Честь Шарпа
Шрифт:
Он нахмурился.
— Почему Жозеф не помешает договору?
— Потому что его брат уничтожит его! Они все боятся Наполеона. Но если ты скажешь Веллингтону, тогда никто не сможет обвинить Жозефа.
— Почему тогда вы не обменяете меня?
Казалось, вопрос ее рассердил.
— Мы не можем. Дюко не позволит этого. Он хочет выставить тебя в Париже как доказательство британского коварства. Кроме того, ты думаешь, что мы когда-нибудь обменяем такого как ты?
— Но вы позволите мне убежать.
— Потому что тогда Дюко проиграет. Потому что у Жозефа останется клочок Испании, и он отдаст мне мои фургоны! — Она подмигнула ему. — Монбран еще и заплатит тебе.
— Но разве ты не говорила, что договор спасет Францию?
— Христос и святое распятие! И я буду бедна, и половина людей Жозефа лишится всего! Нам нужно только это лето, Ричард, и это — все! Кроме того, это ведь ублюдок Дюко устроил так, что меня арестовали, а тебя почти повесили! Я хочу, чтобы Дюко поставили к стенке, я ужасно хочу этого, Ричард, у меня просто в кишках свербит. В следующем году они могут заключить свой проклятый договор, но не теперь, когда Пьер Дюко еще не умер.
— И ты хочешь свои деньги.
— Я хочу свой дом.
— Паштет из жаворонков и мед?
— И ты можешь приехать ко мне из Англии. Мы заплатим тебе, Ричард. Две тысячи гиней — золотом или ассигнациями, или чем-нибудь еще. Только подпиши бумагу, и мы сделаем остальное. — Она смотрела на него, когда он встал и, как был голый, отошел и сел у окна. — Хорошо?
— Если я нарушу честное слово, у меня не останется чести.
— Богу плевать на честь. Три тысячи!
Он обернулся к ней. Она тянулась к нему, обнаженная, ее лицо светилось ожиданием. Ее тело, такое красивое, было в пятнах света и тени от свечи. Он задавался вопросом, чувствовала ли она что-нибудь, когда он обнимал ее.
— Ты хочешь, чтобы я продал свою честь?
Она бросила в него сигару.
— Ради твоей страны. Ради меня! В любом случае, это не бесчестье!
— Как это?
— Монбран написал твое имя с орфографическими ошибками нарочно. Это не твое честное слово.
Он отвернулся от нее. Карета въехала во внутренний двор между странными кучами боеприпасов.
Она услышала это, выругалась и начала одеваться.
— Ты поможешь мне застегнуться?
— Попытаюсь. — Он повозился со своей перевязанной рукой с ее воротником, затем развернул ее. Он смотрел ей в глаза, а она приподнялась и поцеловала его.
— Сделай это для меня, Ричард. Прикончи Дюко и этого ублюдка инквизитора и верни себе свою карьеру. — Она положила его руку к себе на грудь и прижала ее. — Через два или три года война будет закончена! Приезжай ко мне тогда. Обещаешь мне?
Она была красивее, чем мечта, прекрасней, чем звезды зимой, мягче, чем дневной свет. Она поцеловала его теплыми губами.
— Приезжай ко мне, когда все будет кончено.
— Приехать к тебе?
Она чуть улыбнулась. Она была самой красивой сердцеедкой, и она шепнула ему на ухо, прижимаясь теплой щекой:
— Я люблю тебя, Ричард. Сделай это для меня и приезжай ко мне.
В дверь постучали. Она крикнула, чтобы подождали, и пригладила волосы.
— Ты приедешь ко мне?
— Ты знаешь, что приеду.
Она указала на бумагу.
— Тогда подпиши, Ричард. Ради нас обоих! Подпиши! — Она улыбнулась его наготе, показала жестом, чтобы он встал за дверью, и затем ушла в ночь.
Шарп упорно пил, и его настроение ухудшалось. Он думал о преданной чести, о женщине, которая обещала исполнить его самые заветные мечты, о договоре, который изгонит британскую армию из Испании. Он надел штаны и куртку, зажег больше свечей, и тем не менее он так и не подписал честное слово.
Он решил, что он слишком пьян, чтобы подписывать. После того, как Элен уехала, он прикончил две бутылки вина.
Он подошел к столу, удивляясь, что еще может стоять на ногах, и понес две бутылки к окну, рассуждая про себя, что, взяв сразу две, он уберегает себя от нового сложного похода через комнату, когда прикончит первую. Рассуждение казалось ему чрезвычайно умным. Он гордился им. Он прислонился головой к оконной раме. Где-то смеялась женщина — она явно испытывал удовольствие, и Шарп чувствовал, что ревнует.
— Элен. — Сказал он громко. — Элен, Элен, Элен.
Он пил, больше не беспокоясь о стакане. Если он подпишет честное слово, думал он, то он сможет быть с нею нескольких дней. Вериньи не может быть рядом все время. Они могут заняться любовью в ее карете, задернув занавески.
Он лишится чести. Он нарушит честное слово. Никакой чести не останется у него, если он сделает это, никакой.
И все же он спасет Великобританию от поражения ценой его чести. Он может сделать Элен богатой ценой его чести. И, добившись поражения Дюко, он может опозорить его, а возможно, как сказала Элен, добиться, что его поставят к стенке и расстреляют. И все ценой его чести.
Он думал о Дюко и поднял бутылку, салютуя ночи.
— Ублюдок!
Он широко зевал, пил снова и пытался сосредоточить взгляд на освещенном окне в цитадели, но взгляд скользил по диагонали вправо. Он задумался. Возможно, она подразумевала это, думал он, возможно она действительно любит его. Он иногда думал, что она была предательской сукой, красивой как черт — но даже предательские суки должны любить кого-то, не так ли? Он задавался вопросом, является ли любовь признаком слабости, затем он думал, что это не так, а затем он не помнил уже, о чем он думал, и снова пил из бутылки.
Он задавался вопросом, хотела ли бы Антония иметь французскую аристократку в качестве мачехи. Он выпил за эту мысль. Он пил за паштет из жаворонков и белое вино, за ее тело в его объятиях, за ее дыхание в его горле, и ему было жаль, что ее нет больше здесь, и он пил вино, потому что оно могло скрасить одиночество после ее ухода.
За окном, на северо-западе, как ему показалось, было какое-то свечение в небе. Он заметил его, задумчиво глядел на него и думал, что свечение в небе заслуживает, чтобы за него выпить. Он поднял бутылку и выпил. Он чувствовал, что его тошнит. Он думал, что ему было бы лучше, если бы он проблевался, но он не мог себя заставить дойти до ведра, которое ради приличия было спрятано за ширмой, сколоченной из старых ящиков. Они все смеялись, когда Монбран использовал ведро и, казалось, будет мочиться вечно. Он засмеялся снова. Она любит его. Она любит его. Она любит его.