета. После этого он с сознанием исполненного долга вышел в коридор. Там его глазам предстала картина общей капитуляции. Полуодетые и босые бандиты, заложив руки за спину, с мрачным видом выходили из комнат и брели по коридору к лестнице, злобно огрызаясь, когда их подталкивали. Вдруг один из них бросился к ногам лейтенанта и, пользуясь его растерянностью, успел покрыть слюнявыми поцелуями оба его сапога. «Не убивайте меня! — вопил мерзавец. — Я все скажу!» Лейтенант схватил его за плечи и рывком поставил на ноги. «Говори!» — рявкнул он в самое ухо бандиту. «А меня не расстреляют?» — дрожащим голосом спросил тот. «Это решит суд», — неумолимо ответил Жилин. Бандит, решив, очевидно, что все потеряно, захлебываясь и брызгая слюной, начал свой рассказ. Из его путаных объяснений Жилин понял одно, самое главное: бандитская верхушка собиралась устроить гулянку в ресторане «Прибой», отмечая годовщину первой судимости Жерепа. Это и впрямь было известием чрезвычайной важности.
Глава 4
Красный флаг на трубе электростанции явился сигналом к сбору и для городских подпольщиков. Договорились, что местом сбора станет актовый зал железнодорожных мастерских. Непреодолимое отвращение, которое бандиты питали к одному виду промышленных предприятий, служило, казалось, надежной гарантией безопасности особенно в последнее время, когда бандиты, махнув на все рукой, перестали контролировать производство и лишь предавались самому необузданному разложению. Мало–помалу со всех концов города подпольщики стекались в условленное место. Хотя Финкель, отвечавший в уродливой бандитской иерархии за экономику, куда–то пропал вместе со своими головорезами и уже не стращал рабочих расправой, работа в мастерских тем не менее не прекращалась: изготовлялось оружие, продолжался уход за локомотивами и вагонами, которые к моменту восстановления законности должны были оказаться в исправном состоянии — такую задачу поставил перед подпольем Маховиков. Немалый вред транспортному хозяйству причиняли, однако, бандиты, всюду совавшиеся в поисках спирта. Особенно страдали от их набегов железнодорожные цистерны. Хотя бандит Змиев по кличке Змей и взлетел на воздух при попытке прорубить топором цистерну с жидким водородом, его печальный пример не образумил остальных. Поэтому приходилось постоянно принимать меры по укрытию локомотивов, вагонов и цистерн на отдаленных путях и в депо, а также по уничтожению отдельных бандгрупп.
Итак, подпольщики собрались в актовом зале. Появление полковника Зубова вызвало среди них бурное ликование: многие впервые видели своего вождя на свободе. Готовясь произнести речь перед началом восстания, полковник хотел, чтобы его слушало как можно больше людей. Подпольщикам следовало ясно представлять себе важность своей миссии и свои боевые задачи. Поэтому Зубов расположил посты только на самых вероятных путях появления бандитов, а все остальные бойцы собрались в актовом зале. Такое решение было опрометчивым, что и подтвердилось уже через несколько минут после начала собрания. Полковник взошел на трибуну, хлебнул воды из стакана и кашлянул. Собрание замерло. И в этот ответственный момент дверь зала со скрипом приоткрылась. В щель просунулась физиономия, такая красная и рыхлая, что казалась вылепленной из котлетного фарша, и долго осматривала помещение, с трудом ворочая остекленелыми глазами. После этого обладатель физиономии, а за ним и четверо его приятелей ввалились внутрь, поднялись на сцену и направились к трибуне, с которой на них оцепенело взирал полковник Зубов. В мозгу его шла мучительная борьба. По всему обличью вошедших: по их милицейской форме, по обрюзгшим лицам, на которых все мыслимые пороки оставили свои неприглядные следы, по наглой