Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769-1774)

Тарле Евгений Викторович

Вот что докладывал Войнович Спиридову 16 января 1771 г. Вследствие необычайной скудости каких бы то ни было данных подобного рода считаю уместным привести тут полностью этот драгоценный документ, который так характерен для русского ведения войны, для русского отношения к бедствиям мирного населения на оккупированной вражеской территории:

«Ваше высокопревосходительство милостивый государь Григорий Андреевич. Жители архипелагских островов как они покорены под оружие ее императорского величества и по приказу его графского сиятельства Алексея Григорьевича Орлова и вашего высокопревосходительства теперь управляемы мною, то по недостатку у них в хлебе, ежедневно просят меня, чтобы исходатайствовать от вашего высокопревосходительства споможения им пшеницею и ячменем; дабы не умерли от голоду, понеж они по нынешним военным обстоятельствам ничего того, что за их потребно доставать не могут, а то, что они прежде доставали, на привозимых к им баркам от двух островов Идры и Ипсара, кои еще находятся для

покупки из неприятельских мест свободны, а ныне и то все или большая часть оного привозится для нашего флота; почему они говорят, как они нашито надобно нам стараться об них так как сами о себе. Здравой разум и естественной закон во всем сходствует с их словами, и я с ними согласен для двух резонов, первое что я определен для управления над ими, второй для удаления от какого-нибудь злоключения. Потому что ежели мужики какого острова претерпевать будут голод, то принуждены будут разграбливать собственную нашу пшеницу, а я уже уведомлен через письмо епископа острова Сифно, что мужики в оном острове готовы оное сделать, а смотря на сих и в прочих островах могут поступить таким же образом, и через сии худые обстоятельства, которые могут провести такое их предприятие сделают они нам недостаток в хлебе, а себе великое разорение, и все то что последует впредь уверяет нас, что мы не избежим от сего, но еще подвергнем себя и другому чему. По причине той (как мне от некоторых островских приматов сказано), что от них требовано было письменно дабы покорились они в подданстве ее императорского величества нашей всемилостивейшей государыни вооружая себя против общего неприятеля когда к тому будет нужда и учинить присягу, чтоб с ним никаких коммуникаций, ни публичных, ни приватных, не иметь как словесно так и письменно, а от этого они или лучше сказать мы будем иметь недостаток во всякой провизии, а после может случиться и то, чтоб от здешних мест отойти, а их большая часть от голоду, а другие от турецких саблей погибнут. Потому что ежели сие будет известно в турецких землях, то в то время турки без всякого сомнения из своих мест с острова Идра и Ипсара отпущать пшеницу запретят.

И так ежели сии два острова другим островам и нам спомоществовать пшеницею не будут, то мы как выше сказано пшеницею и другими надобностями можем быть недостаточны, а голод понудит мужиков и самую траву есть. Сверх всего сего еще как многие островские жители имеют большую часть своего капитала в руках турецких, которой они надеются получить, а после исполнения подданства должны оное потерять. Также родственники их и земляки кои для купечества, а некоторые для взятия своих долгов, а другие для своей работы находятся в Константинополе и в Смирне в рассуждении сего будут подвергнуты великой опасности дабы не погибли от турецких саблей. Я в рассуждении островских нужд и службы к интересам ее величества тронут к сохранению всех народов, обретающихся в здешних островах о всем том, что может с ими случиться, по моей должности покорно представить к вашему высокопревосходительству с изъяснением сие мое малое мнение ежели оное мне дозволяется, чтоб сию публикацию оставить до другого времени для лучшей пользы обоих сторон и чтоб не было от нас им запрещено обходиться с неприятелем, обманывая его, так как они знают для сохранения их самих, а для нас довольно и того, чтоб они были к нам с искренним сердцем как наши верноподданные чего я от них и надеюсь, а теперь можем получать от тех островов равным образом все то, что и после приведения в подданство надеялись получать да еще и больше, для того что никакого недостатка иметь не будем, а ежели оная публикация объявится, то все конечно оного не минуем.

Я уповаю, что вашему высокопревосходительству сие мое малое предложение не будет противно и причтете мне ревность к службе как в интересах ее величества, так и ко всему обществу. Впрочем препоручаю себя в милостивое вашего высокопревосходительства содержание с глубочайшим почтением и покорностью есмь во всю мою жизнь.

Вашего высокопревосходительства покорнейший слуга Граф Иван Войнович. Генваря 16 дня 1771 году»⁶⁰.

Прибавим к этому, что у нас есть также ряд свидетельств о самом гуманном поведении русских относительно военнопленных. Все иностранные консулы, бывшие в Смирне в дни антихристианского погрома в городе (после Чесменского боя), в коллективном послании благодарили графа Орлова за его великодушное решение относительно турецких пленников, которых, как правило, он всегда выпускал на свободу: «Великодушие, с каким ваше сиятельство поступили с великим числом турецких пленников, находящихся в вашей власти, возвратя им столь щедро их свободу, привлекло как с нашей стороны, так и от неприятеля удивление и почитание, каковое подобные поступки исторгают от самих варваров»⁶¹. Так писали иностранные консулы, которые именно благородному повелению русских относительно пленных приписывали старание турецких властей в Смирне поскорее прекратить всеми мерами погром христиан в городе.

Как увидим дальше, благородное отношение к пленным туркам со стороны русских признают и турецкие источники.

Что известный риск для России в отправлении трех эскадр так далеко действительно был, - в этом мало кто сомневался в Европе.

Двадцатидвухлетний датский король Христиан VII, двадцатипятилетний шведский король Густав III не только своей молодостью и предприимчивостью внушали кое-кому опасения. Аббат Галиани, друг энциклопедистов и корреспондент графа И. И. Шувалова, писал ему 1 октября 1771 г. из Неаполя серьезное по сути, хоть и шутливое по форме, письмо, укоряя русский флот в неисполнении его (аббата Галиани) желаний. «Я хотел отозвать большую часть кораблей, предпочитая, чтобы они вернулись в Балтийское море до морозов; в Архипелаге я оставил бы два корабля, четыре фрегата и несколько мелких судов. Тратиться на них мне бы не пришлось, так как они жили бы контрибуциями и захватом неприятельских судов, а в то же время они блокировали бы и беспокоили бы с этой стороны всю Оттоманскую империю. Я очень значительно сократил бы таким образом издержки, а к следующему году у меня в Балтийском море был бы почтенных размеров флот и до намерений шведов и датчан мне было бы мало дела. Дивлюсь я тому спокойствию, с каким Россия относится к этим двум молодым королям. Вы скажете, что, несмотря на отбытие трех флотов и неоднократные пожары, Кронштадт все же в силах спустить на воду еще целый флот. Может быть и так. Но я по собственному опыту знаю, что не следует выпивать бутылку до дна»⁶².

Галиани, как и многие энциклопедисты «энциклопедии скептический причет», к которому Пушкин относил и Галиани, симпатизировал Екатерине, восторгался ею и был ослеплен ее успехами. Но беспокойство его было напрасно. Екатерина послала три эскадры (Спиридова, Эльфинстона и Арфа) и имела средства в 1772 г. послать еще и четвертую (Чичагова - Коняева), а в 1773 г.
– даже и пятую (адмирала Грейга), но «молодые короли» все-таки не считали Петербург, Кронштадт, Ревель беззащитными и не выступили.

Русская императрица знала, что Дания смотрит на Россию как на защиту от Швеции, а Густав III никогда в точности не знал, кто больший ему враг - Дания или Россия. Время для нападения на Россию еще не пришло для Густава III. А для Христиана VII оно и вовсе никогда не пришло.

Только в 1772 г. турки осмелели настолько, что проявили поползновение удалить из Архипелага русский флот, шаривший берега Сирии, входивший в сношения с восставшими против Порты друзьями, перехватывавший купеческие суда, пробиравшиеся в Константинополь.

Но, к счастью, русский флот получил вовремя большую подмогу.

14

8 мая 1772 р. из Ревеля вышла для подкрепления русских сил в Архипелаге новая эскадра под начальством контр-адмирала Чичагова. 16 июля она прибыла в Порт-Магон на о. Минорка, где оставалась до 9 августа. Эта задержка была вызвана исправлением повреждений снастей и «умножившимся числом больных».

15 августа эскадра прибыла в Ливорно, откуда Чичагов отправился обратно в Петербург, сдав командование эскадрой капитану Коняеву.

Капитан 1 ранга корабля «Граф Орлов» Михаил Тимофеевич Коняев прибыл в Средиземное море в составе эскадры контр-адмирала Чичагова и в Ливорно принял начальство над всей эскадрой Чичагова⁶³.

Он вышел из Ливорно в Архипелаг с тремя кораблями, окрещенными уже после Чесмы: «Победа», «Граф Орлов» и «Чесма».

Под начальством Коняева был поставлен и еще небольшой отряд судов, где начальствовал майор граф Войнович.

Коняев крейсировал со своими судами между Кандией (Критом) и берегом Люфет, недалеко от острова Цериго, - когда неожиданно ему пришлось выдержать опаснейшее испытание.

Ведь кроме лучшей и наиболее могущественной турецкой линейной эскадры, истребленной без остатка перед Чесменской бухтой, у Оттоманской Порты оставались еще суда (преимущественно фрегаты и шебеки) в Адриатическом море, в Мраморном море, в Босфоре, у берегов вассального Туниса.

Дело в том, что перед самым концом осужденных уже давно на неудачу мирных переговоров, происходивших в Бухаресте, турецкое правительство вознамерилось, соединив почти все имевшиеся в его распоряжении эскадры, внезапно ударить на русский флот в Архипелаге и истребить его. Удобнее всего было это сделать, обманув Орлова ложными известиями о будто бы продолжающихся мирных переговорах.

Капитан-паша и пробовал это сделать, но не ему было тягаться в зоркости, хитрости, проницательности и энергии с Алексеем Григорьевичем. Орлов на своем веку и не таких противников видывал, и не наивному восточному лукавцу и примитивному обманщику было провести графа, никогда ни одному турецкому слову не верившего, даже и тогда, когда турки говорили сущую правду.

Удвоив наблюдение, Орлов вполне точно узнал, что ласковый и миролюбивый капитан-паша усердно собирает в один кулак: 1) дульциниотскую эскадру, состоявшую из 47 фрегатов и шебек с артиллерией от 16 до 30 пушек, с транспортами, на которых сидит восемь тысяч солдат, причем эта эскадра, выйдя из албанского порта Дульциньо (сербское Ульчин) на Адриатике, должна еще взять в морейских приморских крепостях Модоне, Короне и Наполи-ди-Романья до четырех тысяч албанцев; 2) тунисскую («барбарейскую») эскадру из 6 военных тридцатипушечных фрегатов и 6 шебек, с тремя тысячами солдат; 3) весь флот, стоящий в Мраморном море и Босфоре, в состав которого входила особая «алжирская» эскадра (число судов не уточнено).