Четвертый крик

Ленчик Лев

Диву даешься, до чего мы были молоды тогда. В апелляции к авторитету «нашего генерал-губернатора» явно не достает эпитета «дорогого». А упование на «тайного преследователя» выражено столь простодушно, что никакой омерзительностью для авторов послания оно, вроде, и не пахнет. Во всяком случае, недостатка в откликах на подобное простодушие не было. Книги хасидов подвергались публичному сожжению, тайно поджигались их дома, уничтожались их вещи, а заодно и они сами.

В доносе на главу белорусских хасидов (того же Залмана) раввины выставили хасидов преступниками, опасными «не для еврейского общества, а для государства». А позже, когда арестованного и допрошенного в Тайной Канцелярии Залмана освободили, он отомстил раввинам тем же. По доносу

хасидов, руководители местного кагала были обвинены в хищении, в махинациях с «казенными недоимками» и арестованы.

Подключение к борьбе высших царских сановников требовало больших материальных средств. Помимо расходов на содержание различных делегаций, то и дело отправляемых в столицу, нужно было тратить значительные суммы на «подарки», так как доносы сопровождались, естественно, и подкупами. В этой связи, старейшины кагалов, и без того наживавшиеся на сборе налогов с населения, ввели дополнительный налог, специально на борьбу с хасидами.

Вообще говоря, к моменту появления первых хасидов, кагалы превратились в своеобразные вотчины раввинов, причем не только в духовном плане, но и в социально-административном, и даже в экономическом, т. к. именно раввины, несмотря на выборность своей должности, сами ведали выборами, судами, налогообложением, и без их подписей никакие «кагальные постановления», по свидетельству Гессена, «не имели силы». Так что их схватка с молодым хасидизмом, была столь безжалостной не только по религиозным мотивам, но и в связи со страхом потерять власть.

Заканчивая этот краткий обзор одной из бесславных страниц нашего прошлого, пытаюсь утешить себя тем, что мы в этом отнюдь не одиноки. В общемировом масштабе, судьбе угодно было возложить на нас роль жертвы — не палача. Язык не поворачивается сказать: нам повезло. Но нам повезло. Нам повезло, что в Кремле воссел палач Сталин — не палач Троцкий. Нам повезло, что история не дала нам возможности проявить звериные инстинкты в той мере, в какой это делали другие народы. Однако и в нашем доме не все было ладно. И то, что мы сейчас начали говорить об этом вслух, думать, искать новых и свежих решений, спорить — свидетельство нашей силы и духовного здоровья.

Ныне хасидизм слился с основным потоком ортодоксального иудаизма и представляет собой наиболее догматическую силу и в Израиле, и в диаспоре. Несмотря на это, многие полагают, что единственно он являет собой образ полноценного еврея. К счастью, нет нужды опровергать это, поскольку широко распространены и иные, более современные, а главное, более терпимые формы еврейского вероучения.

Из числа стран с богатой древностью, пожалуй, только страны исламского востока тщатся еще удерживать свои народы в бесчеловечных рамках жесткого религиозного норматива. Только там еще свирепствует полицейский надзор над малейшим проявлением свободной мысли и творчества. Только там еще свято хранят устои, унижающие женское достоинство.

Конечно, конечно, Боже упаси, мы не такие. Мы уже не такие. Мы еще не такие. Но разве то, что пытаются навязать нам сегодня ортодоксальные блюстители нашей веры, так уж не похоже на исламские теократии? Разве последнее требование израильских раввинов о разделении мужчин и женщин в общественном транспорте не того же поля ягодка?

Несмотря на наше восточное происхождения, наш современный менталитет все же западного типа. Мы не только исповедуем веротерпимость. Для большинства из нас она стала мерилом интеллигентности и подлинной человечности.

