Четыре года
Шрифт:
– Есть ли у вас претензии ко мне как к врачу?
– Нет.
– Вот и отлично. Желаю вам доброго здоровья.
Несколько лет спустя я случайно узнал, что мой пациент – главный инженер одного из крупнейших заводов.
1988 г.
ТРУС
В ту пору мы учились на втором курсе. Веня предупредил меня, что я единственный, кому он может рассказать эту проклятую историю.
В тяжелую послевоенную пору Веня добавлял к своей нищенской стипендии нежирный приработок –
Его состояние понравилось хозяйке. Она не училась в институте и не работала. У нее в этом не было ни необходимости, ни потребности. Муж служил директором мясокомбината. Свое материальное положение она вполне могла считать царским. Старше Вени всего лишь на год, она была куда опытнее электрика, тем более, что опыт этот подкреплялся одним из самых сильных инстинктов.
Заигрывание хозяйки мешало Вене работать. Ее тесный ситцевый халатик очень плотно облегал красивую фигуру, а со стремянки открывался умопомрачительный вид на пышный бюст во всем великолепии.
Хозяйка щедро расплатилась за работу и предложила Вене перекусить. Всегда голодный студент забыл, что на свете существует такая роскошь -яичница с нежнейшей ветчиной, давно невиданный белый хлеб, щедро намазанный маслом, и рюмка замороженной водки. Затем последовала вторая рюмка. Хозяйка, которой каким-то образом передавались Венины желания, наполнила еще одну рюмку и подложила ветчины.
Веня не мог объяснить, как он оказался на просторной кровати сплетенным с хозяйкой.
Не в тот же день, но на курсе заметили, что лицо у Вени округлилось, исчезли и другие признаки хронического недоедания. Электрик обслуживал квартиру директора мясокомбината, как дежурный электрик на танковом заводе обслуживает цех. Отличие заключалось в том, что электрик на танковом заводе работает круглосуточно, а у Вени были только дневные смены.
Но однажды ему представилась возможность поработать ночью. Директор мясокомбината собрался в командировку в столицу. Вернее, собрала его заботливая жена. Бутерброды с кетовой и паюсной икрой, цыплята табака и домашнее печенье были аккуратно упакованы в пергаментную бумагу, надежно изолированы от накрахмаленной белоснежной рубахи и двух галстуков. Муж пытался отговорить супругу, горящую желанием проводить его до поезда. Холодно, снег метет. И уезжает он всего лишь на несколько дней. Но любящая жена не отказалась от намерения продемонстрировать свою преданность.
Следует заметить, что в течение двух лет их совместной жизни над ними ни разу не появилось даже облачка несогласия. Старше жены на шестнадцать лет, директор бережно относился к своей красивой и темпераментной супруге, не сомневаясь в том, что такая совершенная женщина в конце концов забеременеет.
В двадцать часов пять минут, точно по расписанию, поезд отошел от перрона. Выстрелянная нетерпением, она метнулась на привокзальную площадь, не торгуясь, схватила автомобиль и помчалась к общежитию, где у подъезда ее уже ждал околевавший от холода Веня. Он сел в автомобиль и поехал на ночную смену.
Директор вышел из вагона на первой остановке, на окраине города. Его тоже встречали. Положение позволяло ему приказать личному шоферу подать автомобиль. Но он не торопился. Ограничился ассистенцией своего самого близкого друга. Вместе с ним он сел в трамвай и поехал домой.
Звонок в дверь обрушился на любовников, как лава из Везувия на обезумевших жителей Помпеи. Она накинула халатик на голое тело и открыла дверь. Железное самообладание помогло ей не рухнуть на пол, когда она увидела мужа и его друга, стряхивавших с себя снег.
– Понимаешь, дорогая, в поезде мне принесли телеграмму от министра. Завтра он приезжает сюда. Так что командировка отменяется.
Он посмотрел на стол. Две рюмки. Две тарелки с остатками пиршества. Пустая пол-литровая бутылка.
– Ну-ка, дорогая, поставь нам рюмочки.
Она поставила. Преодолевая обморочное состояние, подала на стол закуску и запечатанную бутылку водки.
Муж весело наполнил четыре рюмки.
– Эй, студент, садись к столу.
Веня, мертвый от страха, лежал под кроватью, под которую он втиснулся, нарушив законы природы. Хозяин дома повторил приглашение.
– Можешь не одеваться. Мы примем тебя в таком виде, в каком ты есть.
Веня действительно появился почти в таком виде, в каком он был, когда раздался звонок. Почти, потому что на нем уже было фиолетовое белье -трикотажная нательная рубаха и кальсоны, выданные в профкоме.
Хозяин дома поднял рюмку:
– Ну, студент, будь здоров и не боись. Надо быть абсолютным идиотом, чтобы отказаться от такой женщины. И от выпивки и закуски – в придачу.
Веня не помнил, выпил ли он эту рюмку. Кажется, выпил. Не мог ведь хозяин снова наполнить, не будь она пуста.
– А это, дорогая, билет тебе домой в твой Минск. Можешь взять с собой абсолютно все, что тебе по душе в этом доме. Я как-нибудь обойдусь.
Что там еще происходило – слезы, клятвы, уверения – Веня почти не помнил. Даже третья рюмка водки не привела его в сознание. Даже рассказывая мне эту историю, Веня был так напуган, что я должен был успокаивать его, подавляя рвущийся из меня смех.
– А вдруг узнают в институте?
– Ну и что?
Веня грустно посмотрел на меня и ушел.
Возможно, я забыл бы этот рассказ. Но…
Случилось это два года спустя после той истории. Мы были на четвертом курсе. Во всю свирепствовала компания борьбы против "безродных космополитов", поэтому мне чаще, чем раньше и чем хотелось бы, приходилось ввязываться в драки, доказывая, что я всего лишь еврей, а не безродный космополит. Репутация хорошего студента и фронтовое прошлое помогали мне увертываться от судебных и даже административных наказаний.
В тот день ни сном, ни духом я не предполагал, что снова могу влипнуть в историю.