Чёрт, я изменила мужу! Как полюбить себя, если не любят в отношениях
Шрифт:
Отношения с детьми стали усложняться. А если сказать точнее – мои отношения с Мишей. Я старалась дать всё сыну Андрея, забывая при этом, что моей дочери нужна особая любовь и ласка. Валерия с детства росла очень общительным и приветливым ребёнком. С приходом Михаила она стала постепенно отдаляться и замыкаться в себе. Особенно это почувствовалось в период её полового созревания. Она тогда отвергала всех и вся. И в первую очередь меня. И вскоре я совсем потеряла связь с ней.
Андрей же не выполнял функции отца в той мере, на какую я рассчитывала, когда привела его в наш дом. Поэтому для Валерии он никогда не был авторитетом
Миша рос гиперактивным ребёнком, от которого уставали абсолютно все, даже родная бабушка. С ним было действительно сложно. Приходилось повторять просьбы по несколько раз, потому что с первого раза он ничего не запоминал, не понимал, о чём его просят, не вникал. Нужно было повторять одно и то же снова и снова. Порой казалось, что этот ребёнок просто испытывает меня на прочность. И так изо дня в день. Я изо всех сил пыталась не нервничать, но с каждым днём становилось всё сложнее держать себя в руках. Миша раздражал мою дочь, постоянно приставал к ней, рылся в её вещах, а она хотела простого тихого спокойствия.
Андрею я ничего не могла объяснить, думала, он понимает. Он, может, и понимал, но бездействовал, как и всегда, занимал позицию наблюдателя. И до сих пор я не испытываю к Михаилу той привязанности, которую испытывала бы родная мать.
Как-то мы с Андреем сходили к психологу, и, выслушав нас, она заявила, что я не могу до сих пор принять Мишу. Тогда я резко на это отреагировала. Я ведь столько старалась сделать для него! Из кожи вон лезла, чтобы угодить Андрею и показать, что Миша мне как родной. Но никто этого не замечал, Андрей уж тем более. Все считали, что Лере, как родной дочери, я даю всё, а Мише ничего. А я всё время доказывала обратное. И чем сильнее я старалась доказать, тем меньше в это верил Андрей и тем сильнее от меня отдалялась Лера.
Михаил был особым ребёнком. У него был синдром гиперактивности и дефицита внимания. Он вёл себя очень агрессивно и иногда даже дико. Когда учителя жаловались, я ходила к ним в школу и пыталась объяснить, что это такой ребёнок, просила войти в положение, но меня не слышали. Миша плохо разговаривал, и в пять лет я почти не могла понять, что он говорит. Я нашла хорошего логопеда, и она выровняла ему речь. Миша зачастую был не в состоянии подобрать слова, чтобы выразить свои желания, приходилось подолгу формулировать мысль. Порой, пытаясь выразиться, он просто забывал, о чём изначально хотел попросить. Мне сложно было с этим свыкнуться, но со временем проблема решилась. Но связи с Мишей у меня так и не появилось.
Родного ребёнка мать чувствует всегда. Она чувствует его настроение, видит его душевное состояние. В ситуации с Мишей я не чувствовала ничего, как бы ни старалась. Он был где-то далеко от меня.
Иногда он делал что-то нехорошее, а я, раздражаясь, думала, что это он специально. Я сейчас даже описать не могу, как сильно порой меня раздражал Михаил. Он рос плаксивым, считающим себя вечно обделённым. Ему всего нужно было давать вдвойне – внимания, любви, каких-то материальных благ, но даже тогда он не чувствовал себя полноценно. Временами у меня просто опускались руки.
Вначале я упорно пыталась его воспитывать. Но Андрей не разделял мои методы и всегда давал понять, что мне не стоит заниматься воспитанием Михаила. Я пыталась воспитать в Мише будущего мужчину. Но Андрею было
Наша семья при любой ссоре стала делиться на два лагеря: я с Лерой и Андрей с Мишей. Михаил в такой ситуации всегда вставал на сторону отца. Они с Андреем уединялись в комнате сына и днями оттуда не выходили. Я чувствовала себя в такие моменты надзирателем, видя, как они сидят в комнате и, словно наказанные дети, боятся выйти.
Живя в моём доме, Андрей никогда не считал его своим и при любой ссоре указывал на это, как будто обвиняя меня. А я и вправду чувствовала себя виноватой. Мне даже временами было стыдно за себя, ведь Миша и Андрей живут в моём доме, поэтому я считала себя обязанной обеспечить им достойную жизнь, я не имела права каким-либо образом ущемлять их права.
Так мы и жили, он с сыном, а я с дочкой. Но, несмотря на наши размолвки из-за детей, нам было хорошо вместе. Мы часто ездили за приключениями. Я даже завела блог «Маленькие хитрости семейного счастья». Хоть и чувствовала себя счастливой, в глубине души я понимала, что чего-то в нашем союзе не хватает. Всё протекало спокойно, без эмоций.
Теперь знаю: в нашем союзе не хватало главного – СТРАСТИ.
Страсть – очень хрупкая вещь. Но она держит на себе целый пласт брачных отношений. Страсть присутствует, когда в отношениях люди за что-то или с чем-то борются, а в нашей семье долгое время было слишком тепло и уютно. Мы слились в единое целое, а ведь каждый человек – прежде всего личность, и она индивидуальна. Именно поэтому в браке у каждого должно оставаться неприкасаемое личное пространство.
И только сейчас я понимаю, что наш брак был сплошным самообманом с моей стороны. Я изменяла своим принципам, часто критиковала себя за недостаток любви к Михаилу, делала исключительно то, что «надо», и смиренно молчала о том, что хочу, в то время как надо громко кричать о своих желаниях.
Как я уже сказала, ссоры были редким удовольствием в нашей семье. И если мы ссорились, то в основном из-за того, что не совпадали интересы или расходились мнения. Вот и всё. Поэтому мирились быстро и, что самое обидное – тихо, а хотелось порой помириться так, чтобы все соседи слышали. Из-за того, что в отношениях не было страсти, мы даже не ссорились нормально.
Всё пошло не так, когда я стала зарабатывать больше. Намного больше. Тогда мне понадобилось, чтобы мы опять были на равных. Андрей даже ушёл из семейного бизнеса, чтобы попробовать зарабатывать больше, но у него не получилось. Раз за разом он принимал неверные решения, после чего впадал в глубокую депрессию, а я его жалела.
Вся проблема в том, что он всегда боялся принимать решения сам. Раньше за него это делала мама, потом эстафету переняла я. Кто будет после меня – неизвестно. Он всегда боялся ответственности, ведь если за вас принимает решение кто-то другой, то в случае провала всегда можно переложить вину на того самого «другого». И Андрей всю жизнь это практиковал, пока через восемь лет не кончилось моё терпение.