Черный Стрелок 2
Шрифт:
Короткий лязг автоматной очереди… Еще один… Бешеный собачий рявк…
Снаружи бабахнуло, и в доме погас свет…
Алеша спрятал мобильник. Теперь осталось только надеяться, что все пройдет как задумано. От самого Шелехова уже мало что зависело. Алеша потрепал по загривку тершегося у бедра Ворона.
– Салават, чего там?
– Скоро убивать нас начнут, Лешка.
– Не начнут. Мы… – Алеша боковым зрением поймал появившуюся в дверном проеме фигуру. Бессонов?
…Это был не Бессонов. Это был Дыня, а в руках у Дыни был автомат. И автомат
– Салават, падай! – отчаянно закричал Алеша.
Салават мгновенно повалился на бок, разворачиваясь еще в воздухе, выпустил очередь, ушедшую в «молоко», попасть при таком финте можно только чудом или в кинобоевике.
Дыня тоже выстрелил. Пули разнесли жалюзи и стекло окна, перед которым только что стоял Салават. Другой охранник, из-за плеча Дыни, пальнул в Шелехова, но промахнулся. Пули с визгом рикошетировали от каминной доски.
Алеша инстинктивно пригнулся, полез за пистолетом…
Ворон с рыком бросился на стрелка.
– Ворон, нет! – закричал Алеша, понимая, что на дистанции в двадцать метров автоматчик запросто успеет срезать пса…
Не успел. Пират (он лежал у ног «медитирующего» Застенова и вскочил при первом же выстреле) желтым болидом ударил сбоку, снеся и Дыню, и второго охранника…
…И тут раздался оглушительный грохот, пол дрогнул, и свет в холле погас. Погас он и снаружи: выключился прожектор, направленный на особняк. Только фары автомашин продолжали гореть…
Когда приземлился вертолет, Ленечка занимал роскошную позицию позади шеренги ящиков. Он видел практически все, его – никто.
Ленечка ничуть не удивился, когда из вертолета выбрался Хлебалов. Выбрался с подобающими предосторожностями, прикрытый массивными бодигардами…
Ленечка усмехнулся. Нет таких бодигардов, которые заслонили бы даже от «мухи». Или от Сивого со снайперкой… «Мухи» у Ленечки не было, только пистолет. Да и задание у него было другое, поэтому Хлебалов беспрепятственно покинул «вертушку», а Ленечка продолжил ожидание. Это была ситуация, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. Зубастая мурена, притаившаяся в щели и готовая к мгновенному смертоносному броску. Ленечка замечал все: перемещения противника, женщину, с опаской выглянувшую из окна, то, что вертолет брошен практически без охраны (курившие под пятнистым брюхом летчики – не в счет), то, что двое бойцов, бездельничавших на противоположной стороне площади, вдруг резво снялись с места и потопали в направлении хлебаловского особняка. Еще через пару минут Ленечка услышал громогласный ультиматум… А еще через минуту в кармане завибрировал телефон.
Ленечка поднес его к уху, сказал: «Сделаем», выждал положенное время и нажал кнопочку.
Если сурьинские парни все сделали правильно, сейчас станет весело.
Сурьинские не оплошали: все заряды были установлены как надо. Радиовзрыватели сработали одновременно, и поселок Праздничное погрузился в темноту.
Из строя вышли не только основные электрические сети, но и резервные. Один из зарядов уничтожил дизель, обеспечивающий аварийную подачу электроэнергии.
…Отключился, так и не позвонив руководству, старший наряда на въезде в поселок. Молодцеватый боец в «пятне» срубил его одним небрежным движением, перепрыгнул через шлагбаум, сдернул с пути шипастую «гусеницу» и уже на ходу впрыгнул в кабину рванувшего с места грузовика…
…Собачьи когти рванули щеку Дыни, клыки полоснули по руке, держащей автомат. Боли Дыня не почувствовал, но пальцы разжались. Инстинктивно Дыня выбросил вперед левую руку, прикрывая горло, увидел, как темное рычащее тело метнулось понизу, целя в пах, успел подставить бедро… Клыки рванули мясо, Дыня ударил кулаком, промахнулся, потерял равновесие…
Над ним кто-то истошно закричал. Бабахнул выстрел… Его вспышка – последнее, что увидел Дыня…
Бессонов застыл на месте. Он слышал вопли и рычание в холле, и ему совсем не хотелось туда соваться.
Пара натасканных на человечину псов в темноте – это страшно. Но Бессонов пересилил себя. К тому же у него был фонарь. Щелчок: луч выхватил из темноты кусок коридора, дверной проем, изломанные человеческие тела… и громадного пса с красными глазами, развернувшегося на свет.
Если пес прыгнет…
Указательный палец правой руки Бессонова сдвинулся, выбирая холостой ход спуска.
Ворон не прыгнул. Ворон не забыл того, как во дворе младший хозяин сказал: «Свои». «Свои», а не «фу!». Это означало: человека, который слепил ему глаза маленькой лампой, человека, которого он не видел, но чуял прекрасно, – трогать нельзя. До тех пор, пока хозяин не даст другой команды.
Из холла тоже ударил луч света.
– Не шевелись, я тебя целю! – раздался голос Салавата.
– Спокойно, это я! – сказал Бессонов.
– Ну и ни хрена себе… – произнесли у Евгения над ухом. Сурьинский боец, покинувший пост, таращился на высвеченную фонариками груду тел. – Ну и зверюги!
Бессонов понимал его чувства: два пса, в считанные секунды растерзавшие пятерых вооруженных и обученных бойцов – это впечатляет!
– Алеша! – позвала сверху Надя. – Алеша, что случилось?
– Ептить! – Монах отодвинул сурьинского, обошел Бессонова, сварливо бросил рыкнувшему Ворону: «Заткнись, это мое!» – вытащил из окровавленной груды отнятое у него полчаса назад оружие и сказал сурьинскому:
– Чего стоишь? Волоки это мясо в подвал. Не ровен час – девушка увидит!
Сурьинский мялся, не решаясь подойти к собакам.
– Леха, отзови их! – сказал Бессонов.
– Ворон, Пират, ко мне! – Шелехов поднялся, спрятал так и не использованный пистолет. – Салават, глянь что там, снаружи.
– Алеша, я спускаюсь! – крикнула сверху Надя.
– Погоди минутку! – Шелехов взял у Салавата фонарик, направил на Застенова. Тот безмятежно спал. Так и говорил покойный медик: за периодом возбуждения – период релаксации не менее десяти часов.