Честь корабля

Говард Роберт Ирвин

Грендон беспокойно заерзал. Его деятельная натура не позволяла ему долго сидеть на месте, лишь слушая того, кто, в общем-то, в слушателях и не нуждался.

— Все эти проблемы можно решить, — уверенно заявил он. — Просто было задето твое самолюбие, но за столько-то лет ты вполне мог прийти в себя. Видел я твой бой с Хэндлером. Да ты двигался, точно пьяный. Или обкурившийся дури. Но вместе с тем при каждом твоем удачном ударе Вояка дергался и чуть ли не корчился от боли; да и то, что для победы над не желающим, неспособным сопротивляться противником ему понадобилось целых пять раундов, тоже говорит кое о чем. А что касается Бреннона, то могу сказать: ты переоценил

свою подготовку к схватке с ним. Нет, физически ты был в хорошей форме, отлично натренирован… но вот душевно и психологически настроиться не сумел. Был слишком уверен в себе. Это-то тебя и подвело. Вдолбив себе в голову, что должен нокаутировать Железного Майка, ты выдохся… и сам был отправлен в нокаут. А главное, потом ты не сумел убедить себя, что ничего страшного в проигрыше железному человеку нет. Нужно было побыстрее забыть об этом эпизоде и, пользуясь тем, что Майк не слишком сильно отделал тебя, снова входить в форму. А теперь я еще раз спрошу: хочешь ли ты, чтобы я помог тебе выбраться отсюда, привести себя в божеский вид и вновь выйти на ринг?

В ответ Мэлони лишь впился взглядом в бутылку с текилой, оставленную барменом на столике. Несколько мгновений он еще чувствовал на себе ледяной взор Грендона, а затем… не сразу, но понял, что менеджер уже ушел.

Мэлони пил уже три года. Беспробудно. И сегодня с удвоенной энергией предался этому пороку, дабы в винных парах утопить духов прошлого, вызванных Грендоном. Вскоре он так набрался, что перестал удивляться, с чего это бармен подносит ему рюмку за рюмкой, — ведь тот прекрасно знал, что у Мэлони не хватит денег расплатиться за такое количество выпитого.

Чуть позже Джек уже находился на грани потери сознания. До его ушей доносились крики, грохот падающей мебели. Кто-то сильно пихнул его в плечо, и он закатил незнакомцу полновесный апперкот в челюсть. А может быть, только собрался закатать…

В себя Джек пришел мучимый жаждой и адской головной болью. Само по себе это не могло напугать или обеспокоить его, ибо последние три года он частенько просыпался в подобном состоянии. Однако вскоре он смекнул, что окружающая обстановка несколько непривычна. Сначала его внимание привлек треснувший кувшин с водой неподалеку. Мэлони обвел взглядом помещение — маленькую комнату с грубым каменным полом, такими же стенами и крышей с толстыми стропилами. Единственная дверь была закрыта, единственное маленькое окно — зарешечено.

Бывший боксер не на шутку встревожился и, подойдя к двери, попробовал открыть ее. Заперто. Только теперь до Мэлони дошел весь ужас его положения. Тюрьма! Джек был наслышан о мексиканских тюрьмах, в кишащих червями и крысами камерах которых люди умирали, забытые следователями, судом и всем миром. В ужасе Мэлони принялся вопить и изо всех сил молотить кулаками в дверь.

Снаружи послышались шаги, металлический лязг — дверь распахнулась. На пороге выросли двое вооруженных мексиканских солдат, выражение лиц которых не предвещало ничего хорошего. За их спинами Мэлони с удивлением разглядел знакомую фигуру.

— Грендон! — воскликнул он. — Что все это значит?

Ни единой искры сочувствия не мелькнуло в глазах менеджера, когда он осведомился:

— Вчерашний вечер ты хорошо помнишь? Почесав раскалывающийся затылок, Мэлони признался:

— После нашего разговора я вообще мало что помню.