и самоуверенной манере держаться полковник угадал в них бандитов. Однако крик «Бей их!» застрял у него в горле. Кто мог сказать, много ли бандитов осталось за дверями и вообще с чем связано их появление здесь? Не выяснив этого, ликвидировать бандитов было бы неразумно. Поэтому полковник сделал присутствующим знак оставаться на местах и решил выжидать. Тем временем незваные гости приблизились к трибуне и столпились около неё, тяжело дыша и распространяя вокруг себя острый спиртовой запах, смешанный с запахом немытого тела. «Срыгни с трибуны, чувак», — обратился к Зубову главный. «А в чем дело?» — стараясь выиграть время, спросил полковник. «Свали, козел, кому сказали!» — истерически завизжал один из бандитов и, вцепившись в одежду полковника, при поддержке остальных попытался стащить его с трибуны. Такого поворота событий Зубов не предвидел. Бандитов явно что–то разозлило. Полковник вяло сопротивлялся, пытаясь оттянуть развязку, но в нем уже закипала ярость. Подпольщики в зале глухо волновались. И в этот момент из глубины сцены раздался чей–то дребезжащий голос: «Остановитесь!» К замершим в изумлении бандитам семенящей походкой спешил по сцене старый рабочий Слюсарев, которого товарищи любовно называли просто «Аполлоныч». В то время как Зубов готовился к выступлению, Аполлоныч за кулисами искал спрятанное в груде старых декораций переходящее Красное знамя, врученное коллективу мастерских в прошлом году. Теперь ему предстояло вести подпольщиков в бой. Возвращаясь обратно, старик стал свидетелем вышеописанного безобразного эксцесса. Его до глубины души возмутило столь бесцеремонное обращение бандитов с полковником, которого Аполлоныч не только глубоко уважал, но и любил, как родного сына. Но особенно потрясла его та наглость, с которой негодяи осмелились посягнуть на священный ритуал торжественного собрания. Возмущенный Аполлоныч приблизился к главному бандиту и своей сухощавой ладонью наотмашь ударил его по щеке. Чтобы осознать происшедшее, бандиту понадобилось не менее пяти минут, а затем он схватил с трибуны графин с водой и, крикнув: «Получай, старые мозги!», обрушил графин на голову честного старика. На секунду в зале воцарилась гробовая тишина, только журчали вода и кровь, стекая по одежде несчастного Аполлоныча, да хрустели осколки стекла, которые он давил, неловко переступая своими большими башмаками в инстинктивных попытках сохранить равновесие. Затем старик с грохотом рухнул на пол. В глазах у полковника помутилось. Он издал наконец долго сдерживаемый вопль «Бей их!» и первым подал пример, влепив главному бандиту такой ужасный удар в скулу, что тот несколько метров пролетел по воздуху, с треском проломил головой фанерную перегородку, отделяв шую сцену от каморки с театральным реквизитом, и застрял в проломе. Подпольщики повскакали с мест и во мгновение ока связали негодяев. При допросе бандиты, протрезвевшие от страха, торопясь и перебивая друг друга, рассказали о цели своего прихода. Оказалось, что Ганюк, предававшийся с утра своему любимому занятию, а именно катанию на лифте, неожиданно застрял между верхними этажами. Послали за бандитом Пьянковым по кличке Тазепам, который когда–то работал электриком. Однако тот явился на место происшествия уже вдребезги пьяным и потребовал сразу налить ему стакан водки, угрожая, что иначе работать не будет. Выпив водку и попытавшись приступить к работе, он немедленно свалился в шахту лифта и расшибся в лепешку. Вот тогда–то и порешили ехать в железнодорожные мастерские и во что бы то ни стало найти там людей, знающих толк в лифтах. «И что, он там все еще сидит?» — спросил Зубов. Бандиты отвечали утвердительно. «К оружию! — в восторге закричал полковник. — Все за мной!»
