Четвертый под подозрением

Двое мужчин остановились в дверях. Скорее бы уходили! Франк Фрёлик прыжком преодолел две последние ступеньки, прошел мимо них через подворотню и вышел на улицу. Они не обратили на него внимания. Он подумал: «Они должны были среагировать. Почему они этого не сделали?» Сунув руки в карманы куртки и опустив глаза, он зашагал дальше. За витриной рыбного магазина человек наполнял льдом пластиковый контейнер. Франк быстро оглянулся через плечо. Ни один из двоих не смотрел ему вслед. Они по-прежнему перебирали четки. Один что-то сказал,

Заскрипела ржавая ячейка велостоянки. Какая-то женщина заталкивала туда свой велосипед. Пройдя мимо коробок с нарисованными овощами, она открыла дверь магазина Бадира. Звякнул колокольчик, и дверь за ней закрылась.

Франку Фрёлику показалось, будто в животе шевельнулся дикий зверь. Неужели покупательница? Только ее сейчас не хватало! Никаких покупателей здесь сейчас быть не должно.

Он выскочил на проезжую часть. Машина резко затормозила. Водитель следующей машины, который чуть не врезался в первую, нажал на клаксон. Франк Фрёлик побежал. Миновав велосипед, ящики с грибами, виноградом, салатом и перцами, он заскочил в магазин, в котором пахло как в погребе: гнилыми яблоками и прогорклым маслом.

Кроме той женщины, в торговом зале никого не было. С корзинкой на сгибе локтя она медленно шла между стеллажами с продуктами. За кассовым аппаратом тоже никого. Занавеска в проеме за кассой едва заметно колыхалась. Покупательница была небольшого роста, в джинсах и безрукавке. Ее черные волосы были собраны в хвост. На одном плече висел небольшой рюкзачок. Не сняв перчаток, она вертела в руках какую-то консервную банку, читая этикетку.

Франк Фрёлик находился в двух метрах от нее. Покосившись налево, он заметил в окне полицейскую машину. Началось!

Он прыгнул на женщину и повалил на пол. Через полсекунды завизжали тормоза. Через прилавок перескочил один из тех двоих, с четками. Только теперь у него в руках вместо четок оказался пистолет. Прогремел выстрел — зазвенело бьющееся стекло. Опрокинулась витрина с сигаретами и табаком. Раздался еще один выстрел, и затем наступил полный хаос: выли сирены, кто-то отрывисто отдавал приказы. Слышался топот многих ног. К общему шуму добавлялся звон разбиваемых дверей и окон. Женщина лежала под ним не шевелясь. Их засыпало сигаретными пачками. На вид ей можно было дать лет тридцать; от нее пахло духами. Сверкали ее синие, похожие на сапфиры глаза. Франк Фрёлик с трудом отвел от них взгляд и сразу заметил ее руки. Как зачарованный он следил за тонкими пальцами в кожаных перчатках, которые механически собирали валявшиеся вокруг сигаретные пачки и заталкивали их в рюкзачок. Вдруг он понял, что все стихло. Из-за разбитого окна и распахнутой двери в помещении возник сквозняк.

— Фрёлик! — послышался голос, усиленный мегафоном.

— Я здесь!

— Покупательница не пострадала?

— Нет.

— Так вы — полицейский… — прошептала женщина и откашлялась.

Фрёлик кивнул и медленно приподнялся, освобождая ее.

— Значит, сейчас не самое лучшее время для того, чтобы что-нибудь подтибрить?

Он помотал головой, снова зачарованно наблюдая за тем, как она своими маленькими ручками вынимает сигареты из рюкзака. Он поднялся.

Они стояли и смотрели друг на друга. Она была красива хрупкой, эфемерной красотой. И еще он не мог отвести взгляд от ее губ.

— Извините, — буркнул Фрёлик. — Вы не должны были здесь оказаться. Вас не имели права пускать в магазин. — Она продолжала молча смотреть на него. — Кто-то напортачил. Вы не пострадали?

Она покачала головой и опустила руки. Лишь теперь он оглянулся и хорошенько рассмотрел все вокруг. Он услышал звяканье наручников, которые надевали на запястья двух арестованных. Кто-то из них разразился проклятиями. «Вот до чего дошло, — подумал он, — я полагаюсь на других».

— Позвольте узнать, как вас зовут? — ровным тоном спросил он.

— Я сделала что-то плохое?

— Нет, но вы оказались на месте преступления. Теперь вы — свидетельница.

Наступила осень. Дни становились короче, а ночи — длиннее. Но за работой он ничего не замечал. Преступления следовали одно за другим: мелкие и крупные кражи, убийства, самоубийства, разбой и домашнее насилие. Вся жизнь представлялась чередой злодеяний. Одни оставляли зарубки в душе, другие быстро забывались. Долгий опыт приучил его подавлять тяжелые воспоминания. За работой страстно мечтаешь об отпуске: например, о том, как хорошо бы летом провести недельки две на каком-нибудь греческом острове. Да что там лето — хотя бы поехать на выходные в Данию. Дания совсем близко, рукой подать. Надо только купить билет на паром. В отпуске можно пить, кричать, смеяться. Можно спать с женщиной, которая смеется как надо — низким грудным смехом, у которой ласковые глаза и которая обожает остроносые туфли. Но до отпуска еще далеко, и дни проходят, как сменяющие друг друга слайды — картинки, что мерцают перед тем, как исчезнуть. Какие-то западают в душу и некоторое время вспоминаются, но в конце концов тоже забываются.

Нельзя сказать, чтобы он часто вспоминал ее. Или все-таки вспоминал? Да, время от времени перед ним маячили ее сапфировые глаза, а внутри все сжималось, когда он представлял, как она лежала под ним на полу в магазине. А еще он иногда думал о преступнике, которого сейчас медленно, но верно перемалывали жернова судебной системы. Вскоре ему предъявят обвинения и осудят за организацию контрабанды мяса и сигарет, оказание сопротивления сотрудникам полиции, поведение, угрожающее общественному порядку, нелегальное владение оружием и так далее. Скоро он отправится за решетку отбывать срок, но вначале придется дождаться, пока освободится место в камере. В одном Франк Фрёлик был абсолютно уверен: ту женщину он больше никогда не увидит.

Это случилось как-то в дождливый день в конце октября. Сгущались сумерки, холодный ветер продувал улицу Гренсен в центре Осло. Ветер хватал прохожих за одежду. Происходящее на улице напоминало картины Мунка: расплывчатые тени людей, вжимающих голову в плечи и старающихся спрятаться от проливного дождя. Люди сбивались в группки, прятались под зонтами. Те, у кого зонтов не было, засовывали руки в карманы и торопливо переходили улицу, стараясь спрятаться под каким-нибудь карнизом или навесом. Мокрый асфальт скрадывал остатки дневного света; в лужах, скопившихся между трамвайными рельсами, отражался неоновый свет рекламных объявлений. У Франка Фрёлика закончился рабочий день. Он проголодался и потому отправился в кафе «Норрёна», где пахло горячим шоколадом со сливками. Ему тут же захотелось шоколада, и он встал в очередь, но уже у кассы изменил решение и спросил, какой сегодня «суп дня».

— Итальянский. Минестроне! — Служащая кафе с как будто приклеенной к лицу кислой миной вяло махнула рукой.

Он взял горячий суп, булочку и стакан воды. Выбрал столик у окна, сел и стал смотреть в окно, на людей, спешащих по улице Гренсен с поднятыми воротниками. Какая-то женщина закрыла лицо от ветра лацканами куртки. Дождь усиливался. Свет от фар и сверкающих неоновых вывесок отражался на стенах домов. Люди на улице походили на детей, съежившихся от громкого голоса, звук которого доносился откуда-то сверху.