Честь корабля
Шрифт:
Карнес знал, что изменить тактику сейчас он не в состоянии. Он поднялся очень высоко, следуя советам и указаниям Рейнольдса, но последнюю ступеньку на пути к успеху предстоит одолеть одному, без помощи тренера.
Кровь заливала ему глаза, знакомый соленый вкус ощущался на языке. С мучением принимая каждый удар убийственной правой руки-булавы, он, тем не менее, раз за разом наносил ответный удар и с удовлетворением видел, как все яснее отражается в глазах великана Лопеса резкая боль. Дикая, первобытная радость охватила Кирби. Он снова стал железным человеком, дерущимся по-осбенному — противопоставляя стальную броню мышц и черепа
— Кирби, сынок, перестань, ради Бога! Неужели ты хочешь погубить меня?
Карнес молчал, опустив голову. Толпа ревела, требуя, чтобы ее любимец вышел из ступора и продемонстрировал подвижный бокс — свой конек. Начался еще один сеанс пытки.
Рука-булава превратила левую половину лица Карнеса в кровавое месиво. В отбивную превратилась и левая сторона грудной клетки. По меньшей мере одно ребро было сломано. Но на этот раз, в отличие от всех железных людей, он не только принимал и терпел удары. Нет, на каждый из них он отвечал отчаянным, разящим хуком в голову или корпус противника.
Удар, еще удар! Четыре перчатки, со свистом рассекая воздух, поочередно вонзаются в человеческую плоть. Знатоки утверждали, что выстоять против ударов Диего Лопеса и одновременно контратаковать невозможно. Но что эти знатоки слышали о «Барбари», как они могут судить о человеке, почти год проработавшем там мешком для отработки удара? Перед внутренним взором Карнеса возник обшарпанный ринг, прокуренный зал, оскаленные лица зрителей. А он — он вновь был железным человеком, подставлявшим под удар железную челюсть и стальные балки ребер.
«Меня нельзя нокаутировать! Никто не может меня нокаутировать!» — на разные лады эта фраза повторялась в его мозгу, перекрывая крики и шум зала.
Наконец Карнес увидел сквозь кровь и багровую пелену столь знакомое по взглядам других бойцов отчаяние в глазах Лопеса. «Меня невозможно нокаутировать», — повторял про себя Кирби, удваивая усилие, с которым вгонял кулаки в тело гондурасца. Лопес покачнулся, попытался уйти от очередного хука «льва пустыни» и начал отступать. Увлекшийся Карнес шагнул вперед и раскрылся, догоняя отступающего противника. Расплата последовала незамедлительно. Промахнувшись, Карнес получил полновесный удар булавой в солнечное сплетение. Ощущение было такое, словно с него живьем срезают мясо тупым раскаленным ножом. А главное, из раскрывшейся раны на животе хлынула кровь, вызвав на трибунах возгласы ужаса и изумления. Оторопевший судья замешкался, не зная, что предпринять, но прежде, чем он решился остановить бой, Карнес последним усилием воли швырнул в тигрином прыжке свое тело вперед. Теперь все было поставлено на одну карту — эту последнюю атаку.
Он не чувствовал адской боли в животе и в груди. Не чувствовал ударов булавы, становившихся с каждым разом слабее и слабее. Он дрался так, как дрался в старые времена, в прошлой своей жизни. В каждый удар он вкладывал всю накопившуюся в нем первобытную, животную злость и ярость. Ошеломленный этим натиском Лопес, с кружащейся от пропущенных ударов головой, с затуманенным взглядом, пятился на подгибающихся, дрожащих ногах, отчаянно и безуспешно пытаясь нанести ответный удар, перейти в контратаку.
Левой в голову, правой в корпус,
И вот великан Диего Лопес лежит на ринге без движения, его голова — в луже крови.
Время снова отступило на год назад, снова замаячили тусклые фонари над рингом «Барбари», снова на холсте корчилось, пытаясь встать, человекообразное существо. «Десять!» — выкрикнул рефери, и Карнес, не дождавшись, когда поднимут в знак победы его руку, рухнул на ринг, на того самого человека, у которого он только что вырвал, выбил свой триумф.
Первое, что Карнес услышал, придя в себя, был полный тревоги и ужаса голос Джона Рейнольдса:
— Господи, ну и рана! Она была наскоро зашита, а тот страшный удар Лопеса сорвал все швы! Кирби! Кирби, сынок! Ну почему ты мне ничего не сказал?!
На избитых, окровавленных губах появилось подобие улыбки.
— Ты бы ни за что не разрешил мне драться в таком состоянии, отменил бы матч. Вот почему я был вынужден неподвижно стоять и молотить Лопеса в ответ на его удары. Я закрылся, как мог, дабы обезопасить корпус, поскольку боялся, что из-за слишком резкого движения в сторону рана может раскрыться. Но сейчас все кончено, Джон, я в полном порядке. Да не убивайся ты так! Не забывай, тебе еще нужно дотренировать будущего чемпиона. И помни: меня никто не сможет отправить в нокаут! Никто! Никогда!
ЗМЕИНАЯ ЯМА (перевод с англ. Л. Старкова)
Едва сойдя на берег, я почуял: быть беде. Причиной моих дурных предчувствий послужили отиравшиеся неподалеку ребята с «Даунтлесс». Они команду «Морячки» недолюбливают.
С тех самых пор, как наш шкипер в Занзибарском порту вчистую разделал их капитана. Тогда эти злопамятные типы пустили слух, что у нашего Старика на правой руке был кастет. Нелепая и грязная ложь! Кастет он надевает на левую.
Словом, когда я встретил этих грубиянов в Маниле, то иллюзий никаких на их счет не питал, однако и на неприятности нарываться не хотелось. Я чемпион «Морячки» в тяжелом весе, и ежели вам угодно отпускать шуточки насчет великой важности моего титула, так сходите на полубак, поглядите на Хансена-Мухомора, Грэннигена Один Раунд, Плоскорожего О'Тула, Хеннига-Шведа и прочих бугаев, из которых набрана команда «Морячки». Однако, несмотря на такое окружение, меня никто не сможет обозвать задирой, и потому я, вместо того чтоб последовать зову натурального инстинкта да уложить рядком семь-восемь этих чудиков с «Даунтлесс», обошел их стороной и отправился в ближайший Американский Бар.
Через некоторое время я обнаружил, что нахожусь в дансинг-холле. Да, верно, я не шибко представлял себе, как туда попал, но, уверяю вас, выпивки в моем трюме плескалось вовсе не так уж много. Пиво, несколько рюмочек виски, самую чуточку бренди да, может статься, бокал вина — для запивки. Но уж вел-то я себя во всех отношениях заправским благородным джентльменом, что и было подтверждено фактом: танцевал я с самой симпатичной девушкой в Маниле, да, пожалуй, и на всем белом свете. Яркие губы, черные волосы, а лицо! О, что за лицо!..