Четвертый кодекс
Шрифт:
Ей казалось, что это адекватный перевод текстов из гробницы Кукулькана. Хотя он все равно оставался загадочным. Время?.. Не сделал то, что сделал?.. Великая перепонка-вагина?.. Чушь какая!
Но текст послания был именно таков – она подошла к расшифровке со всем профессионализмом, вложенным в нее ЕВК.
Конечно, смысл перевода был общим. Илона расставила знаки препинания и вычленила предложения по своему разумению. Кое-чего так и не смогла понять, например, к чему там был упомянут Болон Йокте. По всей видимости, он был важен
И что за слова стояли перед именем бога? «Пещера, вагина, перепонка, небо»… Что-то любовное? Или нет?.. Перерождение, может быть?..
Тепло от коньяка расплывалось внутри, она почти успокоилась, вновь перечитывая потрясающие строчки, пытаясь уяснить их до конца.
На пальце вдруг стал резко пульсировать телефон.
Илона с ужасом, как на ядовитую змею, смотрела на разгорающийся и потухающий в ритме звукового сигнала искусственный рубин.
Потом вскочила, не принимая вызов, повернула конфорку газовой плиты и поднесла драгоценную бумагу к голубым язычкам пламени.
Лист сгорел быстро. Она держала его, пока было возможно, потом скинула остатки в раковину и смыла сильной струей из крана.
Телефон затих.
Все. Теперь содержание надписи гробницы знает одна она. И не скажет никому. Никогда и ни за что.
Евгений Валентинович Кромлех. Мексика. Чичен-Ица. 2 ноября 1990 года
Порой сирена цикад становилась невыносимой, однако Евгений всю жизнь умел абстрагироваться от внешних обстоятельств и почти не замечал раздражающие звуки.
С час он шел от отеля по дороге, потом свернул в лес. Ходил он здесь раньше всего один раз, но не сомневался, что найдет путь к сеноту. Да и сельва здесь была довольно обжитой, со множеством протоптанных туристами и местными тропинок.
На дороге ему все время встречались шумные подвыпившие мексиканцы в жутких личинах черепов – отмечали D'ia de los Muertos*. Белые оскаленные лики масок, призрачно теплящиеся в фонариках свечи, гитарные переборы под луной создавали жутковатую потустороннюю атмосферу. На которую ЕВК, впрочем, не обращал ни малейшего внимания.
Но в чаще было тихо. Огромная луна висела над деревьями, словно чудовищный фонарь. В ее свете продираться сквозь растительность было легче, однако лес приобрел вид необычный, даже несколько инфернальный.
Вокруг витали странные запахи, не менее странные звуки порой доносились из чащи.
Кромлех не обращал на все это внимания. Он предчувствовал конец очень долгого пути и был поглощен этим ощущением.
Одновременно в нем роились десятки других мыслей. В основном об Илоне. Печаль от того, что он должен был ее оставить, давно притупилась. Он ведь уже много лет, еще до их встречи, знал, что рано или поздно пройдет по этим тропинкам. Сейчас он раздумывал над их последним разговором. Стоило ли показывать ей кодекс, ничего не объясняя?..
Наверное, стоило. Правду она все равно не воспримет – слишком рациональна пока, слишком полагается на твердые факты. Когда-нибудь именно это заставит ее пересмотреть свои взгляды, но пока все, что он мог рассказать ей, скорее, побудило бы ее позвонить психиатрам и с печалью передать своего пожилого учителя их попечению.
Он ведь и сам очень долгое время не мог вместить в себя истину – несмотря на все знаки, которые судьба – или кто-то еще – посылала ему с юности. Но все это настолько невероятно…
С того самого дня, когда, вернувшись из Калининграда, он остался один в квартире своих родителей, раскрыл пенал и погрузился в созерцание добытого им фантастического документа, его работа над древним текстом не прерывалась. Чем бы он ни занимался днем, как бы крепко ни спал ночью, пьяный был или трезвый – знаки рукописи все время оставались с ним, и в подсознании шла титаническая работа.
Он всегда считал труд лингвиста сродни археологии: доходишь лопатой до культурного слоя, а потом долго-долго кропотливо работаешь совочком, ложкой, кистью, зубной щеткой, да хоть зубочистками – проявляя обломки ушедшей жизни. А потом собираешь из них целый предмет – сначала мысленно, а затем и в реальности, проникаешь в его суть и так порой возрождаешь канувшие в небытие империи.
Вместо совков и кистей он использовал мощную способность к анализу и не меньшей силы интуицию.
Дела пошли быстрее, когда ему в руки попали копии трех известных майяских кодексов и книги монаха де Ланды, который первым начал расшифровку письменности майя, пользуясь знаниями ее живого носителя. Брат Диего даже составил майяский алфавит – как позже выяснил Кромлех, совершив роковую ошибку, ибо индеец, с которым монах работал, записывал иероглифами не звуки, а названия испанских букв.
Разумеется, эти тома невозможно было просто так взять ни в одной библиотеке СССР, да и мира тоже. Их копии делались адресно и ходили среди узкого круга специалистов. Но однажды профессор Столяров попросил Кромлеха остаться после занятий в аудитории. Вынув из-под своего стола, он передал Женьке грязноватую авоську с объемистым пакетом внутри.
– Держи, пригодится, – коротко сказал он.
В свертках были копии всех трех кодексов и книги Ланды. Евгений никогда не спрашивал учителя, где тот их достал – знал откуда-то, что не стоит.
Погрузившись в воспоминания, ЕВК не заметил, как дошел до места, где Антонио по его просьбе спрятал акваланг – под лежащим трухлявым стволом. На дереве, стоящем рядом, был вырезан большой крест, чтобы пометить тайник.
«Хороший он парень», – думал Евгений, извлекая части снаряжения.
Когда ЕВК летел в Мексику, он, конечно, понимал, что без помощника ему там задуманного не совершить. И вновь судьба послала восторженно внимающего ему молодого мексиканского ученого, ходившего за русскими хвостом. Антонио все сделал четко, без лишних вопросов, и ничего никому не разболтал.