— Ну так вот, могу тебе сообщить: ты нажрался как свинья! Когда я ушел, в распивочной началась драка — разумеется, с битьем посуды и ломанием мебели. Вызвали полицию. Один из служивых во время задержания зачинщиков налетел на тебя, за

что ты одним ударом отправил его в нокаут. А поскольку парень был там не один, да и ты не спешил смыться куда-нибудь подальше, то… Результат — вот он, сам видишь. Здесь, в приграничной Мексике, законы суровые. Нападение на полицейского — дело серьезное. Ты должен будешь заплатить немалый штраф.

— Да у меня ни цента нет! — развел руками бывший боксер. — Слушай, расплатись за меня, а я отдам…

— Что? Заплатить пятьсот долларов за провонявшего дешевым ромом алкоголика? — Голос Грендона звучал суше и язвительнее, чем когда-либо раньше.

— Пятьсот долларов! — в ужасе повторил Мэлони.

— Вообрази себе. А если не сможешь заплатить — отсидишь не знаю сколько, но не в этой уютной, прохладной камере, а в «бычьем загоне», как мне сказали. Что это такое, наверное, ты и сам слыхал. А теперь представь несколько месяцев в его условиях.

Мэлони передернуло. Ему доводилось заглядывать в «бычьи загоны», видеть несчастных, слонявшихся там под палящим солнцем. Для мексиканца «загон» — это такая же тюрьма, но без крыши. Ветер не проникает за высокие внешние стены, а внутри проволочный забор отгораживает место, куда почти не падает тень, и целыми днями безжалостное солнце субтропиков отчаянно жжет беззащитные тела заключенных. Ни сесть, ни лечь не на что — только голые камни под ногами, раскаленные днем, ледяные ночью. В общем, сойти с ума в таком месте — пара пустяков.

— Слушай, не оставишь же ты, белый человек, меня, своего сородича, в этом кошмаре, среди мулатов и индейцев? — взмолился Мэлони.

— А почему бы и нет? — усмехнулся Грендон, а затем, понаблюдав за гримасой отчаяния на лице Мэлони, произнес: — Слушай меня внимательно. Мэр этого городка — мой давний приятель. Все возможное я для тебя выторговал. Наверное, ты знаешь, что тут по соседству есть что-то вроде клуба с рингом, где делают ставки на победителя. Хозяин там один американец — шулер, скрывающийся от полиции нескольких штатов. Так вот. В город приехал мексиканский тяжеловес Диас, и ему нужен партнер для матча. На бой тебя отконвоируют. Разумеется, ты ничего не получишь, но я поставлю на тебя пятьсот долларов, и ты… ты должен выиграть, чтобы заплатить штраф. Если нет — тебе остается только «бычий загон».

Мэлони в ужасе закричал:

— Матч? Ринг? Да я сейчас и раунда не выстою. Ни силы, ни скорости, ни дыхания — во мне ничего не осталось. Да меня сейчас младенец отметелит!

— Ладно, ладно, успокойся. Не хочешь — не надо. Может быть, в «бычьем загоне» тебе полегчает, глядишь — и форму восстановишь.

Заметив, что Грендон собирается уходить, Мэлони завопил:

— Стой! Подожди! Я… я согласен драться. Но как, скажи на милость, я могу победить?

— Человек способен на все, если приспичит, — сухо ответил Грендон. — Я пойду, нужно еще кое-что уладить. До поединка ты будешь находиться здесь. Я позабочусь о том, чтобы тебя кормили получше. Но, прохлаждаясь тут, в камере, вспоминай иногда о палящем солнце над «бычьим загоном».

Мэлони ничком упал на нары. Головная боль, изжога, жажда — все было забыто. Одна мысль теперь мучила его: как в таком состоянии ему выстоять против боксера, пусть наверняка и не Бог весть какого класса… как там его — Диас? Нет, не просто выстоять — выиграть! От одной мысли о бое Джеку становилось плохо. Правда, при мысли о солнце над «загоном» ему становилось еще хуже.

* * *

Прошло несколько дней. Наконец дверь открылась, и два солдата вывели Мэлони из камеры, подгоняя его штыками в спину.