Четвертая воздушная
Шрифт:
Я попросил разрешения подумать. На другой день комиссар снова пригласил меня на беседу.
– Ты, Вершинин, коммунист, - говорил он, - сам проявил способности в изучении военного дела и активно помогал мне в воспитании сослуживцев. Кого же, как не тебя, посылать на курсы? Красной Армии сейчас нужны свои, советские командиры - выходцы из рабоче-крестьянской среды. После войны ты сможешь продолжить военное образование. Перед тобой откроются широкие перспективы.
Обдумав все как следует, я согласился с комиссаром, хотя мне очень не хотелось расставаться с товарищами, уходившими на
Пехотные курсы красных командиров, созданные на учебно-технической базе прежнего кадетского корпуса, находились в том же городе, неподалеку от Венца вершины холма, круто обрывающегося у свияжского берега. Курсы возглавлял бывший царский генерал Лютов, воспринявший Октябрьскую революцию как рождение новой России, России народной, за которую многие десятилетия боролись лучшие ее сыны, начиная с декабристов. Он был человеком эрудированным, обладал хорошими организаторскими способностями и педагогической культурой. Выделялся Лютов и своим внешним видом: всегда подтянут, не по возрасту строен, аккуратно одет. Именно этими качествами, а также вежливостью, тактичностью снискал он уважение среди командиров и курсантов, завоевал высокий авторитет военачальника.
Комиссар курсов Штейман был худощав, подвижен и весьма общителен. Он умел вовлечь в беседу даже человека по природе неразговорчивого, самые сложные политические вопросы излагал просто, понятно и для вчерашнего малограмотного крестьянского парня. А на митингах и собраниях Штейман выступал с такими воодушевляющими речами, что слушатели невольно проникались идеей, которую он пропагандировал. Убежденность, страстность и взволнованность комиссара органически сливались с пунктуальностью и выдержкой Лютова, дополняли их. Из других старших начальников мне особенно запомнились командир батальона Балабанов и преподаватель Картянович. Ниже я скажу о них несколько слов.
По условиям быта, внутреннему распорядку и организации учебы курсы заметно отличались от запасного полка. Курсанты жили в благоустроенной казарме, учебные классы были хорошо оборудованы, имелись богатая библиотека и клуб, столовая. Правда, питание здесь мало чем отличалось от красноармейского.
Встретили нас приветливо, радушно. Прежде всего рассказали, что курсы являются одним из учебных заведений, где для молодой Красной Армии готовятся командирские кадры. Напомнили содержание речи В. И. Ленина на митинге, посвященном Дню красного офицера (24 ноября 1918 года). Владимир Ильич говорил: "...Только красные офицеры будут иметь среди солдат авторитет и сумеют упрочить в нашей армии социализм. Такая армия будет непобедима"{11}.
Затем в общих чертах нам рассказали, каким должен быть командир Красной Армии. В качестве примера назвали воспитанников наших Симбирских пехотных командных курсов, отличившихся в бою с белогвардейцами под Воронежем, у станции Лиски. Они проявляли
Нам выдали обмундирование. В гимнастерках, шароварах, шлеме со звездой и ботинках с обмотками курсанты преобразились. Форма делала их стройнее, обязывала быть аккуратнее, дисциплинированнее.
К занятиям приступили сразу же, не теряя драгоценного времени: за девять месяцев предстояло освоить обширную учебную программу, совершить большой скачок - от рядового красноармейца, отвечающего лишь за свои действия и поступки, до командира взвода, а то и роты, под началом которого будет не один десяток бойцов. Честно говоря, поначалу трудно было представить, как произойдет это превращение вчерашнего лесоруба, молевщика, плотника в красного командира. Однако не зря же поется в песне: "Вышли мы все из народа..."
Вероятно, мои слова воспримутся очень по-современному, но все-таки я скажу: нас учили тому, что необходимо на войне. Еще гремели боями фронты, и земля наша, терзаемая свирепой белогвардейщиной и алчной интервенцией, пылала в огне. Так чему же нас было учить, как не искусству вооруженной борьбы с врагами Отечества? Разумеется, сегодняшнее толкование этой фразы гораздо глубже, а ее значение намного многограннее. Но первооснова остается та же: простые люди, дети трудового народа овладевали военными знаниями, чтобы лучше защищать Родину.
Не было у нас тогда другого оружия кроме пулемета, винтовки, сабли и гранаты. Поэтому мы стремились освоить его так, чтобы не посылать мимо цели ни одной пули, чтобы умело вести не только огневой, но и рукопашный бой.
– Кончились патроны - действуй штыком, - учил нас преподаватель Картянович.
– Сломался штык - глуши врага прикладом. Приклад раздробился души противника руками. Ранены руки - зубами вгрызайся в горло.
Он, этот бывший царский офицер, в совершенстве владел всеми видами оружия, великолепно знал приемы одиночного и тактику группового боев, артистически подавал команды. Выйдет, бывало, перед рассредоточенным строем и громким, певучим голосом командует:
– Вперед - коли! Назад - коли! Вперед прикладом - бей! От кавалерии закройсь!
И курсанты действовали винтовками расчетливо, расторопно - только мелькали штыки и приклады.
Стрелковое оружие мы, соревнуясь между собой, разбирали и собирали с завязанными глазами. Эти тренировки были не прихотью командиров, а необходимостью: мало ли в каких условиях придется воевать. Скажем, ночью. Не разжигать же костер, чтобы устранить неисправность? А бывали случаи, рассказывали нам, когда раненые бойцы с повязкой на глазах вели огонь из окопов или в цепи.
Нередко выходили мы в поле, где совершали марш-броски с полной выкладкой, ползали по-пластунски, рыли окопы, резали проволочные заграждения, "воевали" рота с ротой - делали десятки других солдатских дел, которые могли пригодиться в настоящем бою. Если раньше, когда я служил в запасном полку, действовать приходилось за одиночного бойца, то на курсах нам постепенно прививали командирские навыки. На войне случалось, что красноармеец поднимал подразделение в атаку, а взводный водил в бой полк.