Чертово колесо

Саломатов Андрей Васильевич

Остаток пути они проехали под тихую музыку и неумолчную болтовню Мокроусова. Он наливался пивом, сыпал старыми анекдотами и все время пытался растормошить Синеева, но тот сидел с сумрачной физиономией и изредка огрызался. В конце концов, Мокроусов так ему надоел, что Синеев повернулся к нему всем корпусом и с ненавистью прорычал:

– Заткнись, гнида! Я тебе сейчас..!

– Тихо-тихо-тихо, - вынужден был вмешаться Ломов.
– Если кто-то кому-то хочет начистить харю, сейчас приедем, там и разбирайтесь. Только не вздумайте стрелять друг в друга, услышат. Рядом дачный поселок.

– А чего он.., -

по-детски начал оправдываться Мокроусов, но махнул рукой и замолчал.

– Отстань от него, Серега, - сказал Ломов.
– Саня к отчету готовится. Пьешь и пей себе на здоровье. Сейчас тебе ворота открывать. Приехали.

Ломов сразу сообразил, что вспышка гнева у Синеева могла бы сослужить ему хорошую службу. Она заставила его позабыть о своих подозрениях, на время ослепила, и теперь его можно было брать голыми руками. Но вскоре он понял, что это далеко не так.

Пока Мокроусов закрывал ворота, Ломов подогнал машину к самому дому и выключил двигатель. Все это время он затылком чувствовал на себе насупленный взгляд Синеева, и наконец тот разродился очень неприятным вопросом:

– А почему больше никого нет?

– А кто ещё должен быть?
– пожал плечами Ломов.
– Федор Иванович скоро подъедет, а мы пока сообразим кое-что на стол. Камин разожжем. Это же не презентация, Саня. Заказчик желает послушать, как мы с тобой поработали и расплатиться. Или ты думал, нас будут встречать девки в сарафанах с хлебом солью?

– Я пока здесь посижу, покурю, - проговорил Синеев.
– Мне и без камина тепло.

– Как хочешь, - с напускным равнодушием ответил Ломов. Он хотел было забрать ключи от машины с собой, но решил, что это будет выглядеть слишком подозрительно. В конце концов, ворота были заперты и, если бы Синеев задумал улизнуть, ему пришлось бы выбраться на улицу и открыть их. Но для побега нужна была очень веская причина, а покинув машину, Синеев больше никогда бы в неё не вернулся.

Они впервые попали сюда при свете дня, и Ломов удивился, заметив в углу двора обыкновенные детские качели. Усмехнувшись, он открыл багажник, достал большую спортивную сумку и вразвалочку двинулся к широкому деревянному крыльцу. Там он отворил замок, вошел в дом и огляделся. Сейчас ему нужно было потянуть время, дождаться прихода Мокроусова и успеть все сделать до того, как он поднимется наверх. Это дурацкое условие, изложенное в виде просьбы, раздражало его. Оно лишало Ломова возможности маневрировать, до поры до времени вести себя естественно и тем самым усыпить бдительность приговоренных. "Надо было Синеева сразу, в машине, запоздало подумал Ломов.
– Голову даю на отсечение, у него в кармане пушка. Осторожный, гад. Теперь выманить его оттуда будет трудно." Он открыл дверь на террасу, бросил туда сумку, и когда Мокроусов с пакетом пива вошел в дом, сделал вид, что выходит.

– Только не напивайся, нам ещё с хозяином разговаривать, - проходя мимо, сказал Ломов.

– Я только пиво, - для убедительности приподняв пакет, ответил Мокроусов. Он начал подниматься на второй этаж и успел преодолеть только три ступеньки, когда Ломов выхватил пистолет и с полутора метров выстрелил ему пониже затылка. Дальше Ломову пришлось совершить акробатический подвиг. Он бросился к Мокроусову, одной рукой успел поддержать падающее тело, а другой, что бы не было грохота,

перехватить пакет с бутылками. Все это произошло в несколько секунд и абсолютно бесшумно. Ломов отволок тяжелого Мокроусова на террасу, закрыл его, а затем внимательно осмотрел куртку и джинсы. Он был отличным стрелком, и пуля попала точно в основание черепа, а потому крови было не много, и Ломов не стал снимать куртку - на рукаве появилась всего лишь одна темная полоска.

Что делать дальше надо было решать очень быстро. Ломов не сомневался в том, что задание будет выполнено. Он мог бы попытаться застрелить Синеева через заднее стекло, но на этой машине ему предстояло вернуться в Москву. Добираться же до дома на попутке или автобусе, а затем на электричке Ломову не хотелось. В каком-то смысле, для него это означало бы частичное поражение - он не любил идти на поводу у обстоятельств и предпочитал создавать ситуации, а не выкручиваться, как это делали все его жертвы.

Выйдя из дома, Ломов уверенно отправился к "жигулям". Стекло, за которым находился Синеев, бликовало на солнце, и все же Ломову удалось разглядеть заместителя начальника охраны банка. Не отрываясь, тот смотрел ему в глаза и будто ждал какого-нибудь сигнала или знака, который разрешил бы наконец его сомнения. Но Ломов с напускной ленцой подошел к багажнику, открыл его и только после этого громко обратился к Синееву:

– Так и будешь там сидеть? Пойдем, хоть поможешь порезать колбасу, а то Серега рубит её как дрова. Жрать-то, небось, будешь?

– Нет, - каким-то изменившимся, придушенным голосом ответил Синеев. Я получу деньги и уеду своим ходом.

– Ненормальный, - усмехнулся Ломов. Он понимал, что чем дольше будет прятаться за поднятой крышкой багажника, тем сильнее Синеев уверует в справедливость своих подозрений. Но возвращаться в дом и ждать не имело смысла, и Ломов решил идти напролом. Он подошел к передней дверце, потянул её на себя, но та оказалась закрытой.

– Открой, там в бардачке должны быть спички, - попросил он. Синеев дернулся было вперед, но неожиданно передумал и ответил:

– У Сереги есть зажигалка.

– Ты что, совсем сбрендил?
– очень натурально разъярился Ломов и так дернул за ручку, что машина заходила ходуном.
– Открой дверь. Мне бардачок нужен.

После недолгого колебания Синеев протянул вперед руку и нажал на кнопку. Ломов открыл машину, сунул голову внутрь, уперся коленом в переднее сиденье и взглянул на своего, теперь уже бывшего, помощника. Тот сидел с окаменевшим, бледным лицом, держал направленный на Ломова пистолет и нервно курил.

– Лом, я хочу живым добраться до своего дома, - тихо, но отчетливо проговорил он.
– Я давно все понял: Федор Иванович сюда не приедет, тебе приказано нас убрать, только ты не хочешь портить машину. Тебе же на ней возвращаться.

– Что ты несешь?
– так же тихо спросил Ломов. Он завороженно смотрел в черный глазок пистолетного дула и в голове у него вихрем пронеслось: "Опять. Они что, все читают мои мысли? Бардачок. Надо лезть в бардачок".

– Ничего я не несу, Лом, - каким-то мертвым голосом ответил Синеев. Мокроусов давно уже лежит в том самом чулане с дыркой в башке, а у тебя под мышкой "макаров" с глушителем. Если это не правда, позови Серегу. Когда он выйдет на крыльцо, я пойду в дом.