Чесменский бой
Шрифт:
Полуденный бейдевинд бодро трепал вымпела. Передовые корабли, окутанные облаками парусов, спешили в бой. Отставал лишь арьергард внезапно «оробевшего» Эльфинстона. Над «Тремя Иерархами» взлетали по фалам и рассыпались на ветру комки сигнальных флагов. Орлов запрашивал Спиридова: – Будем ли ждать арьергардию? С «Евстафия» ответили кратко: – Вперед!
Первой крушила дубовым форштевнем волну «Европа», за ней – «Евстафий» и «Три Святителя». Сзади их настигали корабли кордебаталии: «Иануарий», «Три Иерарха» и «Ростислав»*. Грозно и мощно полоскались по ветру Андреевские флаги. Русская эскадра входила в сражение. Она входила в бессмертие!
Глава третья
Дай Лиру!
Брань воспеть Чесменскую хочу.
В бессмертие ее история включает…
Капитан «Европы» Федот Клокачев прекрасно понимал всю ответственность, на него возлагаемую. Ему сегодня первому – весь шквал ядер и пуль, честь и слава – все сполна!
Сразу же по прибытии с «Евстафия» собрал он команду. Сказал просто:
– Ребята! Сегодня баталия особая. Не бывало еще таковой у флота российского. Будем же биться с супостатами до последнего вздоха своего!
Матросы кричали «ура!», офицеры салютовали шпагами.
И вот теперь «Европа» уверенно шла в самую гущу неприятельского флота.
Над просыпающимся морем стояла тревожная тишина, нарушаемая лишь легким плеском волн да гудением парусов.
Не открывая огня, линейный корабль подходил вплотную к туркам. Палубная команда замерла на брасах, артиллеристы – у орудий, абордажные партии – на палубе. Сблизившись с неприятелем, Клокачев привел корабль к ветру, ложась на новый курс вдоль турецкой линии. Еще несколько минут – и грянет бой…
Оглядевшись, капитан «Европы» сразу же понял весь драматизм положения русской эскадры. Арьергард отставал от главных сил более чем на четыре мили. Эльфинстон еще только начинал наполнять паруса ветром…
Окончательное соотношение противостоящих сил стало таким: шесть российских кораблей против шестнадцати турецких. Но отступать было поздно.
Клокачев посмотрел вперед. Флот Высокой Порты был расположен превосходно. В первой линии застыли на якорях 80-пушечный «Реал-Мустафа» под флагом Гассан-бея, 90-пушечный «Капитан Алибей» и «Патрона-Реала», 100-пушечный гигант «Капудан-паша», «Патрона-Аукаре», «Мелинос-Ахмед», «Джафер-бей», «Ахмед», «Эмир-Мустафа» и «Султан». Во второй линии ощетинились орудиями 60-пушечные: «Хаманзей», «Барбаросена», «Али-Кондикта», «Родос», «Мекхин», «Гепулин-паша» и еще один, без названия. Рядом – 50-пушечные каравеллы и фрегаты. Всего более тысячи четырехсот орудий!
На «Европе» убавляли паруса. Шедший следом «Евстафий» почти сидел у передового линейного корабля на гакаборте. Над палубой «Евстафия» гремел оркестр: слышались танцевальные штуки и оперные арии. Спиридов напутствовал оркестрантов перед сражением кратко: – Играть до последнего!
В кильватер «Евстафию» шел третий корабль авангарда – «Три Святителя». Хметевский и офицеры при полном параде, со звездами и орденами.
Была половина двенадцатого пополудни, когда русская эскадра вплотную подошла к неприятелю.
Турецкий флот заволокло густыми клубами дыма. Раздался всеобщий залп с перекатом. Часть ядер пронеслась над мачтами российских кораблей, другая легла под ветром у бортов.
В презрительном молчании «Европа» шла вдоль турецкой линии. Корабли авангарда, будто на учениях, клали поочередно грот-марсели на стеньги и, не торопясь, проходили менее чем в одном кабельтове от неприятеля. Матросы брасопили реи, подбирали верхние паруса. И лишь когда все три передовых корабля развернулись бортами против вражеского флота, Спиридов поднял сигнал: «Начать бой с неприятелем».
Казалось, от грома российских пушек треснул небосвод. Артиллеристы в упор двойными зарядами поражали турецкие корабли. – Не подведи, Авдотья! – кричали они в азарте. Ни одно ядро, ни один книпель не пропали даром! Палубы вражеских линейных кораблей в мгновение ока превратились в месиво из щепы, исковерканного железа и растерзанных тел. А пушечные жерла уже заглатывали новую партию зарядов. Турки, не ожидавшие такого удара, растерялись, огонь их сразу ослаб. А в боевую линию тем временем входили корабли кардебаталии: «Иануарий», «Три Иерарха», «Ростислав».
Стремясь лишить русскую эскадру маневра, неприятель метил в такелаж и паруса, наши, наоборот, лупили в корпус!
Набирая ход, «Европа» уверенно проходила один турецкий корабль за другим, выдерживая с каждым из них жестокий поединок.
Подле Клокачева на шканцах – лоцман Анастасий Марко. С начала боя боцман не проронил ни слова. И вдруг, сорвавшись с места, он бросился к Клокачеву: – Камни, впереди камни!
Прямо по курсу, в глубине, чернели обросшие колышущимся лесом водорослей подводные скалы. А сзади, не сдерживая хода, уже наваливался «Евстафий».
– Руль лево на борт! – мгновенно отреагировал Клокачев. – К повороту!
Рулевые отчаянно крутили штурвальное колесо. Каменная гряда прошла мимо. – Шкоты, галсы отдать! Гитовы подтянуть! «Европа» поворачивала оверштаг, ложась на обратный курс. – Пронесло, Господи! – крестились на палубе корабля.
Изловчившись, Клокачев поймал грот-марселем порыв ветра и сумел сохранить ход. По левому борту стоял треск: то в неистовстве сражения ломился вперёд «Евстафий». Взбешенный своеволием капитана «Европы», Спиридов кричал что есть мочи: – Клокачев, поздравляю матросом!
Адмирал, безусловно, был прав, морской устав велел однозначно: «Линию держать под штрафом смертной казни».
Но выяснять отношения было некогда, «Европа» спешила назад, чтобы, вступив в боевой строй, вновь принять участие в баталии.
Теперь передовым в боевой колонне русских кораблей оказался «Евстафий», на котором турки и сосредоточили всю мощь своего огня. Флагман авангарда сражался сразу с тремя неприятельскими кораблями.
«Адмирал Спиридов с несказанным терпением и мужеством выдерживал все неприятельские выстрелы, подходя ближе, а пришед в меру, зачал производить огонь без умолку с такой жестокостию, что неприятель от того великий вред почувствовал», – писал один из очевидцев сражения.