Черный скоморох
Шрифт:
Тимерийского все-таки уломали. Князь махнул на все рукой, принял еще один кубок красного вина и стал готовиться к переходу. Пигал не преминул укорить его сиятельство в пристрастии к спиртному, чем едва не испортил все дело. Но, так или иначе, скандал замяли. В суматохе, правда, едва не забыли меч князя, хорошо, что в последний момент о нем вспомнил Пигал.
Либия встретила межзвездных путешественников проливным дождем и шквальным ветром, бесцеремонно гнувшим гигантские деревья к раскисшей почве. К тому же темень была такая, хоть глаз коли. Магистр Пигал оступился и едва не утонул в первой же луже. Выбрался он оттуда с помощью кентавра Семерлинга грязный и жалкий, вдоволь нахлебавшись при этом воды.
– Безобразие,– выплюнул он изо рта вместе с изрядным комком либийской грязи.– По моим расчетам, здесь должен находиться город Арпин, столица Арлиндии.
– Значит, просчитался,– спокойно сказал Семерлинг.
– А может, это и не Либия вовсе?
Андрей Тимерийский зябко передернул плечами. Небольшое, прямо скажем, удовольствие после сытного обеда и хорошей выпивки вдруг оказаться под проливным дождем, совершенно голым, в какой-то дыре, даже если эта негостеприимная дыра и Либия, как уверяет магистр. Князь заметил, что он был, безусловно, прав, когда утверждал, что межзвездные переходы следует осуществлять на пустой желудок, после хорошего сна, а не бросаться сломя голову куда попало. Серьезнее надо относиться к таким вещам, как переход сквозь время и пространство. А на Либию и вовсе следовало отправляться с зонтиком.
Шутка Андрея успеха не имела. Пронести сквозь пространство и время даже штаны никому еще не удавалось, не говоря уже о зонте. Неживая материя просто сгорает во время перехода.
Достойнейший Пигал с завистью посмотрел на толстую шкуру кентавра Семерлинга. Вот кому никакой одежды не надо! Что холод, что жара – кентавру все едино. А тут хоть пропадай.
– Сдается мне, что Арпин на севере,– заметил Семерлинг.
– А почему не на юге? – В голосе Пигала слышались и надежда, и недоверие.
– Вы уверены, что это все-таки Либия? – не сдавался князь.
– Человек молодой,– возмутился магистр,– я уже почти сорок лет путешествую по Вселенной, и позвольте мне самому судить, Либия это или не Либия.
Двинулись все-таки на север, как предложил кентавр Семерлинг. Дождь прекратился, ветер тоже стих, но легче от этого не стало. Лес недружелюбно шумел над головами пришельцев, а узкая звериная тропа, по которой повел их кентавр, ничем не напоминала королевскую дорогу. Вверху потрескивало и пересмеивалось, а из глубины чащи доносилось предостерегающее рыканье и похрюкивание. Пигал довольно скоро устал, и Семерлингу пришлось посадить его на свою широкую спину. Андрей споткнулся о невидимый в темноте корень, поцарапал ногу и теперь плелся в хвосте, проклиная себя за согласие принять участие в экспедиции. Либия, она и есть Либия. Дыра дырой. Сомнительно, чтобы в подобной грязи вырастали прекраснейшие цветы, о которых так любит рассуждать достойнейший магистр.
– Какие цветы? – возмутился сиринец.– О цветах и разговора не было.
– Это поэтический образ,– пояснил ему Семерлинг.
– Одно слово – седьмая планета Рамоса. Да что тут вообще может быть кроме гнуса, непроходимых лесов и вонючих болот.
Насчет болот князь Андрей прав. Не прошло и пяти минут, как он угодил в трясину, уклонившись всего лишь на несколько шагов от пролагаемого кентавром маршрута. Если честно, то Андрей попросту задремал на ходу. Кентавру пришлось поднапрячься, вытягивая неосторожного воспитанника из липкой грязи. Князь Андрей так устал за время долгого ночного путешествия, что даже не отреагировал, когда на него из кустов вместе с первыми лучами капризного Рамоса вывалилось мохнатое и клыкастое чудовище. Кентавр Семерлинг оглушил хищника ударом огромного кулака, а потом добавил задним копытом.
– Поздравляю,– иронически заметил Пигал.– Ты, князь, обленился уже настолько, что не способен справиться даже с обычным ливийским мухором.
– Просто не успел. Кто вообще мог знать, что в этом проклятом лесу водится живность покрупнее гнуса.
– Ты проклятых лесов не видел, человек молодой. Либийские заросли – это рай для путешественника.
– Особенно если на чужом горбу через этот рай ехать,– ехидно отозвался князь.
На дерзкий выпад юнца достойнейший из мудрых не счел нужным отвечать, зато он не преминул заметить Тимерийскому, что его сомнения по поводу планеты совершенно беспочвенны – мухоры водятся только на Либии, и любой здешний разгильдяй без труда берет их при нужде на копье.
– А вот и Арпин – столица славной Арлиндии.
Семерлинг произнес эту фразу, когда у Андрея вот-вот должно было лопнуть терпение. Столица как столица. Город, каких во Вселенной считать не пересчитать. Улочки узкие, вымощенные камнем. И на этих улочках зевак, словно на навозной куче мух. Кентавра они, что ли, не видели? Хотя и без того по уши грязные и голые путешественники могли произвести впечатление на кого угодно. На шуточки обывателей Арпина князь Тимерийский не реагировал, зато устроил грандиозный скандал у королевского замка, когда растерявшаяся стража не сразу открыла чужакам ворота.
Единственное, что пришлось по душе сиятельному в замке короля Птаха XXI,– это баня, ну и березовый веник, которым охаживал его достойнейший Пигал. Пуховые перины тоже были ничего, настолько ничего, что Андрей провалялся на них без всяких сновидений до самого утра.
А поутру, вместе с первыми лучами Рамоса, в его комнате появился и сиринец, разодетый как райская птица, изображение которой красовалось над кроватью князя Тимерийского. Где он и продолжал лежать, стараясь не смотреть на назойливого магистра. Нельзя сказать, что Андрей чувствовал себя уставшим, нет, он чувствовал себя совершенно разбитым после суточного перехода по лесным дебрям. К сожалению, достойнейший Пигал не пожелал принять во внимание болезненное состояние молодого человека и трещал без умолку.
– Прекраснейшая из прекрасных, принцесса Елена, пропала вот уже почти месяц тому назад в бурных водах Великого Либийского океана, полагают, что ее похитили пираты,– с придыханием поведал Пигал.– Самые худшие мои подозрения подтвердились. Король Птах и его молодая прекрасная супруга Асольда, дочь незабвенного императора Мессонии Сайры Великодушного и мачеха прекрасной Елены, пребывают в неутешном горе.
– Какого еще Сайры? – поинтересовался Андрей, чтобы не показаться магистру совсем уж безучастным и невежливым.
– Великодушного,– пояснил Пигал.– Свое прозвище он получил в три тысячи двадцать первом году по местному летоисчислению, когда простил своей супруге любовную связь с блистательным рыцарем и полководцем бароном Гигом Сигирийским, победителем в столетней войне.
– Логичнее было бы назвать его Рогоносным,– пожал плечами князь.
– Как можно, человек молодой! – всплеснул руками сиринец.– Это же в некоторой степени ваш будущий дедушка.
– С какой это стати? – страшно удивился Андрей.