Глава 5
Отряд Жилина после захвата гостиницы «Заря» не стал продвигаться дальше в город, а расположился в гостинице и прилегающих домах в ожидании сбора главных бандитов в ресторане «Прибой». Ближе к вечеру лейтенант, обосновавшийся с биноклем на чердаке гостиницы, откуда хорошо просматривался ресторан, стал свидетелем прибытия первых автомобилей с бандитами. Лейтенант ясно видел в бинокль, что многие из приехавших были в одном исподнем, а иные и вовсе нагишом. Впрочем, многие, наоборот, вырядились в яркие и крикливые одежды со множеством украшений, производивших впечатление безвкусной и дешевой роскоши. Вскоре подкатил и сам виновник торжества Жереп вместе с Хряковым, Штукманом и Барабаном. Жилин для верности подождал еще немного, но площадь перед рестораном оставалась безлюдной. Тогда он спустился: вниз, приказал Епифану собрать всех в вестибюле, а сам пошел в соседние дома вызывать размещенные там отряды. Когда он во главе своих людей возвращался обратно, его внимание привлек стоявший у входа в гостиницу грузовик. Когда он уходил, там не было никакого грузовика. Обернувшись к своим людям, лейтенант сделал им знак не шуметь, крадучись приблизился к машине и заглянул через борт в кузов. Сразу стало ясно, что автомобиль принадлежит бандитам: в кузове, обитом изнутри засаленными диванными подушками, среди скомканных простынь и пустых бутылок валялся вниз лицом какой–то босой тип в одних засаленных милицейских штанах. В кабине никого не было. «За мной, без шума!» — скомандовал лейтенант. Он первым бросился к двери гостиницы, где немедленно столкнулся нос к носу с верзилой по кличке Шкаф. Тот оказался не только пьян, как обычно, но вдобавок еще и совершенно раздет. Из–за его спины на лейтенанта тупо уставились пять или шесть пьяных обрюзгших физиономий, ничем по сути не отличавшихся от двух обезьяньих морд, наколотых на волосатой груди верзилы. «Руки вверх!» — крикнул лейтенант, но бандиты и не подумали сдаться, а повернулись и бросились обратно в вестибюль. Однако туда уже спускались по лестницам партизаны. Тогда Шкаф выхватил неизвестно откуда пистолет и открыл ураганную пальбу. К счастью, он ни в кого не попал, только лейтенанта Жилина слегка контузило в голову. Пользуясь замешательством партизан, Шкаф с разбегу прорвался через их ряды и, высадив дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», затопал вниз по лестнице в подвал, по дороге выбросив пистолет, в котором кончились патроны. Остальные его сообщники, видя бессмысленность сопротивления, подняли руки вверх. Жилин, несмотря на то, что в голове у него еще шумело от полученной контузии, смело бросился в подвал вслед за уходящим преступником. Сбежав по лестнице, он распахнул обитую железом дверь и сразу угодил в непроницаемый мрак. Было холодно, пахло тлением и сыростью. Лейтенант принялся нашаривать на стене выключатель, но в этот миг бандит с гортанным воплем прыгнул ему на спину и стал душить, шумно сопя и стуча зубами от холода. Однако лейтенант, резко пригнувшись, перекинул верзилу через себя, и тот тяжело шмякнулся о бетонный пол. Жилин включил свет, и глазам его представилось отвратительное зрелище: перед ним, трясясь от холода и от злобы, стоял голый мерзавец, успевший уже вооружиться — в левой руке он держал, как щит, крышку от мусорного ведра, а в правой — лопату. Некоторое время он в бешенстве сверлил лейтенанта взглядом, а затем, грязно ругаясь, замахнулся своим изуверским оружием. Жилин пригнулся и отскочил в сторону, туда, где возвышалась куча всякого садового инвентаря. Лопата верзилы со звоном врезалась в стену, а лейтенант тем временем выбрал в куче лопату поувесистей и приготовился к бою. После некоторого замешательства верзила двинулся вперед. Лезвия лопат со скрежетом скрестились в воздухе. Некоторое время Жилин хладнокровно отражал яростные удары верзилы, а затем ловко пригнулся, и верзила, размахнувшийся на сей раз с особым остервенением, проклиная все и вся, завертелся вокруг своей оси, увлекаемый собственной лопатой. Лейтенант, улучив момент, ткнул его черенком в брюхо. Бандит выронил все свое вооружение и с жалобным воем согнулся в три погибели, повернувшись к Жилину спиной. Лейтенант сразу же отвесил ему пинка в зад, от которого верзила, не разгибаясь, стремительно пробежал через весь подвал и врезался головой в противоположную стену с такой страшной силой, что все здание затряслось, а с потолка посыпалась штукатурка. Лейтенант подошел, с омерзением взял потерявшего сознание бандита за ногу и поволок наверх, туда, где партизаны с нетерпением ожидали своего вождя.
