Честь бойца
Шрифт:
– Что же это значит?
– Это значит, что нарыв прорвался, и теперь только успевай засекать, что попрет наружу.
И тут, будто в подтверждение слов майора, на столе следователя зазвонил телефон.
– Слушаю, Савин, – сняв трубку, произнес «важняк». – Донцов? Да, здесь, – и передал трубку сыщику.
– Слушаю, – поднеся трубку ко рту, сказал Донцов, – А, Алеша, – он сразу же узнал голос эксперта. – Чем-то можешь меня порадовать? Выяснил, кому принадлежит отпечаток на внутреннем сейфе? А ну-ка, скажи, очень интересно, записываю.
Он взял со стола следователя листок
– Что? Отпечаток пальца Ключа? Значит, Леша, сиди там, где сидишь, я через полчаса подъеду.
Положив трубку на аппарат, сразу же ее снял и стал набирать номер МУРа.
– Ты хоть можешь объяснить, Олег, что произошло? – спросил Савин.
– Дмитрий Павлович Лескин по кличке Ключ – старый медвежатник, с незапамятных времен. Я думал, он уже помер, ан, видишь, жив курилка… – Дальше говорить майор не смог, в трубке раздался голос Атеева.
– Хорошо, Серега, что ты еще не ушел, – без предисловий заговорил Донцов. – Бери опергруппу и группу захвата из ОМОНа и давай на квартиру к Ключу. Помнишь Дмитрия Павловича? Так вот, на сейфе его палец. Будьте осторожны, там может оказаться вся гоп-компания. Я сейчас еду за экспертом и тоже туда. Все, до встречи.
Олег положил трубку и хотел уже распрощаться с хозяином кабинета, но Савин поднялся из-за стола и категорически произнес:
– Я тоже еду.
Глава 18. Усугубляющие обстоятельства
Настроение было препаскуднейшим. Зубов с тоской посмотрел на бутылку водки, но пить совершенно не хотелось. После недавних событий в офисе «Колоса» он еще не пришел в себя. Такого с ним никогда не было – треск автоматных очередей, грохот взорвавшихся гранат, крики и стоны раненых.
«Как такое могло случиться? – Все мысли бывшего урки были направлены на осознание случившегося. Он был достаточно умным, чтобы понять: за учиненную пьянку в офисе ему придется ответить. Кто-то должен ответить, а он сейчас лучшая кандидатура на роль козла отпущения. – И дернул же меня черт отметить свою первую зарплату».
Пройдясь по комнате, Зуб залез в тайник и вытащил спрятанные на черный день доллары и пистолет. Упаковки с банкнотами он небрежно бросил на кровать, бережно погладил холодную сталь оружия. С момента появления в его жизни этого пистолета он с ним сросся, стал единым целым. Маленький кургузый уродец был надежнее всех друзей и преданнее всех женщин.
За несколько минут до приезда в офис милиции Зубов почувствовал опасность, что называется, копчиком. Пока группа поддержки перестреливалась с налетчиками, он вышел из здания, пересек улицу и, подойдя к старому дубу, спрятал «вальтер» в небольшое дупло, на высоте поднятой руки. Затем вернулся в офис, а через минуту окно озарилось разноцветными огнями милицейских мигалок. А еще через несколько минут в коридор полетели светошумовые гранаты, вслед за которыми ворвался СОБР.
«Прав был покойный Профессор, – подумал Зубов, садясь за стол и разбирая пистолет. Ему всегда легче думалось, когда руки были заняты знакомым, не требующим внимания делом. – Кому суждено быть зарезанным, не будет вертухаем застреленным. Вот, видно, и мне не судьба жить в богатстве и неге, состоять в серьезной команде. Значит, на роду написано быть вечным уркой и чалиться на нарах в перерывах между делами».
Закончив чистку, Зубов жирно смазал оружие, потом собрал пистолет, вставил обойму: оттянув ствольную коробку, посмотрел, как золотистый патрон подается в патронник. Затем поставил пистолет на предохранитель и сунул его за пояс. Теперь он с ним никогда не расстанется, по крайней мере, пока не выберется из этой переделки.
Мысли снова возвращались к тому злополучному дню, вернее, ночи. Выполнив свою работу, СОБР обследовал офис, обнаружил в кабинете еще один сюрприз, оставленный налетчиками. Потом понаехали труповозки, «Скорые», эксперты, после вывоза раненых и трупов в офисе начался большой шмон.
Из обрывков фраз Зубов понял: вскрыт сейф и похищено все его содержимое. Он не знал, что было в этом сейфе, знал только, что это надо беречь как зеницу ока. Но не уберегли.
После работы экспертов и опроса следователей генерального и коммерческого директоров увезли на Петровку, а охранников отправили в местное отделение милиции. Там их допросили и отпустили под подписку о невыезде. Впрочем, почти у всех были липовые документы, и эта подписка имела силу филькиной грамоты.
Дождавшись ночи, Зубов вернулся к трухлявому дубу и забрал пистолет, потом уехал в Москву.
Настроение по-прежнему было скверным, но выпить водки все-таки следовало, хотя бы для поднятия тонуса. Взяв бутылку, он налил почти три четверти граненого стакана и тут же опрокинул его в рот. Поморщившись, закурил сигарету и с горькой иронией подумал: «Сейф кто-то вскрыл, не иначе как сам дух Дмитрия Палыча мне мстит»…
Пароль на дискетах оказался слишком мудреным, программа, запущенная Пистоном, три дня трудилась, перерабатывая десятки тысяч вариантов, пока наконец пароль не был снят.
– Ух ты, – радостно воскликнул Виктор Савченко, увидев, как по дисплею побежали строки информации.
– Ну, что, Витюша, получилось чего? – Палыч все время, что компьютер дробил пароль, не мог найти себе места, и теперь его интересовало, что же скрывалось в недрах стального гроба за семью адовыми печатями.
– Я говорил, все получится, так и есть.
– А ну, просвети меня, старого. – Лескин подвинул к столу кресло и уселся рядом с Пистоном, пялясь на экран монитора.
– Вот, смотрите, Дмитрий Палыч, это бухгалтерия коммерческого банка «Глобал Инвест», и вот пошло: приход, расход, уход…
Молодой вундеркинд быстро разобрался в бухгалтерии и теперь сыпал терминами, как заправский бухгалтер:
– Бабки, приходившие в Москву, «Глобал Инвесту», из Объединенного Швейцарского банка, название то самое, что выведено на банковских мешках, приходили туда из разных офшорных зон – Карибы и тому подобное, – они прокручивались там, к ним добавлялись еще «левые» деньги, в России эти деньги еще раз прокручивались и, отмытые, возвращались в Швейцарию. Ах, жаль, нет номеров счетов, на которые складывали бабульки. Можно было бы их вытащить.