Черный скоморох
Шрифт:
– И что, все ибсянки проходят через эту церемонию подобным образом?
– Все,– подтвердила ведьма.
– А как же мужчины? – полюбопытствовал магистр, глядя при этом в сторону кучи черепов.
– Там только те, кто оказались недостойны ими быть,– отрезала красавица.
Теперь достойнейшему Пигалу стало понятно, почему о мужчинах-ибсянах столь мало известно на других планетах. Если судить по рассказам его нечаянной собеседницы, то подобных ритуальных сооружений на Ибисе тысячи и тысячи, и раз в месяц подобные мероприятия проходят во всех храмах. Немудрено, что мужчины прячутся, и их довольно трудно бывает поймать. Зато участь тех, кого поймали, очень часто оказывается незавидной.
– А нельзя ли сократить число кандидаток,– поинтересовался сиринец,– к обоюдному удовлетворению сторон?
– Нельзя,– отрезала ибсянка.– Девять – число священное. Раньше убивали всех девственниц, которым не повезло с мужчиной, но сейчас только одну, ту, которая делает выбор, а остальных изгоняют с планеты. На возвращение они могут рассчитывать лишь в случае особых заслуг, как, скажем, та самая Зеба.
– А Зебе не повезло в свое время?
– Не повезло,– подтвердила ведьма.– Но она сумела доказать свою любовь к Луме и была допущена в когорту избранниц.
Кто она такая, эта Лума, ибсянка уточнять не стала, зато с завистью сообщила, что Леда тоже станет избранницей, если мужчина не подведет. А сиятельный Тимерийский, судя по всему, был настроен весьма решительно: уже шесть претенденток благополучно покинули его ложе, а до восхода Лигуса оставалось еще немало времени. Пигал попытался расспросить словоохотливую соседку о Зебе, но та лишь раздраженно отмахнулась, поскольку испытание мужских достоинств Тимерийского вступило в решающую фазу – седьмая претендентка с сияющим лицом выскользнула из-за полога. Восьмая заставила себя ждать, и достойнейший Пигал заволновался, как, впрочем, и все вокруг. Леда, продолжавшая все так же недвижимо стоять у входа, закусила губу, магистру даже показалось, что она слегка побледнела. Но вот вздох облегчения заставил колыхнуться пламя факелов, и девушка с копьем покинула свой пост, исчезнув за пологом.
Ждать ее пришлось довольно долго, достойнейший Пигал стал уже с беспокойством поглядывать на светлеющее небо Ибиса. Его так и подмывало заглянуть за полог, но сделать это ему, конечно же, не позволили бы: великое таинство вершилось там, и посторонний глаз мог испортить все дело.
Барабаны ударили так громко, что магистр едва не подпрыгнул от испуга. Тимерийский и его сияющая подруга Леда предстали перед возбужденными зрительницами. На этот раз золотая диадема с черным камнем украшала голову Андрея. Получил он ее, вероятно, за труды и, по мнению достойнейшего Пигала, заслуженно. Похоже, так же считали и все посетительницы культового учреждения. Тимерийский и Леда были буквально засыпаны цветами. А праздник дальше пошел по вполне благополучному и мирному сценарию. Пигал даже слегка перебрал за пиршественным столом, что прежде с ним случалось крайне редко, но, видимо, волнения этой ночи оказались непосильными для немолодого магистра.
Разбудил Пигала незнакомый женский голос. Однако достойнейший магистр не вспорхнул с ложа испуганной птицей – выдержка для ученого отнюдь не последнее качество,– он лишь слегка приоткрыл один глаз, пытаясь разглядеть незнакомку.
– Темнишь ты, старая,– сказал Андрей Тимерийский.
– Старая Зеба знает многое, а расскажет тебе далеко не все. Но судьбу твою я попробую предсказать.
Как человек ученый, да и просто разумный и рассудительный, достойнейший Пигал обязан был вмешаться и прервать начавшийся сеанс Черной магии, но любопытство дознавателя взяло верх над совестью приверженца Белой магии, и магистр остался недвижим, как колода.
Об искусстве ибсянских ворожей ходило много слухов в ученых кругах, и у Пигала появилась редчайшая возможность или подтвердить эти слухи, или опровергнуть.
– Мое искусство древнее,– нараспев тянула старуха,– оно пришло еще из тех времен, когда планета Ибис была частью Темного круга. Немногое сохранилось с тех времен, но и того достаточно, чтобы заставить робкие сердца затрепетать в страхе.
