Четверо Благочестивых. Золотой жук (сборник)
Шрифт:
Сэр Филипп Рамон был натурой своеобразной.
Я сомневаюсь, что существует сила, способная остановить его после того, как он принимал какое-либо решение. Это был человек с сильным характером, волевым квадратным подбородком, большим ртом и глазами того голубого оттенка, который встречается у особенно безжалостных преступников и самых известных генералов. И все же сэр Филипп Рамон боялся (боялся так, как мало кто мог представить) последствий той задачи, которую он перед собой поставил.
Есть тысячи людей, которых можно назвать героями в физическом плане и трусами в плане моральном, людей, которые смеются в лицо смерти… и живут в постоянном страхе
У министра иностранных дел все было наоборот. Обычный человек, не колеблясь, назвал бы министра жалким трусом, потому что он ужасно боялся боли и смерти.
– Если это так вас беспокоит, – добродушно произнес премьер (разговор этот происходил во время заседания кабинета министров спустя два дня после памятной публикации в «Мегафоне»), – почему бы вам не отказаться от этого законопроекта? В конце концов, есть ведь дела и поважнее, которые палате тоже нужно успеть рассмотреть. Сессия уже подходит к концу.
Сидящие за столом согласно зашептались.
– Конечно, есть все причины отказаться. Нам еще избиение младенцев предстоит: законопроект Брайтевейта о безработных нужно проводить, а что на это скажет страна – одному Господу Богу известно.
– Нет! – министр иностранных дел грохнул кулаком по столу. – Я пройду через это, чего бы мне это ни стоило. Мы подведем кортесы, мы подведем Францию, мы подведем все страны Союза. Я дал слово, что законопроект будет проведен… И мы должны это сделать, будь тут хоть тысяча «Благочестивых», хоть тысяча угроз.
Премьер пожал плечами.
– Простите, Рамон, – произнес Болтон, заместитель генерального прокурора, – но меня не покидает ощущение, что вы поступили довольно неразумно, предоставив прессе такие подробности. Да, я знаю, мы все согласились с тем, что вы вправе сами решать, как быть с этим делом, но мне все-таки кажется, что вам не стоило быть столь уж… как бы это сказать… откровенным.
– Я не собираюсь обсуждать свое благоразумие, сэр Джордж, – чеканным голосом ответил Рамон.
Позже, прогуливаясь по дворцовому двору с моложавым канцлером казначейства, господин юрист короны, которого задел столь резкий ответ министра иностранных дел, ни с того ни с сего произнес:
– Старый осел!
И моложавый страж британских финансов понимающе улыбнулся.
– По правде говоря, – сказал он, – Рамон до смерти напуган. Во всех клубах только и разговоров, что про этих «Благочестивых». В «Карлтоне» [9] за обедом один знакомый рассказал мне, что угроза в самом деле нешуточная… И, знаете, ему можно верить: он только что вернулся из Южной Америки и видел там, на что способны эти люди.
– И что это было?
– Президент одной из этих жалких мелких республик… Месяцев восемь назад, в списке про него сказано… Они повесили его… Ничего более дикого я в своей жизни не слышал! Представьте, они посреди ночи вытащили его из постели, сунули в рот кляп, глаза завязали, потом доставили в государственную тюрьму, получили разрешение войти и повесили на виселице… И исчезли!
9
Ведущий лондонский клуб консерваторов, основанный в 1832 г.
Господин заместитель генерального прокурора видел определенные трудности, которые не могли не возникнуть при проведении подобной акции, и хотел о чем-то еще спросить
– Чушь! – раздраженно пробормотал юрист короны.
Когда брум министра иностранных дел проезжал через толпу, собравшуюся у парламента, раздались аплодисменты и приветственные крики, однако настроение министра от этого не поднялось ни на йоту, поскольку тяги к славе он никогда не испытывал. Что-то подсказывало ему, что слава эта была следствием того риска, на который он пошел, и это удручало и раздражало его. По правде говоря, он был бы намного больше рад слышать насмешки людей, не верящих в существование этой загадочной четверки. По крайней мере, это принесло бы ему хоть какое-то душевное спокойствие.
Дело в том, что, хоть слава или безвестность не входили в число его приоритетов, он тем не менее свято верил в грубые инстинкты толпы. В вестибюле палаты его окружили взволнованные однопартийцы. Кто-то шутил, кто-то беспокойно расспрашивал, но всех интересовали последние новости… И все немного побаивались острого на язык министра.
– Послушайте, сэр Филипп, – обратился к нему дородный и нагловатый депутат от Западного Брондсбери. – Что это за история с угрожающими письмами? Вы же не собираетесь обращать на них внимание, верно? Да я сам каждый день получаю по два-три таких.
Министр торопливо стал пробираться через толпу, но его схватили за руку. Это был депутат Тестер.
– Послушайте… – участливо начал он.
– Убирайтесь к дьяволу, – отрубил министр иностранных дел и быстро скрылся в своем кабинете.
– Ну и характер! – развел руками уважаемый депутат. – Сущий дьявол! По-моему, старик Рамон в панике. Эта идея с привлечением внимания к письмам с угрозами!.. Я вот сам…
Собравшиеся в депутатской курилке живо обсуждали «Четверых благочестивых», не высказывая, впрочем, ничего нового.
– Смех да и только! – категорически произнес один. – Четыре каких-то мифических человека собираются, видите ли, противостоять всей мощи и организованным структурам самой высокоразвитой нации в мире.
– После Германии, – глубокомысленно вставил его коллега по фамилии Скотт.
– О, умоляю, только не впутывайте сюда Германию, – раздраженно ответил первый. – Скотт, можем мы хоть о чем-нибудь поговорить, не вспоминая о превосходстве государственных институтов Германии?
– Это невозможно! – оживился Скотт, садясь на своего конька. – Не забывайте, что в Германии только в стали и железе производительность на одного занятого работника возросла на 43 процента, а ее транспортные…
– По-вашему, Рамон отзовет законопроект? – спросил старейший член партии, депутат от Восточного Олдгейта [10] , отмахиваясь от потока статистических данных.
– Рамон? Нет, только не он. Он скорее умрет…
– Положение очень необычное, – заметил Восточный Олдгейт и три города, один лондонский пригород и один провинциальный поселок городского типа согласно закивали, подтверждая: «Да, крайне необычное».
– В старые времена, когда Баскоу был еще молодым депутатом, – Восточный Олдгейт кивнул на согбенного, убеленного сединами депутата с белоснежной бородой, с трудом ковылявшего к свободному креслу, – в старые времена…
10
Восточный Олдгейт (Олдгейт-ист) – район Лондона.