Глава 6
Люди Жилина начали мало–помалу скрытно окружать ресторан «Прибой». Скрытность облегчалась тем, что прилегающие к ресторану кварталы были совершенно пустынны — жители давно покинули их в страхе перед опустошительными вылазками бандитов, которые те то и дело предпринимали в поисках своих низменных развлечений. Вскоре площадь взяли в кольцо, и партизаны замерли, с нетерпением ожидая сигнала к штурму. Но лейтенант не спешил. Когда начало смеркаться, все бандитские часовые один за другим скрылись в ресторане, и оттуда еще громче понеслись пьяные выкрики, звон посуды и нестройное пение. «Пора!» — громким шепотом произнес Жилин, и цепи партизан разом поднялись и молча двинулись к ресторану, нарушая тишину лишь тяжелым топотом сапог. Впереди держался лейтенант Жилин. Добежав до огромного ярко освещенного окна, он с ходу высадил стекло прикладом автомата, под градом осколков вскочил на подоконник, а оттуда перепрыгнул на ближайший столик, уставленный бутылками и закуской, попав при этом ногой в тарелку с креветками. Сапогом, облепленным креветочной шелухой, он нанес три мощных удара по опухшим физиономиям трех бандитов, сидевших за столом. Все трое почти одновременно вместе со стульями рухнули на пол, потеряв последние остатки сознания, а лейтенант навел на ярко освещенный зал дуло автомата и громко скомандовал: «Руки вверх!». Вслед за ним то же крикнул с эстрады Епифан, проникший со своей группой в зал через подсобные помещения, а от входной двери — возглавлявший третью группу старик Брагин. В зале постепенно воцарилась гробовая тишина. Бандиты начали медленно поднимать руки, но в этот момент в мозгу Хрякова промелькнула мысль о близости возмездия, и он в ужасе схватил со стола свиную голову и изо всех сил запустил ею в лейтенанта. Последнее, что запомнил Жилин, было стремительно приближающееся к нему по воздуху свиное рыло, после чего он ощутил страшный удар в лоб и лишился чувств. Ему уже не довелось увидеть, как Епифан длинной очередью изрешетил схватившегося за кобуру Хрякова, как тот судорожно задергался, сделал несколько неверных шагов, пытаясь сохранить равновесие, и ничком рухнул на пол. Однако многие бандиты за время этого досадного эпизода успели прийти в себя и схватиться за оружие, а то и просто за бутылки, вилки и столовые ножи. Раздалась матерная брань, грохнули первые выстрелы. Партизаны ринулись вперед, и началась свалка. Впрочем, длилась она недолго. При стрельбе одуревшие от непрерывной гульбы бандиты либо вообще мазали, либо, путая своих и чужих, косили тех и других с одинаковой злобой. Не более разумно вели они себя и в рукопашном бою. Часто партизанам приходилось разнимать бандитов, в пьяном азарте колотивших, кусавших и душивших друг друга, и лишь после этого их связывать. Видя, что схватка идет к концу и ряды бандитов неотвратимо редеют, Барабан в отчаянии вскарабкался вверх по шторе и застыл наверху, руками и ногами, как клещ, вцепившись в карниз. В его помутившемся сознании зародилась безумная надежда на то, что о нем забудут. Схватка в ресторане завершилась, когда Епифан уложил ударом стула однорукого бандита по кличке Левый, который бросился на него с вилкой. После этого уцелевшие бандиты стали бросать оружие и с мрачным видом поднимать руки вверх. В это время, потревоженный внезапно наступившей тишиной, очнулся лейтенант Жилин. Его наметанный глаз сразу заметил скорчившегося на карнизе Барабана. Правда, отчасти в этом были повинны и широчайшие цветастые трусы, которые наряду с драной тельняшкой составляли все одеяние бандита. Лейтенант слабо улыбнулся, подошел к Епифану и тихим голосом попросил у него, спички. «Полегчало, товарищ лейтенант?» — радостно спросил Епифан, протягивая коробок. Жилин слегка кивнул, так как говорил еще с трудом, подошел к шторе, на карнизе которой отсиживался Барабан, и поджег ее. Огонек, разгораясь, весело побежал кверху, а видевший все это Барабан тоскливо замычал и еще крепче вцепился в карниз. «Сдавайся!» — предложил ему лейтенант, но негодяй только сдавленно выругался в ответ. Лишь когда начали