Чёрный трон

Желязны Роджер Джозеф

Когда невесть откуда взявшийся золотой жук врезался мне в лоб, я и думать не думал, что он был провозвестником того, что все в моей жизни изменилось – притом необратимо, насовсем.

Я высмотрел на песке упавшую золотую блестку и залюбовался тем, как лучи октябрьского солнца, что клонилось к закату, играли на крохотном тельце. Мне было известно, что некоторые жуки имеют металлическую окраску – золотистую, серебристую, порой красоты чрезвычайной. Но этот… Какого-то неизвестного вида – по крайней мере, мне неизвестного.

Опустившись на колени, дабы получше разглядеть его, я подивился рисунку на его спинке. До меня вдруг дошло: черные пятнышки на спинке расположены так,

что в целом жук напоминает крошечный золотой череп.

С ближайшего куста я сорвал лист побольше, осторожно завернул в него сверкающее насекомое и положил добычу в карман. Занесу Леграну, когда пойду к нему в следующий раз. Находка его заинтересует. Если он не определит, что это за жук, то хоть выскажет пару-другую занимательных догадок.

Я поплелся дальше вдоль берега – несмотря на славную погоду и любопытную находку, я был в плену уныния. Рассеянно взирая на строй темных туч у горизонта, я молил небо послать мне решительный и добрый поворот в судьбе – и не ведал, что тот – в определенной мере – уже дарован мне.

Справа от меня, в противоположной от моря стороне, вились густые, почти непроходимые заросли вечнозеленого душистого мирта. Люди, как я слыхал, называют его могильщиком – и оглянуться не успеешь, как кладбище зарастает этим непроглядным кустарником. И все-таки странно это – пережить сон наяву после того, как он годами снился тебе, и внезапно осознать, что он всегда был частью яви. А потом, когда дух радостно воспарил, сон наяву вдруг мигом отбирают у тебя – прежде чем ты ухватил его смысл. И остаешься ты дурак дураком, словно ограбленный, словно внезапно обездоленный: наличие тайны доказано, а разгадка упорхнула.

Только что я, так сказать, взирал на кусок своей жизни в новом свете, и нате! – все отнято, невосстановимо отнято. Какая злая воля способна так изощренно дразнить: осуществить твою самую заветную и совершенно несбыточную мечту – и умыкнуть это осуществление спустя считанные мгновения!

Я досадливо наподдал ногой прибрежный голыш, прислушиваясь к далекой грозе, приглушенный грохот которой раскатился по-над волнами. Мало того, что все мое миропонимание опрокинулось в течение нескольких минут – я не настолько склонен к самоанализу и метафизическим умствованиям, чтобы это могло парализовать меня ужасом, – то, как случилось случившееся, было предвестием грядущей роковой гибели и являло мое полное бессилие защитить от нее призрачную возлюбленную.

Я прошел, думается, не меньше мили, прежде чем тропинка повернула от моря – в прогалину меж кустами мирта. Эта аллейка вела в глубь острова. Тени кустов наползали друг на друга – вечерело, солнце докатилось до самого горизонта.

Пройдя до конца миртовой аллейки, я остановился как вкопанный. Что-то было не так. Я протер глаза, тряхнул головой, но видение не исчезло.

За речушкой, в которую прилив нагонял воду, на добрую милю тянулось болото. Вот за ним они и стояли, чуть багровые в первых сумерках, – два поросших лесом холма, которых там, могу поклясться, сроду не было. Да, происходило нечто странное, весьма странное, но я не мог взять в толк, что именно. Сколько я ни таращился на перемену в пейзаже, две незнакомые гривы торчали на прежнем месте.

Я двинулся дальше по тропинке, которая вела в западном направлении. Вскоре завиднелись мерцающие огоньки далекого Чарлстона – по ту сторону залива. Часть чарлстонских огней уже скрадывал быстро поднимающийся туман. Туман накатывал с необычайной скоростью – я даже остановился понаблюдать за ним.

