Честная игра
Шрифт:
Она пошла в город, над которым нависла летняя скука, купила книги и газеты и в старом номере «Таймса» прочла о помолвке Камиллы с Разерскилном.
Это было замечательно приятное известие, и она тотчас же поехала на телеграф, чтобы послать им поздравительную телеграмму; но как только автомобиль тронулся по направлению к отелю, ее снова охватила тоска.
Как бы то ни было, Камилла и Разерскилн были для нее потеряны; ничто так не отдаляет друзей, как их полное счастье.
Она была искренно рада, что они поженятся, но известие об их счастье еще более подчеркнуло
А Камилла нуждалась в надежной опоре, хотела преклоняться и любить всем своим существом. Идеальная жена.
В сумерки Филиппа думала о них, и эти мысли погружали ее в мрачную меланхолию усиливая сознание ее одиночества.
В громадном отеле, только наполовину открытом для немногочисленных летних гостей, сегодня вечером давался большой бал.
Филиппа одевалась на бал без всякого увлечения; когда же она сошла вниз и увидела деревья, увешанные электрическими лампочками, похожими на золотые, пурпурные и фиолетовые цветы, это вызвало в ней проблеск интереса.
Пел русский хор, и увлекательная красота мужских голосов взволновала ее.
Она грустно размышляла: что легче — переносить печаль в одиночестве или быть одинокой среди всей этой красоты? Она чувствовала, что красота музыки и лунного отражения в море еще больше подавляла ее душу.
Она усиленно старалась не думать об Арчи или же думать о нем с негодованием, но это ей плохо удавалось. Никогда ни одна женщина не сердится на мужчину всерьез за то, что он ее любит, даже тогда, когда его любовь не особенно почтительна; ведь впоследствии она будет такой — нужно только немного исправить в ней какую-то точку зрения.
Наконец, чтобы победить свою слабость, Филиппа умышленно начала бичевать себя:
«Мужчины считают меня теперь доступной, и так они смотрят на всех разведенных жен… И то же самое думает Арчи».
Это было в точности то, что он думал, почти то, что он сказал Форду.
Если бы Филиппа, поселившись в отеле, была замужем и находилась под покровительством семьи, он бы не так безумно влюбился в нее. Но она появилась как женщина, которая несмотря на свою молодость, уже была замешана в любовной трагедии; она еще носила на себе манящие следы этой трагедии, и он сказал себе: «А почему бы и нет? Если у нее имел успех тот бедный малый, который погиб, так почему бы и мне не попытаться?»
Ни один мужчина не выскажет этих мыслей открыто; но в его сознании они всегда отчетливы и ясны.
Когда они говорили о разводе Филиппы, Форд выразил весьма обычное мнение мужчины, сказав Арчи с легкой усмешкой:
— Полагаю, что она получила по заслугам!
Услышав это, Арчи загорелся гневом.
— У тебя мерзкая точка зрения! — воскликнул он. — Откуда ты знаешь, что все это правда и что леди Вильмот виновна?
— Я ничего не знаю, — возразил Форд так же горячо, — я только считаюсь с решением суда и руковожусь здравым смыслом! Бьюсь об заклад, что
Этот разговор произошел до того, как Арчи пошел к себе. Он настолько был взволнован, что не мог уснуть, и, лежа с открытыми глазами, ругал Форда, самого себя и все на свете, тем не менее испытывая сильнейший душевный подъем.
Он проснулся, взвинченный и как-то необычайно счастливый, и хотел было направиться вниз, как в его комнату влетел Форд с радостным выражением лица, сияющими глазами и полным возбуждения голосом.
— Арчи! Я не знаю, что со мною делается… я чувствую, что схожу с ума!.. То, что ты сейчас увидишь, — правда! Я телеграфировал и получил ответ. Читай — вот…
Он протянул Арчи бумагу, в которой значилось, что умерший в Канаде родственник Форда завещал ему пять тысяч фунтов стерлингов. Письмо было от одной лондонской адвокатской конторы, которая сообщала ему о необходимости немедленно поехать в Канаду.
Когда Арчи, так же обрадованный, как и он сам, вернул ему письмо, он сказал:
— Я должен уехать сегодня же — с Перри.
— Что-о-о? — удивленно спросил Арчи.
— С Перри. Я всегда ее любил. Я скажу этой скотине Пьеру… Она меня тоже любит. Я думал, ты знаешь об этом!
Через секунду он уже исчез, и Арчи слышал его легкие шаги по коридору. Он поспешил вслед за ним и встретил Марко, который тотчас же окликнул его, чтобы поговорить, и рассказал ему между прочим что Филиппа уехала.
— Уехала? — переспросил он.
— Увы, да. В Кан. Может быть, — в Лондон. Я не знаю.
Арчи сразу забыл о Форде — так потрясло его это известие. Она уехала из-за него, не сказав даже ни единого слова.
Круто повернувшись, он вышел на залитую солнцем и кишевшую людьми террасу, где над маленькими столиками пестрели яркие зонтики.
Сидевшие за столиками пили коньяк со льдом, оранж, лимонад, ели пирожные. Большинство отдыхающих было в купальных костюмах и мохнатых купальных халатах.
Несколько знакомых поздоровались с Арчи; он их даже не заметил и быстро прошел в самый конец террасы, подозвал автомобиль и велел шоферу ехать в Кан.
Но в Кане не было и следа Филиппы; он ничего не мог узнать о ней и на вокзале. Тогда он возвратился обратно и остановился у виллы, где Перри встретила его радостными криками, а Руперт обхватил его и потащил в дом.
Много позже Арчи, возвращаясь с Фордом, сказал:
— Леди Вильмот уехала.
Форд равнодушно отнесся к этому известию.
— Неужели? Надеюсь, что этот дурак в отеле оставит нам комнаты. Ему надо только хорошо дать на чай.
— К сожалению, тебе придется обождать немного, потому что Перри не будет готова к этому времени.
— О, теперь меня это не трогает! — с жаром промолвил Форд. — В четверг мы, во всяком случае, зарегистрируем наш брак в консульстве. Я считаю, что все идет хорошо и скоро, если принять во внимание, что я только сегодня узнал об этом наследстве!