потрескивать волосы у него на ногах и в зале распространился мерзкий запах паленой шерсти, Барабан зашевелился, делая какие–то бесцельные судорожные движения. С усилением жара его движения становились все оживленнее, и наконец, издав вопль ужаса, Барабан с невероятной для его обрюзгшего тела ловкостью прыгнул в сторону огромной люстры, освещавшей зал, и повис на ней, уцепившись за позолоченный обруч, к которому крепились стеклянные подвески. На предложение сдаться мерзавец отвечал нецензурной бранью, свирепыми угрозами, от которых кровь стыла в жилах, и вообще, несмотря на свое безвыходное положение, не проявлял ни малейших признаков раскаяния. «Брюхо распорю, кости переломаю! — с, ненавистью косясь вниз, хрипел Барабан. — Всех искалечу!» Жилин распорядился принести и поставить под люстрой диван из фойе ресторана, на который вскоре и упал обессилевший Барабан. Его немедленно связали. В это же время из туалета вывели, руки за спиной, укрывавшегося там Штукмана. Последний был в кителе, сплошь увешанном всевозможными орденами, медалями, значками, и в подштанниках. Завидев лейтенанта, Штукман рванулся к нему, крича: «Товарищ лейтенант, как хорошо, что мы встретились! Я вам все объясню!» Но Жилин лишь махнул рукой, и Штукмана толкнули к выходу, куда уже тянулись цепочкой другие пленные бандиты. «Товарищ лейтенант, извините, мне сейчас некогда, мы встретимся в другое время!» — еще кричал Штук ман, но его уже никто не слушал. Окончательно пришедший в себя Жилин приказал выстроить пленных бандитов в колонну и вести их к городской тюрьме, а сам с Епифаном и еще несколькими Брагиными возглавил шествие. Когда они подошли к тюрьме, то обнаружили, что улица перед тюремными воротами совершенно пустынна, а вделанная в ворота дверь с «глазком» распахнута настежь. После некоторого колебания лейтенант вошел в дверь и тут же споткнулся о лежавшего ничком бандита. Тот недовольно замычал и перевернулся на спину, при этом из–под него выкатилась бутылка и с тихим звоном покатилась по асфальтовому покрытию двора. Жилин без труда опознал в спящем Василия Мвепу. Бандита связали, а лейтенант, Епифан и еще несколько бойцов вошли в караульное помещение. Там стоял густой спиртовой дух, несколько пьяных бандитов валялось на полу. Всюду были разбросаны объедки, окурки, пустые бутылки. На топчане, в куче тряпья, кто–то громко бредил. Внезапно раздавшийся душераздирающий вопль заставил вошедших вздрогнуть. «Они опять здесь! Спасите!» — голосил кто–то в углу, и вслед за этим из–за шкафа на четвереньках выбежал человек. Подбежав к Жилину, он спрятался за него, обхватив руками его ноги, и забормотал: «Змеи, змеи… Они опять здесь! Спасите меня!» Жилин узнал его — это был Финкель. «Чудно, старшой, что–то не видать змей–то», — заметил Епифан. «Белая горячка, — сухо сказал Жилин. — Связать». Они прошли в здание тюрьмы. Там было пустынно, лишь негромко гудел сквозняк, задувавший в открытые двери и окна, гулко раздавались шаги вошедших да хрустело под ногами битое стекло. Заключенные, пользуясь тем, что бандиты редко заглядывали в тюрьму, давно разбрелись кто куда — те, кто сумел освободиться раньше, помогли сделать то же самое остальным. Многих отпустили сами же охранники в обмен на вино. Однако, как выяснилось позднее, некоторых заключенных бандиты в припадках усердия все–таки замучили, а некоторые, забытые в камерах, умерли с голоду, так как заниматься кормлением бандитым давно уже перестали. Удовлетворенный в целом результатами осмотра тюрьмы, лейтенант Жилин отдал Епифану приказ разместить пленных бандитов по камерам, вручив ему найденные в караулке ключи. Сам лейтенант с небольшой группой людей, в которую вошли, в частности, Демид и Филимон Брагины, направился к зданию УВД. Там, под боком у Ганюка, бандиты соблюдали еще какую–то видимость порядка, поэтому в караульном помещении Жилин застал трех бандитов в форме, сидевших за столом. На столе стояли три бутылки водки, были разложены колбаса, хлеб и соленые огурцы. На то, что бандиты находятся при исполнении служебных обязанностей, указывали