Мне казалось, что город по ту сторону залива расположен несколько иначе, чем прежде, когда я рассматривал его с этой

же точки.

Впрочем, в голове у меня была такая сумятица, а туман заглатывал окрестности столь проворно, что я ни в чем не был уверен. Туман возбуждал мою память, и моему мысленному взору представлялась Анни, дитя-девочка-женщина из моего сна. На протяжении многих и многих лет мое воображение снова и снова порождало Анни – я привык видеть опору своей жизни в этой возвратной фантазии. Сперва Анни была моей детской подружкой, затем каким-то чудесным образом стала подрастать вместе со мной. Она владела необъяснимой способностью увлекать меня в царство истерических видений – или это все-таки я зазывал ее туда? Видения случались, как правило, на морском берегу – именно там я встречался с Анни, моей излюбленной галлюцинацией, с моей леди из тумана…

Наши взаимоотношения исчерпывались редкими свиданиями. А кем, собственно говоря, могла она стать для меня, эта девушка из тумана – не то гостья, не то хозяйка моих видений? Она была продуктом тайных помрачений ума – обожаемый товарищ по играм, своего рода подруга, если не сказать больше…

Анни. Существо нереальное. Конечно, нет. Во время всех наших встреч она была не более вещественна, нежели туман, за коим я сейчас наблюдал. Точнее, я был убежден в ее нереальности – до позавчерашнего дня, когда мир мой навсегда опрокинулся.

Тогда я шел по городской улице, слегка сонный после плотного ужина. Совсем как сегодня ветерок с моря волок за собой струи тумана, которые протягивались поверх длиннющих трепетных теней. Стояла осень, а потому море казалось еще сырее. Витрины магазинов оживляли сумерки игрой света. Спаниель терпеливо поджидал хозяина возле общественного туалета. Пыль на дороге посверкивала. Пронзительно галдя, в сторону моря темными силуэтами умелькнули какие-то птицы. Мне вдруг стало не по себе. Но крик я услышал только через несколько секунд после этого.

Пожалуй, я нашел единственно правильные слова для описания того, что произошло, – потому что порядок ощущений был именно такой: сначала мне стало не по себе, а крик был услышан позже. Я бы соврал, если бы сказал: «Раздался крик, и я понял, что она рядом».

Буквально через мгновение-другое после крика из-за угла выкатила карета – этакая черная махина на высоких колесах; рессоры визжат, сбруя скрипит, а смуглый извозчик так и нахлестывает, так и нахлестывает лошадей да как-то по-волчьи скалится. На повороте карету занесло – едва не опрокинулась, но нет, выровнялась и пронеслась мимо меня, обдав пылью. Однако ж я успел заметить ее личико в окне – она, Анни. Взгляды наши встретились на десятую долю мгновения – она была явно ошарашена тем, что увидела меня, и я услышал ее новый отчаянный крик. Впрочем, не могу сказать с уверенностью, что губы ее при этом пошевелились, да и несколько прохожих поблизости ничем не показали, что слышали отчаянный призыв.

– Анни! – вскричал я в ответ, но карета уже проехала мимо и неслась дальше – вдоль по улице, которая вела в сторону моря.

Я кинулся стремглав за ней. Собака залаяла мне вслед. Кто-то крикнул мне что-то насмешливое и хохотнул. Карета грохотала передо мной, а я мчался в шлейфе пыли и мало-помалу отставал.

Прежде чем я добежал до угла улицы и решил вернуться с проезжей части на деревянные мостки тротуара, я зашелся от кашля. Глаза противно слезились. Карета удалялась.

Я побежал медленнее, уже не стараясь нагнать экипаж. Достаточно проследить его путь. С тротуара, когда пыль успевала немного улечься, это было проще. Но тут карета свернула, и я помчался как угорелый. Только добежав до угла и вновь увидев ее в отдалении, я опять сбавил темп погони.