Черный торт
Шрифт:
Прошел год.
Потом еще пять лет.
Папа пропадал на петушиных боях. В одной из своих лавок он прятал за коробкой бутылку, Кови это видела. Перед тем как уйти домой, Перл обнимала Кови. А та по-прежнему просыпалась ночью, принюхиваясь, не пахнет ли розами и солью.
Лин
Минуло шесть лет, и лишь тогда Джонни Лин Линкок признался себе в том, что его женщина не вернется домой даже ради их дочери. Он сидел на заднем дворе с бутылкой пива, наблюдая за тем, как ящерица хватает невидимых насекомых, и думая о том, как трудно всегда было удержаться на плаву, с Матильдой или без нее. Для Лина жизнь проходила в постоянной борьбе, как и
Его ба [2] любил рассказывать своим мальчикам историю о тех соотечественниках, кто начал бедственную жизнь в Америке, но затем сумел обратить трудности себе во благо. Так, в 1854 году некоторые мужчины, работавшие на строительстве Панамской железной дороги, сильно захворали: их рвало черной желчью и глаза у них пожелтели. Многие китайские рабочие, присланные на эту стройку, потребовали, чтобы их отправили в более безопасное место. Часть из них оказалась на острове. Они были ослаблены тяжелым трудом и недугом, и мало кому посчастливилось выжить. И вот один из этих людей открыл оптовый склад, подав пример, вдохновивший других китайских иммигрантов.
2
Ба (баба) – папа (в ряде китайских диалектов).
А затем приехала семья Лина. Новый век, благоприятные возможности. По крайней мере, надежда на них. Отец Лина прибыл из Гуанчжоу в качестве кока, и в какой-то момент в документах он был записан как Линкок. Отработав свой контракт, он послал за женой и маленьким сыном по имени Цзянь, которого вскоре назовут Джонни, и вступил в ряды местных владельцев магазинов. Открыв наконец свою первую лавку, он повесил над ней вывеску «Галантерея и всякая всячина», и вскоре народ стал называть его мистером Лином, а его старшего сына – просто Лином. Позже появится еще одна лавка, родятся другие сыновья с английскими именами. Однако путь к этому окажется весьма трудным.
Рыбная похлебка. Когда Лин был маленьким, приходилось питаться в основном этим. Мать Лина изо дня в день варила бульон из рыбьих голов, приправляя его луком-пореем и перцем чили. Только через много лет Лин узнал, что в других семьях на их острове варили эту похлебку с целыми кусками рыбы, зелеными бананами и даже с креветками. Однако к этому времени его родители уже могли позволить себе кое-что получше, ибо семейные лавки наконец стали приносить доход. Его отец заготавливал свинину и вывешивал куски на крючьях на террасе, а мальчишки сидели во дворе и смотрели, как эти куски крутятся от ветра.
Но это было потом.
В детстве только уроки арифметики отвлекали Лина от мыслей о еде. Учителя считали мальчика одаренным. Но Лин уже тогда чувствовал, что недостаточно просто разбираться в числах, – чтобы преуспеть в этом мире, нужно стремиться противостоять их логике. Нужно не бояться рисковать. Будучи подростком, он наблюдал за играющими в цу-е фа [3] мужчинами, пытаясь угадать шансы. В средней школе он начал делать ставки на лошадей. Затем открыл для себя петушиные бои, и у него в руках оказалась первая пачка долларов. Он вдыхал смешанный запах бумажных денег, пыли и крови, и ему чудилось, что так пахнет первый реальный шанс на хорошее будущее.
3
Цу-е фа – аналог игры «камень, ножницы, бумага», появившийся в Древнем Китае.
Лин
Он всегда был предан семье. Так его воспитали. Когда ставки приносили хорошую прибыль, он всегда делился со вдовами братьев и их детьми. А когда родилась Кови, он нанял прислугу, Перл, лучшую кухарку в округе, потому что так захотела мать девочки. Но потом доходы упали.
Со временем заводчики бойцовских петухов открыли для себя стероиды. Птицы быстро набирали вес, но при этом с ними трудно было справиться, в особенности при наличии у них острых шпор. Один владелец из соседнего округа умер оттого, что собственный петух поранил ему руку. Никто даже не заметил, как это произошло, но все увидели красный фонтан, бьющий из запястья мужчины. Так вместе с кровью из него вытекла жизнь.
А ведь Лин очень рассчитывал, что эта птица победит. Но происшествие со смертельным порезом привело к тому, что вместо ожидаемого успеха началась долгая полоса невезения. Женщина Лина постепенно перешла от криков и споров к полному молчанию. Однажды она просто исчезла, оставив короткую записку и их двенадцатилетнюю дочь, и та теперь всюду следовала за Лином по дому, глядя на него круглыми глазами матери.
Лин подозревал, что Матильда ушла от него под влиянием раста-афро-братства, как-то так [4] , – короче, движения за независимость черных, которое выплеснулось на улицы. К тому же она жаловалась, что Лин не хочет жениться на ней официально и вдобавок ходит на петушиные бои.
– Тебе не нравится, что я делаю ставки? – однажды спросил ее Лин. – Откуда, по-твоему, я беру деньги на содержание лавок? Половина наших клиентов покупают товар в кредит, который они, кстати, никогда не закроют. Или мне отказать им? И откуда, по-твоему, взялся этот дом? Ты думаешь, все эти деньги упали с неба?
4
Имеется в виду растафарианство, возникшее на Ямайке в 1930-е как афрохристианская синкретическая секта; субкультура, включающая в себя систему взглядов, тип поведения и музыкальное направление. Это движение обрело популярность благодаря музыке регги. Его последователей называют растаманами.
Лицо женщины выразило досаду, что бывало постоянно, когда Лин в присутствии их дочери переходил на местный говор.
Нет, Матильда никогда не ценила своего счастья. У кого-то из торговцев были жены на той стороне океана или подружки в другой части города, но только не у Лина. Она все же относилась к тем женщинам, от которых мужчина готов многое вытерпеть. Да хоть бы ради этой груди, выпирающей из рубашки… Даже то, как Матильда бестрепетно подгоняла дочь навстречу волнам, раздражало Лина и в то же время возбуждало его.
В трудные, но полные надежд годы после окончания Второй мировой войны многие парни, вернувшиеся на остров после службы в Королевских ВВС, только и говорили что о возвращении в Британию. Нередко молодые китайцы из столицы уезжали с острова во Флориду. Однако Лин не хотел снова иммигрировать, он стремился улучшить свою жизнь здесь. Матильду, которая была на два года моложе его, это вполне устраивало. Когда они оставались одни, она гладила его по макушке, говоря, что ей нравятся его волосы – черные, прямые и жесткие как щетка.