Черный свет.Обыкновенная мёмба
Шрифт:
И вдруг сразу стало понятно, что все, что произошло — все беды и волнения, опасности и страхи, — все это лишь последствия обыкновенной шалости. Не будь ее — ничего бы и не произошло. Это показалось очень странным, но в то же время справедливым. Виктор невольно переглянулся с Валей и Крайсом, которые все время сидели скромненько в уголочке и время от времени переглядывались. Валя уловила этот взгляд, неопределенно пожала, вернее, передернула плечиками и ужасно противным, взрослым голосом произнесла:
— Вы извините Андрея. Он и у нас на Земле… С ним и там такое бывало.
Похоже, что она в чем-то мстила Андрею, а потому, как она предательски скромненько потупилась, можно было подумать, что она, может быть, даже безмолвно ссорится с ним. Крайс промолчал, он только "позолотился" и стал смотреть в окно.
Виктор подумал, что она права. Очень жаль, но права. Ведь Андрею, в сущности, ничто не угрожало. Его надежно прикрывал костюм, его передаточные антенны исправно излучали нужную информацию с помощью его личного передатчика, и о том, что он попал в беду, жители Мёмбы узнали бы очень быстро. И Пепу тоже не дали бы в обиду не только люди, но и лятуи. Ведь они сбежались со всей округи. Значит, никакого особенного героизма ребята не проявили. Просто они расплатились страхами и волнениями за свое легкомысленное поведение. Хуже того, они доставили волнения взрослым. Так что…
И ребята, видимо, поняли это. Андрей вздохнул и отправился в самый дальний уголок, а Пепа, посмотрев на него, метнула недобрый взгляд в сторону матери и прикусила нижнюю губу. Они казались не то что жалкими, а просто несправедливо обиженными. Это Виктор не столько понял, сколько почувствовал. И он не пожалел их, нет. Просто он не любил несправедливости и поэтому, прежде чем обдумать все на свете, сказал:
— А его извинять не за что.
— Ты так думаешь? — с интересом спросила Оэта и повернулась к Виктору.
— Да. Все-таки они попали в такую переделку, что…
— Какая же это переделка? — опять передернула плечами Валя. — Всем же было известно, что с Андреем ничего страшного не произойдет, потому что он в костюме.
— Ну и что?
— А то, что, когда Крайс хотел было бежать им на помощь, мы решили, что делать этого не стоит.
Крайс вдруг съежился и даже засветился от позолоты, выступившей не только на его щеках, но даже на шее.
— Ты права, Валя, — сказал Виктор. — Но Андрей-то этого не знал.
— Чего он не знал? — спросила Валя.
— А того, что ему не страшны отарии.
— Ну и что?
— А то, что, даже не зная, он поступил, как настоящий парень. Он боролся с ними до последнего.
— Ну и много ли он наборолся? — усмехнулась Валя.
— Сколько бы ни наборолся, а — боролся. Кстати, Андрей, — спросил Виктор, — что бы ты сделал, если бы сразу вырвался от отариев?
— Не знаю… Вначале я ничего не понял. Потом очень испугался, а потом усек, что они меня сквозь костюм не… укусят. И тогда… тогда я подумал, что Пепа… без костюма. Вот я и…
Он вдруг сбился и растерянно посмотрел на товарищей. Во взгляде светился какой-то новый Андрей — совсем не такой, каким он был на Земле и первое время на Мёмбе. Он как будто вступал в новую жизнь и спрашивал у товарищей: так ли
Виктор понял его и, успев все обдумать по-новому (впрочем, все мысли пришли к нему как бы сами по себе, а не в результате специального, мудрого обдумывания), собрался сказать какие-то очень важные слова. Но он взглянул на Пепу. Ее прекрасные голубые глаза светились так ясно и радостно, она с таким восхищением смотрела на Андрея, что Виктор даже несколько смутился.
Этот взгляд заметил и Андрей и забеспокоился. Он попытался почесать в затылке, но, пошарив по гладкому шлему, так и не добрался до нужного места. Поэтому он и вовсе растерялся:
— Ну конечно… А как же иначе… Ведь: Пепа, когда прискакала спасать меня, она же тоже не думала, что… вот так… Она же считала…
Тут он окончательно сбился, хотел было вытереть нос, но опять наткнулся на шлем и беспомощно опустил руки.
И тут все почувствовали, что хотя все произошло из-за шалости, из-за геройства друг перед другом, но над этим нельзя смеяться. Потому что это было самое хорошее, что есть в человеке, и именно это хорошее заставило Андрея думать о Пепе и стремиться ей помочь, а Пепе — броситься на помощь Андрею. И не так уж важно, настоящие ли опасности грозили ребятам. Важно, что сами ребята смогли думать прежде всего не о себе, что новые чувства оказались сильней и опасностей, и собственной жизни… А такие чувства надо уважать.
Никто ничего не сказал. Все просто это поняли. Крайс исподлобья, с каким-то особым, острым и радостным интересом вглядывался в притихшую Валю, которая, гордо вскинув голову, ни на кого не смотрела. И вероятно, правильно делала, потому что Виктор да и все другие наверняка понимали, что она была не права.
Но как это часто бывает в жизни, и на Земле и на Мёмбе, взрослые женщины, даже учительницы иногда совершенно неправильно берут сторону явно неправой девочки. Так поступила и Оэта. Улыбаясь какой-то странной, блуждающей и чуть торжествующей улыбкой, она медленно подошла к Вале, положила ей руку на плечо и заглянула в глаза.
Оэта ничего не сказала. Она только взглянула Вале в глаза. И та вдруг потупилась, стала щипать складку костюма, потом разглаживать ее и вдруг пролепетала:.
— Я же не могла отпустить Крайса… Он же без костюма.
Крайс после этих слов обалдело улыбнулся, а Пепа и Андрей радостно переглянулись. Оба вскочили, стали теребить Валю с такими идиотскими улыбками, словно именно она была их спасительницей или самой-самой задушевной подругой, которой удалось совершить для всех нечто очень приятное или героическое.
Всего этого Виктор совершенно не понимал. Он еще не знал, что в жизни может быть так, когда все совершенно неправильное и даже, кажется, вредное и есть самое-самое лучшее. И он не мог знать всего этого, потому что в своей жизни ему еще никто никогда не нравился, хотя он всегда дружил с Валей. Даже в детском саду.
Оэта, все с той же странной улыбкой, смотрела на ребят и вдруг сказала:
— Ладно. Кажется, все кончилось хорошо. Надо ехать обедать, а потом подумаем, что мы будем делать дальше.