Думаю, что исторические условия, равно как и нынешний уровень нашего самосознания, вполне подходящие для того, чтобы найти достойное место и некошерному, и даже необрезанному еврею в общем духовном спектре национальной жизни. Также не за горами, очевидно, и постановка вопроса об отделении еврейского государства от синагоги, роль которой в созидательных успехах нации и, в особенности, в системе отношений

с другими народами не однозначна и явно преувеличена. В цитируемой выше книге по истории русского еврейства есть на этот счет довольно красочные свидетельства.

Когда в еврейскую среду стали просачиваться идеи просвещения, никто иной, как раввины и молодые хасиды, похерив на время вражду, обрушились на них вполне дружным шквалом. «Общее образование, — пишет Гессен, — представлялось кагалу столь же страшным, если не больше, как и религиозное движение, выразившееся в хасидизме».

Начав «бороться за свое существование», раввины выступили даже против таких скромных реформ царизма, как допущение евреев в городские органы самоуправления и признание равноправия еврейских купцов и мещан в среде соответствующих сословий коренного населения. Можно представить себе, в какой ужас приводило их то обстоятельство, что «недовольные элементы» кагалов «вздумали искать защиты в общих судебных установлениях также по делам религиозного характера». Будучи историком высшего класса и ревностным патриотом своего народа, Гессен меньше всего заботится о выборе смягчающего слова. «Иго кагала» в его устах — такой же несомненный факт, как и иго антисемитских предубеждений.

Успешно сопротивляясь внедрению светского образования в еврейские массы, наши лидеры, желая того или нет, укрепляли эстетическую брезгливость к еврею даже в передовой части русского общества. Благодаря их эгоистическим амбициям и религиозному фанатизму, образ грязного еврея в черном лапсердаке с чрезмерной растительностью на лице, замкнутого и плутоватого, продержался на русской сцене чуть ли не весь 19 век.

Можно ли это обстоятельство совершенно исключить из анализа причин, объясняющих особое, затяжное бесправие евреев России, по сравнению с другими европейскими странами? Можно ли не принимать его во внимание при рассмотрении вопросов, связанных с «чертой оседлости»? С истоками русской юдофобии в целом?.. Не знаю, не знаю…

Знаю только, что мы давно уже далеки от ощущений своего духовного захолустья, мы давно уже вышли из состояния забитой и всеми помыкаемой этнической группы. Мы тоже имеем право на естественную нравственную неоднородность, и кто-то из нас может быть презираем вне всякого юдофобского контекста. Но самое главное, нам нечего бояться самих себя в свободном обсуждении сложнейших проблем своей истории, философии и культуры. Кто знает, может быть, на этом пути, помимо всех прочих очевидных преимуществ, мы найдем, наконец, нечто такое, что поможет оборвать эту дикую, эту варварскую традицию быть единственным, исключительным объектом совершенно особой, тоже исключительной, коллективной неприязни со стороны значительной части мира. Ведь понятие «антисемитизм» настолько всемирно уникально, что ничего подобного по отношению к какому-либо другому народу попросту не существует.

Еврейские корни христианства 

Введение

Еще со студенчества история о том, как все европейское человечество, сделав одного еврея своим Богом, с его именем в душе и на устах на протяжении столетий подвергало жесточайшим гонениям и травле его соплеменников, воспринималась мной как одна из чудовищных глобальных нелепостей жизни, перед которой блекнут, обессмысливаются, не стоят ломаного гроша все разговоры, писания, учения о гуманизме любого европейского гения. С годами, благодаря более глубокому постижению человеческой породы, этот факт несколько присмирел во мне, освободился от максималистского накала, но до сих пор волнует и поддерживает во мне огонек скепсиса в отношении духовных и нравственных успехов человечества. Образы и суждения, с ним связанные, не раз срывались у меня и в стихи, и в прозу, а лет двадцать тому назад, на заре нашей эмиграции, написалось стихотворение, которое даже некоторые еврейские мои друзья сочли издевательским. Привожу его целиком: