Черный смерч
Шрифт:
Таши понимал, что это очередной морок проклятых мэнков, но не мог выстрелить. Всякий знает, твой облик – это и есть ты, даже отражение в проточной воде нельзя ударить, не нанеся вреда самому себе. Так каково стрелять в самого себя?
Очевидно, эти же мысли владели всеми защитниками городища, потому что на стенах царила оцепенелая тишина и ни единая стрела не вылетела в сторону нападавших. Те приближались, медленно, словно нехотя. Им было некуда торопиться, они шли, зная, что никто не сможет поднять руку на себя самого, поскольку каждый видит в наступающей толпе только себя и никого больше.
– Что ж вы стоите? – закричал кто-то внизу, возле ворот. – Бейте! Я не могу, но вы-то бейте, я не обижусь!
Никто не может бить. Всякий уже узнал себя и стоит, застыв от
А те тоже не стреляют. Подошли, стараются отпихнуть в сторону закрывающие проход брусья, топчутся, словно не понимают, что с ними творится. Да и как иначе – что может понимать украденная душа? Так и будут топтаться, покуда разделяет противников деревянная стена. Хотя стена тоже не вечна – вот уже задымилась кое-где городьба, и слышны удары топора, пришельцы, убедившись, что снаружи слеги не отодвинуть, взялись прорубать себе путь. И с обеих сторон – ни единого выстрела, словно и войны никакой нет, а собрались люди для будничной работы.
И тут в разгар творящегося безумия спокойно и столь же буднично прозвучал приказ Ромара:
– Ну-ка, кто есть поздоровее, человек двадцать – ко мне!
И голос матери:
– Осторожнее, там своих полно.
– Буду стараться, а дальше уж как получится.
Таши, так и не стряхнувший наваждения, в два прыжка спустился вниз, где вокруг Уники и Ромара быстро образовывалось ядро тех, кто не совсем потерял голову.
– Запорное бревно сбросить! – скомандовал Ромар. – А когда ворота откроются – меня прикройте! И чтоб из чужих никто внутрь не проскользнул!
– Это моё! – каркнула Уника. – Вы Ромара берегите!
Несколько мужчин, не раздумывая, ринулись выполнять приказ. Невыносимо стоять, ничего не делая, а ворота отворить, это же не в собственную душу стрелять. Запорное бревно было мигом скинуто. Отодвигать тёсаные пряслины не пришлось – подрубленные с той стороны, они посыпались все разом, ненароком придавив кого-то из нападавших и заставив на миг отшатнуться всех остальных. Ромар, окружённый плотным кольцом воинов, в три больших шага преодолел образовавшийся завал и оказался лицом к лицу с теми, в ком каждый видел себя самого.
И тут же словно холодный ветер прошёл над головами, и картина во мгновение ока переменилась. Теперь всё пространство возле городьбы занимали чужинцы, окаянные мэнки, скалящие зубы и готовые ринуться в распахнутые ворота.
– Бей! – рявкнул очнувшийся вождь. Но и без его сигнала охотники разом вскинули луки и сотни стрел прожужжали, вбившись в толпу.
– Не стреля-ать!.. – истошно завопила Уника. – Это тоже морок! Своих побьёте!
Какой морок? Вот они, мэнки – потные лоснящиеся лица горят жаждой убийства, уже опомнился враг, наскакивает со всех сторон, рвётся к неприкрытым воротам. Двое разом кинулись к Ромару, но Таши и Лишка взмахнули топорами, прервав смертельный прыжок. Костяным звуком зарокотал в селении бубен Калюты, а Ромар изогнулся немыслимо, исходя на крик, словно тянул в небо неподъёмную ношу, а затем рухнул на землю. Но за это мгновение окончательно очистились взгляды всех, кто собрался в осаждённом селении и возле него. Единый стон вырвался разом у всех, ибо только теперь люди осознали, что происходит. Конечно, среди нападавших были мэнки – полсотни, не более, а все остальные представляли собой дикую смесь всех лиц и народов, что встречались на левом берегу Великой и далее – в степь до самых неизведанных стран. Здесь были люди и чужинцы, ночные карлики и вовсе неведомые существа, у которых лишь обломок камня в волосатой лапе указывал на принадлежность к семейству разумных. А у самой кромки поля знакомо и страшно возвышались силуэты нескольких диатрим, неведомо как попавших на этот берег. Именно эти птахи, вернее коротышки, сидящие у них на спинах, быстрее всех освободились от связывающего их волю колдовства. Раздался дикий визг, и чудовищные птицы ринулись на тех, кто имел несчастье оказаться к ним всего ближе, затем последовал второй, уже осмысленный залп лучников, обступивших пристенок с внутренней стороны частокола.
– Мэнков отстреливать! – кричал Калюта. – Чтоб ни один не ушёл!
Это люди понимали и сами. Вражеские лучники, если были такие внизу, ввязались во всеобщую рукопашную схватку, и защитники селения могли бить не торопясь, высматривая в клокочущей толпе явных чужинцев и особенно широкоротых оборотней, зачаровавших всю эту разноплеменную толпу. Некоторые из противников пытались прорваться в распахнутые ворота, но там встал Тейко с лучшими воинами, так что легче было пробить с наскоку толстенные брёвна частокола, нежели ощетинившихся копьями детей зубра. Отряд, прикрывавший Ромара, мгновенно вырвался из схватки и теперь отступал к воротам. Таши нёс на руках лёгонькое тело Ромара, Лишка, отмахиваясь от каких-то чужинцев, второй рукой волокла бесчувственного парня, которому секунду назад сама едва не снесла голову. Теперь она видела, что это кто-то из её пленных сородичей, одурманенный небывалым колдовством.
Через минуту воины, вышедшие вслед за Ромаром, были уже в селении. Но никто и думать не хотел, чтобы вдвинуть в пазы запасные слеги и, закрывшись стенами от разгорающегося побоища, ждать, кто одолеет во всеобщей свалке. Быстро перестроившись, охотники вновь выбрались через полуразрушенные ворота. Тейко с копьём в одной руке и гудящим кистенём в другой шёл впереди. Сплочённый отряд, словно отточенная пика в живое тело, вонзился в безумную толчею побоища, где каждый был сам за себя.
Таши, успевший передать бесчувственного Ромара на руки лекаркам, шёл в первом ряду. Топор, напоминавший вороний клюв, взлетал в его руках и резко опускался, словно Таши не в битве участвовал, а молотил зерно на току. Блестящий полированный камень потемнел от крови. Таши видел, что далеко не все нападавшие были чужинцами, но разбираться было попросту некогда – кто совался под горячую руку, да ещё с оружием, тот и получал по темени. Вот кто-то косматый с рёвом мчится на людей, из пасти несётся хриплый вой, в руке зажата корявая дубина…
Стремительный топор перебил нападавшему руку, так что удар дубины приходится вскользь и далеко не в полную силу, но чужинец, даже покалеченный, не уменьшает напора и рвётся вперёд. Копьё Данка не позволяет ему вцепиться в Таши, а топор уже снова взметнулся и обрушился на покатый лоб.
– Бей, не ленись! – ревёт вождь.
Но Таши вдруг приостановился, словно в самый неподходящий миг на него напала задумчивость. Ну, какие же это враги, это просто люди, такие же, как и дети зубра… Вот бежит человек: лицо искажено, зубы в широком рту оскалены, а глаза – добрые, и сразу видно, что он мог бы быть твоим другом. В руке клинок из отточенного рога, но разве это главное? Ясно ведь, что это хороший человек, не надо его трогать… вот и Данок опустил копьё, тоже понял, в чём дело…
Лишь в последнее мгновение Таши, так и не понявший, в чём дело, успел шагнуть и заслонить собой замершего Данка. Костяное жало вспороло одежду, скользнув вдоль рёбер. Боль мгновенно отрезвила, Таши, хакнув от напряжения, опустил топор на гривастую голову. Мэнк повалился, цепляясь за Таши слабеющими руками.
– Мэнков бейте!.. – завизжал очнувшийся Данок, бросаясь в гущу сражения.
Где они, мэнки?.. Их тут один на двадцать, и уж они-то головы не потеряли, на отряд нахрапом не лезут – один вот попытался… и Таши, не выбирая, ринулся на ближайшего противника. Впрочем, боль от раны прояснила его голову, так что, опознав в беснующемся воине настоящего человека, пусть и неведомого племени, Таши ударил не в полную силу, а лишь отвёл нацеленный деревянный меч, отблескивающий накладками вулканического стекла, а затем оглушил противника ударом рукояти. Повезёт парню – останется жив.
Позицию в воротах, оставленных вождём, занял ещё один отряд копейщиков. Им взялся командовать старейшина Мутон. Вид вражьей крови уже не пьянил его, так что седобородый силач не потерял головы. По его знаку Калюта вышел в первый ряд и на всех ведомых языках призывал настоящих людей отходить к воротам. И люди находились. Пробилась группа лишаков, вооружённых копьями с тонкими обсидиановыми наконечниками. Добежало трое медведей, уведённых из разграбленного посёлка. И даже Милей – разведчик, пропавший намедни, вынырнул из толчеи и занял место в шеренге.