два ржавых пистолета, лежавшие тут же на столе. Порядком уже выпившие бандиты уставились на вошедшего лейтенанта. Тот в свою очередь с неприязнью смотрел на них. Сначала Жилин собирался взять охрану хитростью, без шума, но под дерзкими взглядами бандитов в его душе закипело вдруг бурное возмущение, и он, сам не отдавая себе отчета в своих действиях, сгреб со стола оба пистолета и швырнул их в физиономию бандиту, смотревшему особенно нахально, а затем мощным рывком опрокинул стол. Стол, посуда и сами бандиты вместе со стульями с грохотом и звоном рухнули на пол. Один мерзавец вскочил на ноги, но лейтенант угостил его такой страшной оплеухой, что он взвился высоко в воздух, перевернулся на лету и, зацепив сапогом засиженный мухами портрет Ганюка, висевший на стене, вместе с портретом грохнулся на пол, где и застыл в неестественной позе. Привлеченные шумом партизаны, ворвавшись в караулку, застали там картину полного разгрома, а над всем этим, тяжело дыша, стоял разгневанный лейтенант. «За мной!» — приказал он, и отряд вступил в здание УВД. Часть партизан, получив от лейтенанта ключи, снятые с тела начальника караула, разошлась по этажам и занялась освобождением заключенных и обезвреживанием бандитских постов. Лейтенант же поспешил к квартире Ганюка, о местонахождении которой узнал от пленных бандитов. Там он надеялся захватить вражеского главаря, а также Жерепа, которого не оказалось в ресторане, хотя Жилин сам видел, как он туда входил. У двери с бронзовой табличкой «генерал Грацианов» в кожаном кресле сидел, развалясь, несовершеннолетний бандит Малахов и, закрыв глаза, самозабвенно курил. Рядом с ним на полу стояли магнитофон, наигрывавший какую–то нестройную зарубежную музыку, и три бутылки пива. К стене была прислонена похищенная из Дома культуры железнодорожников электрогитара. Шагов лейтенанта Малахов не услышал, а может быть, подумал, что идут свои, — во всяком случае глаз он не открыл до того момента, как Жилин, с трудом найдя его ухо в дебрях длинных немытых и нечесаных волос, с силой потянул за него. «Пусти, убью!» — заорал испорченный подросток, но тут же, разглядев, кто стоит перед ним, в испуге замолчал. «Я же предупреждал тебя, Малахов, что мы еще встретимся, если ты не переменишь линию своего поведения! — обратился к нему лейтенант. — Посмотри, с кем ты дружишь! У них же нет ничего за душой, никаких интересов, вот и у тебя их тоже не стало». «Почему?» — прошептал Малахов. «А разве неправда? Вот скажи мне, что тебя интересует? Чем ты увлекаешься?» «Музыкой», — промычал Малахов. «Так, хорошо, музыкой, — согласился лейтенант. — Но ведь для того, чтобы заниматься музыкой, нужна большая подготовка, а учиться ты не хочешь. К тому же право заниматься музыкой, пользоваться инструментами должно принадлежать самым достойным, а чем ты заслужил это право? Тебе еще только предстоит его добиваться». Малахов хмуро молчал, и Жилин поручил его попечению подошедшего Филимона, распорядившись посадить подростка в какую–нибудь камеру отдельно от бандитов и снабдить учебниками. Не успели они отойти на несколько шагов, как Филимон отвесил Малахову оплеуху, и тот заревел. «В чем дело?» — подбежав к ним, спросил лейтенант. Оказалось, что Малахов попросил у Филимона закурить, а когда тот ответил: «Молод еще» — непечатно обругал мужика. «Опять ты за свое, Малахов! Советую тебе, пока не поздно, задуматься над своим поведением!» — закричал на него Жилин и затем отозвал Филимона в сторонку. «А вы тоже хороши, товарищ Брагин, — упрекнул он Филимона. — Наша задача — не столько карать, сколько воспитывать, а рукоприкладство может оттолкнуть тех, кого еще можно было бы перевоспитать. Поэтому прошу вас впредь проявлять терпение и чуткость». «А если он опять матюгаться станет?» — спросил Филимон. «Вы должны терпеливо разъяснять недопустимость подобных фактов», — отвечал лейтенант. После этого Филимон увел Малахова, а Жилин припал ухом к замочной скважине квартиры Ганюка. Внутри было тихо. Тогда Жилин разыскал в коридорах нескольких партизан и, вернувшись с ними к