– Я не из пугливых,– хладнокровно заметил Тимерийский.
– Многие нас осуждают за приверженность Черной магии, забывая при этом, что черную карту можно побить только той же мастью.
– Убедила,– голос князя звучал почти весело.– Клади, бабка, на стол свою черную масть.
Пигал раскрыл было рот, но тут же его и закрыл, потому что за столом вместо старухи сидела черноволосая красавица и улыбалась Тимерийскому белыми, как морской жемчуг, зубами.
– Дама пик? – В голосе князя не было уверенности.
– Пиковую даму ты найдешь на Либии, добрый молодец, я сама была такою ровно триста лет тому назад.
– Жалею, что припозднился с визитом на планету Ибис.
– На Ибисе в ту пору ты меня не нашел бы, молодец, так что не жалей о том, что не случилось, а смотри лучше, что с тобой будет.
– Есть чего бояться, старая?
– Другому бы не сказала, а тебе скажу – есть! Тень на тебе, добрый молодец, от самой высокой и самой черной башни во Вселенной. Даром это ни для кого не проходит.
К удивлению Пигала, князь Тимерийский промолчал. Выходит, знает, о чем лопочет старая карга. Быть может, Пигалу стоит вмешаться, пока ибсянка не увела молодого человека по дурной дорожке? Но тогда оборвется последняя ниточка, которая, возможно, приведет магистра к цели. Один из лучших дознавателей Светлого круга потерпит самое сокрушительное в своей жизни поражение, а прекраснейшая из прекрасных Елена Арлиндская навсегда останется в руках злодеев. Имеет ли право магистр Белой магии ради спасения человеческой жизни поступиться всего один раз, да и то практически случайно своими принципами? Достойнейший Пигал все больше склонялся к мысли, что имеет. Хотя, конечно, кошки у него на душе скребли, да и страшновато было. Но, видимо, таков удел истинного ученого – рисковать здоровьем и жизнью ради истины.
– Я понял,– сказал князь.– Действуй.
Пигал был разочарован. Ничего удивительного в действиях старой Зебы он не увидел. Обычные приемы магии, которым владеет любой недоучка фокусник. Внешне это выглядит достаточно эффектно, и на простофиль производит порой неизгладимое впечатление, но человеку ученому смотреть на бестолковые потуги дилетанта просто скучно. Да и глупо все это, глупо и смешно.
Однако достойнейший из мудрых не засмеялся, а закашлялся – уж слишком много дыма напустила старуха. А он ведь ей почти поверил: «черная масть», «тень»! Ох уж эта наша наивная вера в чудеса. Нам все время кажется, что есть еще и иные пути познания, кроме научных. Вероятно, виной всему наша лень. Путь познания труден и тернист, он не каждому по плечу, потому и хочется обмануть и себя, и природу. Ан нет, ничего, кроме дыма и кашля, не получается из слепой веры в чудеса.
Бесспорно, старуха владела даром внушения, а душистые травы и дым его усиливали, но любой, даже начинающий ученый вам скажет, что этого крайне мало, чтобы постичь мир. Дым потихоньку рассеивался, и достойнейший из мудрых уже собирался встать с лежанки, чтобы прокомментировать неудавшийся эксперимент, но вдруг со страхом обнаружил, что вовсе не лежит и даже не сидит и не стоит, а как бы его нет вовсе. Нигде нет Пигала Сиринского, исчез начисто, растворился без следа в пугающей темноте. И вот тогда достойнейший испугался по-настоящему. То есть магистра уже не было, а был только рассеянный в темноте ужас, всасывающийся чудовищной воронкой, которой в природе существовать не должно, но тем не менее она была. Пигал вдруг осознал, что даже ужас, который он сейчас вроде бы испытывает, это не его ужас, потому что ни сердце, ни разум сиринца ничего подобного не выдержали бы. Боялся кто-то другой, а Пигал Сиринский лишь случайно столкнулся с излучаемыми им волнами страха и почти захлебнулся в этих волнах. Магистр закричал или попытался закричать отсутствующим голосом, и исчезнувшее было сердце с треском разорвалось в его груди, плеснув алой горячей кровью на чей-то гигантский розовеющий язык, и два огромных, налитых ненавистью и страхом глаза сверкнули ему навстречу из темноты, а дальше был провал огромнейшей пасти и чудовищный утробный рык насытившегося зверя.