Четыре голубки
Шрифт:
Но странная штука, сбивающая с толку — она не была вполне уверена, что ей нужно от чего-то излечиться. Она любила Росса не меньше прежнего, возможно, что удивительно, даже немного больше. И к Хью Армитаджу ее чувства не изменились. Он покорил ее, обогрел своей любовью, и Демельза вернула часть этой любви. И физические ощущения, если хотя бы мысленно можно отделить их от захватывающего напряжения и сладкой радости того дня, ничуть не отличались от тех, что она испытывала раньше. Она совершенно не считала, будто становится распущенной женщиной. Она не думала, что это еще раз повторится. Ее просто немного сбивало с толку, что она ничуть не изменилась после этих событий.
Нельзя
Мысль была не из приятных, и стоя у окна и слегка дрожа, несмотря на теплый вечер, Демельза сама себе не нравилась. Ей казалось, что она изменила мужу из-за недостойных причин, и сожалеет об этом опять-таки не по тем причинам.
Во вторник они покинули пляж уже после часа дня. И сразу же погребли назад.
В лодке Хью сказал:
— Ты не приглашала меня на обед, но я и не останусь. Если вернется Росс, я буду смущаться, да и по правде говоря, сейчас я хочу побыть один.
— Твой грум, наверное, устал ждать.
— Это я устал ждать... Когда я снова тебя увижу?
— Думаю, очень нескоро.
— Нескоро — может быть слишком долго для меня.
— Ты поедешь домой?
— В Дорсет? Не знаю. Дядя считает, что вскоре предстоят выборы, и хочет предложить мне баллотироваться от Труро.
— Но твой... Он же ведь не знает?
— Пока нет. В любом случае, если выборы состоятся нынешним летом, я, несомненно, смогу обмануть выборщиков. И подозреваю, что в парламенте и прежде бывали слепые члены.
— Не говори так.
— Что ж, рано или поздно это придется сказать.
— А ты не можешь носить очки? Я так и не поняла, насколько хорошо ты видишь.
— Сегодня я видел достаточно.
— Хью, пожалуйста, не говори со мной так... Когда мы сойдем на берег, надеюсь, мне не придется просить тебя не говорить со мной так.
— Тебе не придется меня просить, Демельза. Любимая, мои слова не принесут тебе вреда. Уверяю.
Они причалили к берегу, и невозмутимый грум, сидевший в тени утесов, подошел, чтобы помочь втащить лодку в пещеру. Они поднялись вверх по узкой долине к дому, разговаривая о тюленях и прочих мелочах, и Хью отказался войти, а стоял в дверях, продолжая болтать, пока не привели лошадей, и всадники поскакали вверх по долине. Хью не помахал на прощание, но повернулся и долго смотрел на Демельзу, словно пытаясь запечатлеть в памяти то, что он может уже и не увидеть.
Она отвернулась от окна спальни и посмотрела на такую знакомую комнату. Длинные тиковые балки на потолке, новые портьеры из зеленого бархата над дверью, подушки из розового фая на широком подоконнике, дверь гардероба слегка приоткрыта, и оттуда выглядывает край зеленого платья, напоминая о тайной вине, темная голова Росса и его спокойное дыхание. «Любимая, мои слова не принесут тебе вреда». Но что насчет твоих писем? В том обществе, где рос Хью, письма, вероятно, лакей приносил к завтраку на подносе, и все были слишком хорошо воспитаны, чтобы даже спросить, от кого оно, не говоря уже о том, чтобы посмотреть содержимое. В Нампаре же между ними установились такие теплые дружеские отношения, что Росс всегда кидал жене свои письма, чтобы она их прочла, как и она в тех редких случаях, когда получала письмо, машинально делала то же самое.
Но приложенное к последнему письму стихотворение было действительно опасным. Отзывчивое тело, нежный стан. Наш негасимый страсти ураган. И губ ее ответ – хмельной дурман. Боже! Неудивительно, что она дрожит этим теплым вечером!
Этот листок бумаги следовало немедленно порвать. Это просто пороховая бочка, ожидающая случайной вспышки. Но несмотря на всю свою осмотрительность, она не могла заставить себя уничтожить стихи. Как бы мало ни значил этот эпизод в грядущем, стихи кое-что значили. Они кое-что значили для нее, и она не хотела это терять. И поэтому она спрятала листок вместе с другими стихами в замшевую сумку, которую она много лет назад обнаружила в библиотеке. Там он будет в безопасности, как казалось Демельзе, никто не дотрагивается до этого ящика помимо нее.
Она снова легла в постель. На мгновение ей показалось, что, возможно, она слишком легко поддалась на романтические уговоры Хью. Как он говорил? Отдавая любовь, ты не уменьшаешь ее. Нежность не сродни деньгам — чем больше ты даешь, тем больше получаешь от других. Возможно, в этих словах помимо поэтичности был и здравый смысл. Конечно же, он там был, раз смог пересилить верность, инстинкт собственника, ревность и доверие.
Но как такое возможно? Что, если бы Росс провел ночь с Элизабет? Что, если его рассказ об аресте шахтеров — ложь, и он провел ночь в объятьях Элизабет? Как бы она себя чувствовала в таком случае? Неужели любовь к ней Росса лишь увеличилась из-за того, что он имел близость с другой женщиной? Любовь лишь приумножает, но никогда не разрушает. Нежность не сродни деньгам. Но и не сродни доверию, Хью, не сродни доверию. Как и верности. Если их отдать, то навеки их потеряешь, Хью. Хотя они лишь часть любви, но жизненно важная часть, они накапливаются и умножаются за многие годы, вырастают в любви, защищают ее, добавляют ей силу и новый вкус. Стоит их отдать, и они исчезнут навсегда...
Демельза отдернула тонкую простыню и скользнула ближе к Россу, очень осторожно, чтобы его не разбудить. Она лежала на спине с открытыми глазами, уставившись в полутемный потолок. Потом Росс шевельнулся, словно почувствовав, что Демельза уходила и вернулась. Он не обнял ее, но спросонья накрыл ее руку своей ладонью.
Глава вторая
Тридцать пять участников беспорядков, представшие перед местным судом, отделались легким наказанием, все знали, что судей больше волнуют зачинщики, чем те, кого они повели за собой. Пятнадцать остальных ждал суд в Бодмине. Среди них было несколько друзей Сэма и Дрейка из Иллагана. Братья обсуждали это как-то вечером, когда вместе шли в Сол посмотреть на первый улов сардин.
Улов сардин уже пять лет был плохим, и сейчас все надеялись на то, что жаркое лето и теплые воды принесут этим берегам богатую добычу. В то утро сети вытянули рано, но до сих пор шла работа по сортировке, и братья, как и многие вокруг, надеялись поживиться дешевой рыбой. Солнце зашло уже час назад. На берегу толпились люди — смотрели, помогали и сплетничали.
Когда улов вытаскивали на берег в корзинах, наполненных из сетей, обычно рыбу переваливали в тачки и отвозили вверх по склону в погреб — на самом деле просто большой сарай, а вовсе не погреб, и там женщины сортировали рыбу по размеру. Поврежденную отбрасывали в сторону, чтобы продать по дешевке желающим, а излишки сваливали в кучу вместе с лишней солью и продавали фермерам по семь или восемь шиллингов за телегу как удобрение для полей.