двери, внятно постучал. Ему пришлось стучать несколько раз, прежде чем за дверью послышались шаги и женский голос слащаво спросил: «Кто там?» «Народная власть, — веско сказал Жилин. — Открывай!» Однако им пришлось ждать еще довольно долго. За дверью слышались беготня, шепот, звуки сдвигаемой мебели, и наконец дверь отворилась. Глазам партизан предстала Эдита Рогова. Она приторно улыбалась и нервно теребила кружева своего весьма откровенного утреннего пеньюара. «Ганюк здесь?» — прямо спросил Жилин тоном, отметавшим всякую фамильярность. «Нет, — с деланной беспечностью ответила Эдита, — со вчерашнего не был. А я тут все одна и одна…» «Вот как», — иронически заметил лейтенант и сделал своим людям знак приступить к обыску. Те разошлись по комнатам, а Жилин продолжал расспрашивать Эдиту: «А он не говорил, куда пойдет?» «Ах, я не спрашивала. Небось в ресторан пошел, у них там что–то намечалось, а я не смогла». «Почему?» спросил Жилин. «Ах, я так плохо себя чувствую, просто ужас», — томно отвечала Эдита, искоса наблюдая за действиями партизан, обшаривавших квартиру. Лейтенант перехватил ее взгляд, и это окончательно убедило его в том, что дело нечисто. «А где жена Ганюка?» — спросил он, продолжая исподволь следить за Эдитой. «В карцере», — отозвалась Эдита не без злорадства. Задав ей еще несколько вопросов, лейтенант в то же время обнаружил, что Эдита проявляет беспокойство, когда кто–либо из партизан приближается к платяному шкафу. Жилин собрался заглянуть в шкаф, но это же пришло в голову и Филимону, который открыл дверцу и сунул руку внутрь. В следующий миг он с воплем выдернул руку обратно: скрывавшийся там преступник до крови прокусил ему палец. Хриплый голос из шкафа дико заорал: «Залазь сюда, гады! Кто смелый, залазь, всех попыряю!» В подтверждение этих слов острие финского ножа несколько раз пробило изнутри фанерную дверцу. «Кто там?» — грозно спросил Жилин Эдиту, указывая на шкаф. «Жереп», — распустив губы, промычала Эдита и залилась слезами. «Так», — сказал лейтенант и погрузился в раздумье: «Атаковать преступника в шкафу рискованно. К тому же он сам только этого и ждет. Взламывать шкаф тоже опасно — преступник может выскочить с ножом и кого–нибудь ранить. В то же время его надо брать живьем. Нет, его надо как–то вывести из равновесия, чтобы он сам вышел к нам». Поразмыслив еще минуту, лейтенант велел вскипятить воду и найти сверло. Пока чайник стоял на огне, все сохраняли молчание. Жереп в шкафу также затих. Вскоре принесли сверло. Лейтенант с помощью Филимона взобрался на шкаф и начал сверлить его верхнюю доску. Жереп принялся тыкать в ту же доску ножом, однако пробить ее не мог. Тем временем, просверлив одно отверстие, лейтенант принимался за другое и так далее, в шахматном порядке. Жереп плевал в него через эти отверстия, но лейтенант спокойно продолжал работу. Завершив ее, он отдал Филимону сверло, принял у него вскипевший чайник и начал лить в отверстия кипяток. Жереп взвыл и заметался из одного угла шкафа в другой, но обжигающая струя доставала его везде. Партизаны увидели, как дверцы шкафа с треском распахнулись и Жереп, совершенно голый, кубарем вылетел прямо им в руки. У него вырвали нож, повалили на пол и стали вязать. Эдита, поняв, что запираться бессмысленно, подошла к лейтенанту и созналась во всем. Оказалось, что примерно месяц назад она вступила в интимную связь с Жерепом, а сегодня договорилась с ним о том, что он придет к ней из ресторана, когда Ганюк как следует напьется и захочет ехать к девочкам в общежитие текстильной фабрики. Ганюка в ресторане не оказалось, но кто–то сообщил Жерепу, что шеф застрял в лифте одного из высотных домов, после чего Жереп сразу же направился к Эдите. До этого места лейтенант внимательно слушал Эдиту, перебив ее лишь однажды — для того, чтобы сделать замечание своим людям, которые начали было тузить изрыгавшего угрозы Жерепа. Но, услышав эту новость о Ганюке, Жилин прервал рассказ незадачливой аферистки и, оставив людей для охраны арестованных, остальным приказал следовать за ним и сам поспешил к выходу.