Черный всадник
Шрифт:
Выступать решили рано поутру. А вечером Серко собрал всех в войсковой канцелярии на раду.
Просторная комната наполнилась до предела. Сидели на лавках, на скамьях, внесённых джурой [23] кошевого, стояли вдоль стен и посредине — кто где мог. Суровые, сосредоточенные лица освещались жёлтым колеблющимся светом восковых свечей.
Серко вышел из боковой комнаты, остановился у стола. В последнее время он стал заметно стареть. Усы совсем побелели, а под глазами появились синие отеки. Однако держался он ещё молодцом: грудь колесом, плечи расправлены, как у парубка, голова высоко поднята. У себя на хуторе,
23
Джура (укр.) — слуга, оруженосец у казачьих старшин в XVI-XVII вв.
Окинув взглядом притихших запорожцев, кошевой начал говорить:
— Братья, я собрал вас для того, чтобы перед вашей далёкой дорогой сказать несколько слов… Причина поездки всем известна: каждый из вас согласился добровольно помочь нашему товарищу Арсену Звенигоре освободить его родных. Об этом знаете вы, знает вся Сечь, и потому могут знать и те, кто интересуется, как и чем мы тут живём… Но это, как говорится, для посторонних ушей. На самом деле задание ваше будет значительно шире, важнее…
Прошелестел удивлённый шёпот. Неужели кошевой подозревает, что среди них могут быть чужеземные соглядатаи?
— Я никого не подозреваю, — продолжал Серко, — но мы живём в тревожное время, среди врагов и должны не только делами, но и словами не вредить себе… Так вот, первейшее условие успеха — полная тайна!.. Случилось так, что после осады Чигирина и сдачи его, в чем я обвиняю не войско, а наших полководцев — гетмана и воеводу, — об этом, кстати, я откровенно написал Самойловичу в своём письме, Правобережная Украина осталась под властью турок. Её правителем султан назначил Юрася Хмельницкого. Мы все любили и уважали великого, славного Богдана, но не можем тем же платить его беспутному сыну. Из всех гетманов, которые были после Богдана, он более всего виновен перед отчизной и нанёс ей наибольший, может статься, непоправимый вред. Говорю я это для того, чтобы вы знали, что с турками и ордынцами у меня никогда не было никаких дружеских договоров, я никогда военной силой не становился на их сторону и никогда не стану на сторону тех, кто им помогает!
— Мы это знаем, батько, — басовито прогудел Метелица.
— Вы завтра выступаете на Правобережье и встретитесь с теми, кто служит султану Магомету. Не так уж много их, но мне хотелось бы, чтоб совсем не было таких!
— Смекнули, батько, — снова отозвался Метелица.
— А если смекнули, то больше не буду об этом говорить… Скажу о другом: главное ваше задание будет вот в чем. До Корсуня вы пойдёте одним отрядом, сделаете там что надо, то есть вызволите родных Арсена, а потом разделитесь на четыре группы. Старшим наказным атаманом, иначе — полковником, я назначаю Семена Палия… А после Корсуня атаманство над отрядами примут Самусь, Искра, Абазин и Палий. Вы пройдёте от Корсуня до Днестра, Збруча, Случи и Ирпеня, разведаете, что там делается, как живёт народ, покажете ему, что мы про него не забыли, поднимете его, сообща разгромите небольшие татарские и турецкие заставы, где встретите… А весной возвратитесь в Сечь!
— Понимаем, батько, — закивали головами запорожцы.
— Ну, а коль понимаете, то счастливого вам пути!
Все вышли, кроме Палия, Звенигоры, Воинова и Спыхальского, которым кошевой велел остаться.
Серко прошёлся по комнате, потом остановился перед Палием, положил ему на плечо руку.
— Ты, должно быть, удивлён, казак, что сразу после крестин атаманом стал?
— Удивлён,
— Привыкай… Правду говоря, я хотел назначить Арсена, но он нарассказал про тебя столько, что хоть кошевым сразу выбирай!
— Он, видимо, преувеличил, батько.
— Вот я и хочу сам убедиться, то ли ты и вправду орёл, то ли лишь похож на него… Ну, ну, не обижайся, я пошутил… Атаманом действительно должен был быть Арсен, но, очевидно, в этом походе у него будет много других забот. Поэтому, зная про вашу дружбу и про ту славу, которую ты так быстро приобрёл в Сечи, — кошевой усмехнулся, а за ним улыбнулся и Палий, — я и назначил тебя полковником.
— Благодарствую, батько.
Серко помолчал некоторое время, думая о чем-то своём, сокровенном. Затем разогнал на лбу глубокие морщины и сказал:
— Друзья, вашему отряду будет особое задание… После того как освободите семью Арсена, вы проберётесь в Немиров, резиденцию Юрася Хмельницкого. Я долго был винницким полковником и хорошо знаю те места. Там есть где укрыться, один Краковецкий лес может принять под защиту во сто раз больше людей, чем у вас… Если вам посчастливится, выведаете важные секреты турок, нужные не только Сечи, но и Батурину, и Москве. Вы понимаете, о чем я говорю. Война не закончена. Не исключено, что этим летом она разгорится снова. Потому нам и интересно было бы знать, куда ударит Кара-Мустафа и какими силами… После этого вы пойдёте на Ирпень, разведаете, что делается на Полесье…
— Слишком трудное задание, — задумчиво произнёс Палий. — Не представляю, как мы сможем выполнить его.
— Об этом позаботится Арсен, — улыбнулся доброй улыбкой Серко. — Ему не привыкать…
— Все, что смогу, сделаю, батько, — твёрдо сказал Арсен. — Бывало и тяжелее…
— Я полагаюсь на твою сообразительность и твоё счастье, голубчик, — тихо проговорил кошевой. И тут же добавил: — На этом и порешим… А теперь идите — готовьтесь в дорогу, а то ведь с рассветом выступать!
В ОСИНОМ ГНЕЗДЕ
1
На седьмой день тяжёлой дороги, перед полуднем, обоз изгнанников с Левобережья прибыл под присмотром конного отряда в Корсунь. Лица пощипывал лёгкий морозец. В ярко-голубом небе ослепительно сияло солнце. Но несмотря на прекрасную погоду в городе было безлюдно, как и повсюду на Правобережье, где довелось проезжать переселенцам. Многие части города выгорели во время вражеских набегов, а там, где жильё уцелело от пожаров, все дышало запустением. Заборы скособочились, хлева и риги зияли рёбрами стропил и слёг, когда-то белые стены хат теперь облупились, окна чернели страшными дырами, а дворы были завалены сугробами снега… И только кое-где виднелись следы людей. В двух или трех хатах скрипнули двери — выглянули старенькие бабуси в каких-то дерюгах, но, завидев вооружённых всадников и обоз измученных пленников, торопливо спрятались в сенях.
Лишь замок на каменистом острове посреди реки проявлял зримые признаки жизни. Даже издалека было видно, как там весело поднимаются вверх сизоватые дымки, как бродят тёмные фигуры. Слышался перезвон молотов в кузнице.
Оставив обоз на широкой заснеженной площади над Росью, Свирид Многогрешный поскакал к перекидному мосту.
Переселенцы сбились в группки и вполголоса переговаривались меж собой, насторожённо поглядывая на охрану.
— Корсунщина — неплохой край, — знаешь-понимаешь, — рассуждал вслух исхудавший, почерневший, но, как всегда, разговорчивый Иваник. — Ничем не хуже Посулья. А может, ещё и получше… Но жить тута, под турками, будет не сладко. Ой, нет, совсем не сладко!.. Мне бы только до весны дотянуть — и задам стрекача за Днепр!