Черный треугольник
Шрифт:
Дублет облизнул сухие губы. Начав оговаривать Пушкова, он должен был продолжить это неблаговидное и неумное дело.
– Ну?
– Пушок дал, - выдавил он из себя.
– Подарок ко дню ангела?
– Не подарок... Он мне жемчугом за стразы уплатил.
– Так и запишем: "В качестве оплаты за стразы я получил от гражданина Пушкова тридцать семь жемчужин, украденных из Московской патриаршей ризницы. Вышеуказанные жемчужины были затем мною проданы гражданину Глазукову, владельцу ювелирного магазина в Верхних торговых рядах. Записано
Больше мне от Воловина пока ничего не требовалось. Оставив его в кабинете под присмотром милиционера, я, захватив только что подписанный им протокол, отправился к Борину, который снимал допрос с Пушкова.
В отличие от матроса Борин не был новичком в сыскном деле, но с барыгой у него тоже не ладилось. "Вышеозначенный" добросовестно придерживался своего прежнего амплуа, только старался не переигрывать. Теперь режиссура спектакля, кажется, вполне могла перейти в наши руки...
Посмотрев последнюю страницу протокола допроса Воловина, Борин сразу же сообразил, чего я хочу. Он усмехнулся и едва заметно кивнул мне: все понял, Леонид Борисович. Только не пропустите свой выход.
– Значит, Дублет осознал, что выгораживать преступника ему ни к чему? Похвально. Весьма похвально. Достойный молодой человек. - Уши "вышеозначенного" дрогнули, а нимб вокруг лысины потускнел. "Вышеозначенный" чувствовал, что произошло что-то, имеющее к нему прямое отношение. Но что именно? - Ну что ж, любезнейший, - обратился Борин к Пушкову, - правду вы говорить не желаете, а ложь мне слушать надоело...
– Да я как на духу, как отцу родному!
– Полноте, полноте, - поморщился Борин. - После того как Воловин вас изобличил, наша беседа - пустая трата времени. Увольте, уши вянут...
– Это в чем же он меня изобличил? - привскочил на стуле барыга.
– Будто не знаете? Бросьте валять дурака, Пушков! Надоело.
– Не в чем меня изобличать!
– Хватит, хватит, любезнейший. Вы совершили тягчайшее преступление против закона и понесете за него кару.
– Преступление? - тонким голосом спросил барыга.
– Да-с, преступление, - подтвердил Борин и подал знак конвоиру: Уведите его.
Тут предполагался мой выход.
– Минуту, Петр Петрович, - сказал я. - Гражданин Пушков имеет право знать, в чем его обвиняют.
– Он это знает лучше нас с вами, Леонид Борисович.
– И все же я попрошу вас частично ознакомить его с показаниями Воловина.
– Пустое, Леонид Борисович!
– Не могу с вами согласиться.
– Ну, ежели вы настаиваете...
– Настаиваю.
Борин с видимой неохотой остановил конвоира, который подошел к Пушкову.
– Не смею перечить, Леонид Борисович.
В любительских спектаклях я никогда не участвовал, но у меня создалось впечатление, что водевиль сыгран неплохо.
Прочитав последнюю страницу протокола допроса Воловина, "вышеозначенный" посерел.
– Это на что же он намекает, товарищ революционный начальник, а?! К стенке меня хотит поставить? Шесть безвинных младенцев на сиротство обречь? - завопил он.
– Кто в том виноват, Пушков? Вы знали, на что шли, - сказал, я, а Борин нравоучительно дополнил:
– Шила в мешке не утаишь.
– Брехня! - взвизгнул барыга.
– Что брехня?
– Все, все! Брешет Дублет!
– Зачем же ему лгать? - удивился я.
Пушков затравленно огляделся. Тихо, почти шепотом сказал:
– А затем, чтоб Никиту Африкановича Махова покрыть. Потому как жемчуг тот он с его щедрот получил.
Мы с Бориным переглянулись.
– То есть вы утверждаете, что эти тридцать семь жемчужин Воловину дал Махов?
– Утверждаю.
– А почему, собственно, - спросил я, - мы должны верить вам, а не Воловину?
– А потому, товарищ революционный начальник, что мои слова вам гражданин Миша Арставин засвидетельствует, - проникновенно сказал Пушков.
Так впервые в протоколе допроса появилась фамилия "министра финансов и торговли вольного города Хивы" Никиты Африкановича Махова.
Да, оплошал Дублет, оговорив Пушкова. Оплошал!
III
Миша Арставин, нагловатый парень с томными глазами и пухлым ртом, не слишком стремился "засвидетельствовать" слова своего приятеля с Сухаревки. Он бы вообще предпочел оказаться в эти дни подальше от Москвы. Но он был практиком, поэтому понимал, что бессмысленное запирательство к добру не приведет и от "уголовки" можно ожидать еще больших неприятностей, чем от Махова. Поэтому мы с ним вскоре поладили... После перекрестного допроса и очной ставки с Пушковым Арставин подтвердил, что действительно жемчужины отдал Дублету не кто иной, как сам Никита Африканович. И произошло это в присутствии его, Арставина. Дальше дело пошло еще успешней.
Мы провели несколько очных ставок между Пушковым и Арставиным, а затем свели их с Дублетом. Дублет ершился недолго. Под напором осмелевшего от страха "вышеозначенного" и Михаила Арставина он стал сдавать свои и без того шаткие позиции.
Теперь, сопоставляя протоколы допросов, можно было получить некоторое представление об интересующих нас событиях и о той роли, которую играл в них Махов.
Выяснилось, что купеческий сын познакомился с Маховым еще в 1909 году и с тех пор постоянно поддерживал с ним отношения.
Именно Арставин и свел Дублета с Маховым. Махов обласкал Дублета, пригрел и приспособил к делу. Он же дал деньги на оборудование подпольной мастерской по изготовлению фальшивых драгоценностей и подыскал Дублету помощников-мастеров. Продукция мастерской сбывалась через коммивояжеров Махова не только в Москве, но и в других городах: Петербурге, Киеве, Тифлисе, Самаре, Саратове, Владикавказе. В лавке "вышеозначенного" Махов устроил что-то вроде склада подделок (во время обыска мы там обнаружили под полом около трехсот стразов и дублетов, свыше сотни перстней, браслетов и сережек из фальшивого золота).